Они сидели над миром, участвуя в общем процессе жизни и гибели и присоединяя к своей сущности все души, личности и чувства "Я". Один из них принял облик духовного облака, почти нереального, как мировой эфир, и с удовольствием отмечал пульсацию всего себя от постоянного пребывания новых единиц бытия в свое собственное Бытие, которое было всем; другой же пытался почти не существовать здесь, выбирая из потока умирающих душевных субстанций, стремящихся ввысь, только самые ценные и стойкие экземпляры — в основном тех, кто не желал никаких воссоединений и спасений и вообще не знал в точности своих желаний и целей, но хотел быть только собой, или же другим собой, неважно где и зачем.
— Эй, придумай мне мир, ибо Я есть Все.
«Что ж, — подумал один из них, лицезрея бесконечный поток благодарных исчезающих существ, подстраивающихся под образ и подобие, — Я могу Все, как и не-Я, поэтому можно сыграть очередную игру, которая явит свою истинную причину. Пусть будет это».
Другой сверкал смыслами и причинами, создавая новые тайны, как миры, и придумывал себе имена, похожие друг на друга.
Они теперь были вместе, занимаясь милостью по высшему уничтожению. Они думали о высшем, и высшее было прямо в них, исчезая и рождаясь при каждом вдохе их тел; смыслы роились в глубине их сознаний, приобретая имена и слова и создавая реальность, не нуждающуюся в смыслах; вечный покой царил внутри, словно ничто, и не надо было рассказывать о тайнах, которых нет, и не надо было уничтожать все явленное; можно было лишь быть и придумывать.
И наконец что-то случилось, чтобы рассеять всеобщее единообразие, бывшее абсолютной возможностью, и один из них воплотился в какое-то существо, а другой, забыв все это, воскликнул:
— Что это?! Этого не может быть! Он не наш! Он ушел, непонятно куда! Он ускользнул от нас, как рыба, сорвавшаяся с крючка; и он нам больше не принадлежит!
Один пододвинул кресло, надевая цилиндр, и участливо посмотрел в бездну времени и пространства.
— Да… — сказал он учтиво. — Что-то я не помню такого.
— Такого не бывает! — кричал другой, мастеря арбалет. — Они всегда были наши, ибо они — это мы, и мы — это они, и все вместе! Что это?! Я сейчас убью тебя!
— Это старая мистерия, которая уже надоела. Не переживай; ты же хотел новых изменений. Нам нужно созвать консилиум.
— Консилиум?! — переспросил другой, обернув Вселенную своим телом.
— Консилиум из нас, или из них. Мы решим это дело и начнем свои действия.
— Я хочу! — воскликнул другой.
— Вот и прекрасно. В таком случае можно начинать.
— Но это же действительно безобразие! — опять повторил другой, воплощаясь во что-то. — Он ушел от нас куда-то вбок, и я даже знаю его имя!
— Вперед! — сказал первый, делая все, что нужно.
— Вперед, — согласился другой, обретая себя.
— Но это, действительно, очень странно, — сказал Иисус Кибальчиш.