О Позняке мы уже говорили, и он, как всегда, был внятен. Зенон Станиславович так долго пропагандировал радикальные националистические подходы, что у него образовалась собственная электоральная база, расширить которую за счет более умеренных избирателей, судя по всему, он не мог.

Так анализировали предполагаемый раздел «электорального пирога» в штабе Лукашенко. Все кандидаты, согласно социологическим опросам, получали свою часть голосов (в своем секторе электората), но одновременно никто из них не был в состоянии ее увеличить. Особенно это касалось кандидатов-демократов. «Одному по душе был бескостный Шушкевич, другому — атлетический красавец Карпенко, третьему — несгибаемый и бескомпромиссный Позняк. Мы охотно помогали своим кумирам-кандидатам тянуть одеяло на себя, абсолютно не понимая опасности таких безответственных игр»108.

А в это время мы с нашим штабным аналитиком Сергеем Чалым по указанию Синицына думали над тем, как отщипнуть от чужой и, казалось, гарантированной «порции» свой кусок, да повесомей. Задача была не из легких: наш электорат мог отличаться лишь одним — крайней степенью люмпенизированности. Люмпен не обладает собственной идеологией, а потому возможность привлечь его на нашу сторону была вполне реальна.

Неожиданно у нас появился мощный союзник — штаб Вячеслава Кебича. Не знаю, кто именно из советников премьера решил дело таким образом, что рядом с тройкой «идеологических кандидатов» появились и два «кандидата-функции». Василий Новиков должен был изобразить коммуниста до мозга костей, то есть, стать для части избирателей «коммунистической угрозой», чтобы на его фоне Кебич казался истинным демократом-реформатором. А для других избирателей Новиков был призван сыграть роль истинного сторонника возрождения СССР, оттягивающего голоса у Лукашенко, который ратовал за реставрацию разрушенной в беловежских дебрях сверхдержавы.

Второй кандидат в этом ряду — Александр Дубко, Герой Социалистического Труда, председатель преуспевающего колхоза. Дубко был в последний момент выдвинут Аграрной партией Семена Шарецкого. И все понимали, что это — тоже противовес Лукашенко. Дубко как кандидат казался председателям колхозов настолько же выше Лукашенко, насколько его колхоз «Прогресс» был богаче и зажиточнее совхоза «Городец».

Первоначально наши невольные союзники из кебичевского штаба, вероятно, предполагали, что и Новиков, и Дубко будут послушно и добросовестно работать на уменьшение числа избирателей Александра Лукашенко. Так не получилось. Если они и оттянули у кого-то голоса, то у электората Кебича — электората, способного рассуждать и делать выводы. Наш электорат был слишком эмоционален, чтобы вдумываться в схемы кебичевских политтехнологов.

Это были первые общенародные выборы в условиях зарождавшейся белорусской демократии. И до 1994 года не было сколько-нибудь глубокого изучения электората. Даже власть в лице правительства и парламента были уверены, что социологические опросы — всего лишь способ манипулирования общественным сознанием. Им казалось, что с 1990 года ничего не изменилось, что уровень народной поддержки государственных институтов остался тем же.

Но это было далеко не так.

Резкое падение уровня жизни всех без исключения слоев общества привело, в конечном счете, к увеличению количества тех, кого социологи называют «люмпеном». Люди не просто утратили веру в будущее — они потеряли средства для нормальной, привычной жизни.

При этом уже появились роскошные автомобили, началась покупка-продажа квартир, цены на которые враз подскочили (в 1991 году однокомнатная квартира в Минске стоила тысячу долларов, в 1993 году — уже семь тысяч). Стали создавать коммерческие банки, сотрудники которых получали немыслимые для рабочих минских заводов деньги. Началось расслоение общества, и никто из представителей власти даже не брался объяснить людям, почему это произошло.

