В провинции Hispania Ulterior нормальное развитие началось уже за несколько лет до 168 г.[13] Тиберий Семпроний Гракх, консул 178 и 163 гг.^{51}, предпринял в качестве претора и пропретора последний на тот момент важнейший поход против кельтиберов и в 178 г. завершил его эпохальным для этих народностей мирным договором^{52}. Этот мирный договор, который был признан сенатом (Polyb., XXXV, 2, 15), подробно регламентировал отношения кельтиберских племен с Римом (Арр. Iber., 43, 179; Liv., XL, 50, 5; Plut. Tib. Gr., 5; кроме того, упомянут: Liv., per. 41; Арр. Iber., 48, 205). Племена по сю сторону Эбро — лузоны, беллы и титты — попадали в прочную зависимость от Рима: они должны были платить трибут и, если того потребуют римляне, предоставлять вспомогательные войска (Арр. Iber., 44, 182—183). Они не должны были основывать новые укрепленные пункты^{53}.[14] Ареваки же (Дальняя Кельтиберия), напротив, сохраняли независимость, являясь «свободными» и «друзьями» римлян. В последующие годы произошла дальнейшая нормализация отношений в Hispania Citerior: племена к югу от Эбро были освобождены от обязанности платить трибут и поставлять войска^{54},[15] правда, как обычно, с оговоркою, что это послабление действует лишь до того момента, пока того желает сенат (Арр. Iber., 44, 183). Племена Ближней Кельтиберии развивались сравнительно благополучно (это ясно засвидетельствовано в отношении Сегеды, ситуация вокруг которой стала поводом к войне: Diod., XXXI, 39). Имевшие место столкновения были незначительны (Liv., XLI, 26; 28, 6; XLIII, 4, 1-4; per. 43; Act. Triumph. CIL, I, l², p. 48; Obseq., 10; Flor., 1, 33, 14 = II, 17, 14)^{55}.

He столь ясно, как обстояли дела в Hispania Ulterior, где с давних пор жили лузитаны, с которыми пришлось воевать римлянам. Одновременно с Гракхом Луций Постумий Альбин, впоследствии консул 173 г.^{56}, победил лузитан и в том же году, что и Гракх, т. е. в 177 отпраздновал триумф^{57}. О договорах между римлянами и туземцами мы ничего не знаем, о столкновениях в последующие десятилетия известно мало^{58}. Однако общие представления о ситуации того времени в целом позволяют нам предполагать, что и в этой провинции царило относительное спокойствие.

Все изменилось — и, как казалось, внезапно — в 154 г.[16] Лузитаны во главе с неким Пуником в одном сражении разбили преторов обеих испанских провинций^{59}.[17] Погибло 6000 римлян, среди которых оказался квестор Теренций Варрон^{60}. Лузитаны, чьи земли граничили с провинцией, еще не входя в ее состав, вторглись на подвластную римлянам территорию, подвергая ее грабежу, и одержали победу над подоспевшими для борьбы с ними римскими наместниками. Это были Маний Манилий, впоследствии консул 149 г.^{61}, и Луций Кальпурний Пизон Цезонин^{62}: первый — предположительно наместник Hispania Citerior, а второй — Ulterior[18]. О месте и каких-либо подробностях сражения сведений не сохранилось. Можно лишь предполагать, что ближняя провинция приняла на себя основную тяжесть удара, что битва произошла в землях карпетанов[19], относившихся к Hispania Citerior[20], и что там же служил и погибший в бою квестор Варрон. Во всяком случае, ответные меры римлян однозначно концентрировались на Ближней Испании. Едва ли это могло объясняться только нараставшим там обострением ситуации из-за конфликта с Сегедой (см. с. 35 и далее).

Предположение о таком ударе лузитан по Карпетании вполне допустимо, особенно если учесть то, что нам известно об их способе ведения войны и радиусе действия их отрядов. Пусть лузитаны с их тактикой (прежде всего умелым использованием выгод местности) во многом походили на кельтиберов^{63}, но их социальные отношения и соответственно стратегия были совершенно иными^{64}. О них можно сказать то же, что и об их вожде Вириате: лузитаны вели войну ради нее самой^{65}, ведь практически они были еще наполовину кочевниками. На их родине, где они занимались в основном пастушеством, в условиях прироста населения время от времени приходилось высылать часть воинственной молодежи или проводить настоящие переселения. Объектом этой экспансии чаще всего, если вообще не всегда (отсюда, вероятно, спокойные десятилетия), были римские земли, преимущественно плодородная дальняя провинция^{66}. Если говорить о действиях названных отрядов, то неизвестно удалось ли остановить их наступление. Источники сообщают о следующих местах боевых операций лузитан, если не считать Hispania Ulterior: Карпетания (Арр. Iber., 64, 269; 70, 298) и находящаяся там Сегобрига (Frontin., Ill, 10, 6; 11, 4), к северу от Тахо — Сьерра-де-Санвинсенте («гора Венеры» — Арр. Iber., 64, 271; 66, 281)^{67} и Сеговия (Frontin., IV, 5, 22), местность по обе стороны Эбро (Flor., I, 33, 15 = II, 17,15; Oros., V, 4, 2) и даже североафриканская Окила (Арр. Iber., 57, 240—242).

Если обычно действия лузитан представляли собой переселения или небольшие рейды, то применительно к войнам в Кельтиберии, а также в землях ваккеев к тому времени речь всегда идет об обороне и завоевании родных городов этих племен^{68}. Население уходило из этих городов только в том случае, если хотело устроить засаду вторгшемуся противнику или начать преследование отступающего, и ни в коем случае не дальше, чем это вызывалось необходимостью (Арр. Iber., 50, 213; 82, 356-357).

§ 2. Сегеданский конфликт

Конфликт с римлянами, разгорелся в том же 154 г.[21] Население Сегеды, города беллов, участвовавших в подписании Гракхова договора (Арр. Iber., 44, 180), вознамерилось расширить свой город и окружить его новой стеной длиной в 40 стадиев^{69}.[22] В создании синойкизма приняли участие мелкие населенные пункты сегеданской округи, другая же часть беллов и соседние племена титтов были принуждены к этому (Арр., Loc. cit.), очевидно, потому, что численность населения была недостаточной для города такой величины. Но со строительством этой стены началось противостояние сегеданцев с Римом, поскольку, согласно букве договора строительство новых укрепленных городов, а по смыслу — как его понимали римляне — и укрепление уже существующих, не допускалось (Арр. Iber., 44,182-183; Diod., XXXI, 39). Сенат, узнав о случившемся, запретил строительство стены и отменил пожалованное прежде освобождение от обязанности уплачивать трибут и поставлять вспомогательные войска (Арр. Iber., 44, 182). Так начался конфликт — пока еще дипломатический. Спровоцировали ли его жители Сегеды? Или инициатива исходила от римлян? На оба вопроса, вероятно, следует ответить отрицательно. Предполагать это позволяет последующее поведение сегеданцев, твердое, но отнюдь не исключающее возможности компромисса (Diod., XXXI, 39). Синойкизм был, по сути, лишь внешним проявлением тех успехов, которых достигли эти земли в культурном, политическом и экономическом развитии^{70}. Действия в отношении титтов и некоторых общин беллов^{71} имели причиной, по-видимому, соперничество с соседями, как это происходит всегда и всюду. На этой окраине сферы влияния великой державы такие локальные обострения ситуации вели — типичный случай — к куда большим конфликтам. В данном случае невозможно решить, притеснялись ли отдельные общины потому, что были дружественны римлянам, или они потому и были тесно связаны с Римом, что их притесняли. В высшей степени вероятно, что такими были принужденные к синоикизму против своей воли беллы и типы, которые обратились к могущественным римлянам и дали им повод к вмешательству. С какой бы целью ни возводили бы испанцы стену вокруг Сегеды, римляне видели в этом угрозу своему влиянию в тех краях и усиление будущего противника (Diod., XXXI, 39).