X. ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Испанец времен Средневековья был, прежде всего, личностью. Будь он христианином, мусульманином или евреем, он знал, что есть только один Бог, который и создал его по Своему подобию; он знал также, что только от него самого зависит, получит ли он вечное спасение. Перед лицом закона испанец также был личностью: он имел права, имел обязанности и был единственным ответственным за свои слова и свои поступки.

Но эта личность не жила изолированно. Она была частью сообщества, которое обеспечивало ей условия жизни и защиту, а также требовало взамен сотрудничества. Эта «социализация» начиналась с интеграции в религиозное сообщество. Обрезание или крещение, эти религиозные действия вписывали вновь прибывшего в ту или иную группу (он принадлежал к той или иной семье, был чьим-то сыном, чьим-то крестником), и она давала ему имя, а следовательно, и общественное положение.

Вся жизнь индивида, таким образом, проистекала внутри более или менее обширных групп, начиная от семьи и церковного прихода и кончая городом и королевством, проходя через профессиональную корпорацию, братство или церковный орден. К изолированной личности испытывали недоверие: речь, несомненно, могла идти о бродяге, грубияне или злоумышленнике, другими словами, о ком-то далеком от цивилизации. Единственными, кто не попадал под это правило, были правители (власть, по определению, считалась чем-то, что не могло быть разделено ни с кем) и отшельники, посвятившие себя исключительно Богу.

Для жизни в обществе требовалось обучение. Испанцы времен Средневековья были в этом убеждены, и этому уделялось большое значение: дети получали образование, которое посредством педагогических и мнемотехнических[71] методов должно было предоставлять им материальные и духовные знания для того, чтобы сделать из них членов сообщества.

Нормальные условия жизни предоставлял город. Как и все жители Средиземноморья, жители Иберийского полуострова испытывали чувство презрения к «мужланам». Именно в городе испанцы, богатые или бедные, благородные, торговцы или земледельцы, выбирали себе место жительства, вступали в брак, имели свой дом, принимали участие в жизни своего сообщества, находили возможности для развлечений, короче говоря, могли проявить себя такими, какие они есть. Для них известность лежала в основе всего: только общественное мнение делало человека благородным, уважаемым или порочным, святым или преступником. Поэтому тот, кто решался переехать из города в город, должен был предоставить свидетелей условий или образа жизни, на которые он претендовал.

Испанец, таким образом, жил на виду у других. Жилище, в котором он проживал, и костюм, который он носил, отражали ту роль, которая предназначалась ему в сообществе. «Не красьтесь», — призывали моралисты женщин, так как макияж считался подлогом, желанием показаться не тем, кем человек является на самом деле, изменить то, что было создано Богом. Но значимость общества не исключала социальной подвижности. Тот, кто развил в себе какой-то талант, мог заставить его приносить доход: Сид, своими собственными силами завоевавший королевство, не был только персонажем романа. Точно так же тот, кто заполучил состояние или, наоборот, впал в нищету, не терял одновременно с этим своего достоинства. В конечном итоге все, что происходило с человеком, было угодно Богу: «общественное мнение» лишь констатировало факт.

Будучи личностью внутри общества, житель Иберийского полуострова гордился тем, что он испанец. Это была гордость, которая многими воспринималась как высокомерие. Испанец не являлся человеком короля. Он принадлежал, прежде всего, своей земле, на которой он родился, которая «естественно» была местом его происхождения: он считался гражданином того или иного королевства. И когда он порывал со своим королем или изгонялся, он «денатурализировался». Выше всего испанец ставил свою честь.

ИМЕНА

Фамилия служила одновременно для идентификации человека как личности и как члена того или иного рода или сообщества. Она, таким образом, состояла из непосредственно имени, а также из дополнительного указания на родственную связь («сын такого-то») или географическое происхождение. Но имя, полученное во время обрезания или крещения, не было единственным: часто использовались и прозвища, которые внутри той или иной группы дополнительно характеризовали человека, который его носил.

♦ Имя

Имя у каждого было свое. Оно создавало духовную связь между библейскими героями, святыми или пророками и тем, кто это имя получал. Количество имен, даваемых детям, было ограничено в еврейском мире, где преобладали такие имена как Авраам, Исаак, Иуда (Егуда), Моисей, Соломон, Самуил, реже встречались такие имена как Иаков или Иосиф. Количество имен было ограничено и в мусульманских сообществах, там имена в основном напоминали, что человек есть раб (Abd) Божий: Например, Абд Аллах — «раб Божий», Абд аль-Рахман — «раб Милосердного», Абд аль-Малик — «раб Владыки», Абд аль-Карим — «раб Великодушного», Абд аль-Азиз — «раб Могучего» и т.д.; дети могли также носить имена Али, Мухаммад (или Ахмад), Ибрагим, Муслим (Маслама), Сайд (или Сад), Сулейман или Юсуф. Женщина обычно носила имя (Мариам, Фатима, Хафсах, Айша, Салама, Санийя и т.д.), которое соединяло их с отцом, сыновьями или мужем.

Для ранней Средневековой христианской Испании было характерно огромное множество имен. Имена святых соседствовали здесь с именами римского происхождения (например, Феликс, Фульгентиус или Валериус), с вестготскими именами (например, Фреденандус, Гундиславус, Сисебутус), местными именами (например, Бера, Эннекони, Овекус, Муниус, Тода, Веласко, Санча), а в период с 900 по 1050 год в Леонском королевстве — с арабскими именами (Мелик, Абдельмелик, Абдала, Махамут, Абдерахман). Но это разнообразие стало исчезать примерно после 1100 года с проведением грегорианской реформы: дети стали, главным образом, получать такие имена, как Альфонс, Фернанд, Хуан, Педро, Родриг (Родриго или Руи), Санчо, Мария, Екатерина, Хуана, а также, в зависимости от эпохи, Диего, Доминик, Гарсия, Гонзаго, Беатриса, Тереза или Изабелла. В Сарагосе в конце XV века 23% мужчин именовались Хуанами, а 25% женщин — Мариями.

♦ Фамилия

Когда количество имен, даваемых детям, сократилось, для идентификации человека среди его тезок стали необходимы дополнительные указания.

Фамилии жителей мусульманской Испании, будь они евреями или мусульманами, напомнили о родственной связи, а иногда о географическом происхождении.

Фамилия могла служить настоящей генеалогией, в которой человек не был уже просто «сыном такого-то» (ibn или ben) или «отцом такого-то» (abu), a очень часто именовался как потомок по нисходящей от какого-то древнего предка той или иной семьи. Философ Абу-ль-Валид Мухаммад ибн Ахмад ибн Мухаммад ибн Рушд (1126—1198) остался известен потомкам под именем Ибн Рушд (Аверроэс).

В некоторых случаях это своеобразное отчество, напоминавшее о семейном происхождении, дополнялось пометкой о географическом или этническом происхождении, а также о выполняемой функции. Мыслитель и ученый Абу-ль-Казим Сайд ибн Ахмад ибн Абд аль-Рахман ибн Мухаммад ибн Сайд (1029—1070) звался Саидом из аль-Андалуса («Андалусийцем»), аль-Куртуби («Кордовцем») или еще аль-Тулайтули («Толедцем»). Имя Самуил бен Юсуф ибн Нагрелла ха-Нагид Гранадский (993— 1056) напоминало о том, что его владелец был глава (nagid) еврейского сообщества своего города.

В арабскоязычной Испании напоминание о генеалогии в большей степени определяло человека, чем просто одно имя. В христианской же Испании после 1100 года лишь указание на родство позволяло выделить человека из толпы всевозможных Педро, Хуанов и Альфонсов: практиковались имена типа «Хуан сын Педро» (Иоханнес Петри по-латыни, Хуан Перес или Жуан Периш в разговорном языке). Но использование имени отца не было систематическим, как в аль-Андалусе, и люди определялись также и по географическому происхождению или еще более просто — по выполняемой функции или практикуемому ремеслу.