Избиратель становился голодным и озлобленным. И «кандидаты от власти» (нюансы их отношений никто не различал) Кебич и Шушкевич в массовом сознании несли ответственность за все происшедшее со страной. А Позняк многим вообще казался злым демоном, подтолкнувшим страну к экономическому краху.

Никто не пытался рационально осмыслить, что же на самом деле происходит, в чем причины развала, и сказать об этом вслух. Разум молчал — говорило чувство ненависти к власти, чувство протеста. Избиратель ждал защитника, способного «наказать» и «навести порядок».

Сам себе имиджмейкер

И тут народу является Лукашенко — с его понятной риторикой, с уверенным знанием, кто виноват, с обещаниями восстановить справедливость.

Сам Лукашенко, кстати, эту свою роль хорошо понимал и чувствовал ее очень точно. И любая наша попытка хоть как-то усложнить его предвыборный образ встречалась им в штыки. Помню, как его пригласили выступить в Академии наук. Мы с Сергеем Чалым за три ночи подготовили нашему кандидату доклад на тему «Гражданское согласие как необходимое условие проведения экономических и политических реформ». Лукашенко прочитал, улыбнулся, поблагодарил — но на семинаре нашими листками не пользовался, а говорил все о том же: кто виноват, кого нужно наказать, как следует восстановить Союз… И академики во главе с бывшим президентом Академии Николаем Борисевичем — рукоплескали! Им было достаточно. Они узнали своего любимца, своего «Микулу Селяниновича» — и радовались этому, как дети. Они были так воспитаны: «человек из народа» прав «по определению».

Эффект от публичных выступлений Лукашенко был поразительный. Помню, я сопровождал его в Гомель. Во время этой поездки он выступал на крытом стадионе, перед двумя с половиной тысячами людей. Он стоял в центре арены, рассказывая свою любимую «эпопею» — как он боролся с гидрой коррупции. Длилось это около двух часов, затем еще два часа докладчик отвечал на вопросы… Потом он снял пиджак, рубашка на спине была абсолютно мокрой… Сел. Бледное усталое лицо ничего не выражало… И народ хлынул с трибун. Казалось, люди не выходили из рядов в проходы, а просто перешагивали через кресла и текли вниз на арену лавой. И лава эта неумолимо двигалась к своему герою. У нее появились руки, которые тянулись к оратору. Протягивали какие-то клочки бумаги, блокноты, книги — только распишись! Кто-то протянул паспорт, кто-то — в полунищей тогда Беларуси! — стодолларовую купюру! Тянулись не как к поп-идолу, а как к святому… Я видел глаза минчан, тянувшихся тремя месяцами ранее к Клинтону: там интерес к экзотике — здесь настоящая вера в чудо…

Каждая его речь демонстрировала, насколько он вжился в свой образ, в свою роль. А сам он, похоже, уже начинал искренне верить в собственное мессианство.

Чтобы ни говорили позднее о том, каких специалистов-имиджмейкеров привлекал себе в помощь наш герой, но я знаю доподлинно: свой имидж Александр Лукашенко создавал сам. Хорошо помню, как он кромсал подготовленный нами текст одного из выступлений, безжалостно что-то вычеркивая и вставляя свое. Когда он отдал мне его для чистой перепечатки, живого места в нем не было. Синицын, поймав мой недоуменный взгляд, только хмыкнул: «Литераторы! Вас бы в колхоз отправить, учить язык! Пишите проще!».

Самые дешевые выборы

Президентская кампания 1994 года была первой предвыборной кампанией в суверенной Беларуси. Какого-либо опыта проведения выборов в новых условиях ни у кого не было. Не было практически никаких средств, более того, даже представления, что эти средства нужны, на что и как их тратить.

«Это удивительно, но все работали за идею. Это была самая дешевая из всех предвыборных кампаний, когда-либо проходивших в Беларуси», — вспоминает спустя девять лет лидер Партии коммунистов Белоруссии Сергей Калякин109.

Его точка зрения совпадает с точкой зрения члена сойма БНФ Валентины Тригубович110: