Штурман вернулся на корму и отдал инструменты одному из освобожденных. Тот быстро подошел к скамье, где один из гребцов повалился на палубу до того, как прозвучала команда сушить весла. Освободил его ноги от оков и как только он это сделал семь пар рук, подхватили тело и выбросили за борт. Освобожденный прошел дальше, и начал расковывать еще одного. Этот в отличие от первого сидел и пытался помешать своему освобождению, что-то неразборчиво при этом бормоча.

Штурман тем временем вернулся на корму и подошел к ящику, в котором постепенно, как бы нехотя разгорался огонь. Мелкие щепки уже подхватили огонь от соломы, но крупные все никак не поддавались. Гребец раздувал огонь, силой собственных легких буквально засунув голову в ящик. В конце концов, ему это удалось и сырые, деревянные чурки жалобно затрещали.

- Что они делают? - спросил я у Штурмана, кивнув на гребца, которого безуспешно пытались освободить от кандалов.

Гребец продолжал бессвязно бормотать. Несколько раз он подставлял руки под удары молотка, получал по пальцам, вскрикивал, но продолжал цепляться ушибленными пальцами, как мне показалось за жизнь. Штурман подтвердил мою догадку.

- А ты разве не видишь? Они расковывают его, чтобы выбросить в море.

- Как того мертвого? - не веря своим ушам, спросил я.

- Он был жив.

Штурман говорил спокойно, без эмоций. Гребцы сидевшие рядом с освобождаемым, схватили его за руки, чтобы он не мешал. Бедняга несколько раз дернулся с силой, которую никак нельзя было ожидать от человека, весь день проработавшего веслом. Его соседи и не ожидали. Ему удалось вырваться, но сидевшие по бокам мужчины повисли у него на руках. Гребец опять задергался, но теперь безуспешно, силы оставляли его. Снова вырваться ему не удалось, и он обреченно затих.

- Но так нельзя! - вырвался у меня возглас возмущения.

- Можно - тихо сказал Штурман. - И только так.

Поддавшись порыву прекратить это безобразие, я рванулся в сторону гребцов, но Штурман остановил меня, с силой прихватив за руку.

- Это необходимо - сказал он, и посмотрел мне в глаза, его взгляд был тяжелым и холодным, как вода, плескавшаяся за бортом.- Этот заболел лихорадкой, если его оставить, то к завтрашнему вечеру мы потеряем половину гребцов. Он бесполезен, как и тот, которого выбросили за борт перед ним. Еды мало, остальные не поймут твоих благих намерений. Получая урезанный поек они зададутся вопросом, почему этот бесполезный, вонючий мешок костей ест то, что заработали они. Если его не будет, то оставшиеся в меньшинстве получат добавку к своим порциям, чтобы протянуть еще один день, работая веслами.

Вода за бортом хлюпнула, принимая в свои объятья истощенное, больное тело.

- Ольвин сильный маг, но и ему требуется отдых - совсем тихо, мне на ухо прошептал Штурман. - А если пока он будет отдыхать, эти люди, о жизни которых ты так печешься, хоть на мгновение почувствуют, что ты можешь дать слабину, они разорвут тебя на части не задумываясь, отправив на корм рыбам, как тех двоих, а потом попытаются сделать то же самое и со мной и Ольвином. Мы сильнее и им это вряд ли удастся, но тебе к тому времени будет все равно.

Я никогда не видел Штурмана таким. Никогда не считал его добряком и знаю, на что он способен в бою, но такого от него не ожидал. От этого человека веяло безжалостностью и холодом, как от стального клинка. И только сейчас, я осознал, что совсем его не знаю.

Найдэ опустилась за горизонт. На железный ящик поставили котел и сварили в нем пшено, потом добавили еще что-то. На мой вопрос Штурман ответил, что это сушеная тыква. Получилось вполне сносно. Первые две порции достались нам. Ольвин отказался. Когда Найдэ ушла с небосклона, он прошел в трюм и остался там. К пшену всем раздали немного вяленого мяса.

- Ничего так, есть можно - стараясь жевать как можно медленнее, сказал я.

- То-то ты еле челюстью шевелишь - усмехнулся Штурман.

- Хочу, чтобы чувство насыщения пришло раньше, чем закончится еда.

- А-а... - протянул Штурман. - Ну, наслаждайся, на завтра к пшену только рыба, а через два дня придется есть его пустым, даже без тыквы.

- Что за знаки у них на затылках - спросил я, указывая деревянной ложкой на затылки гребцов.

- Эти знаки показывают, за что они попали на каторгу - ответил Штурман. - Рука означает - вор, нож - разбойник, нож с лезвием в форме волны - морской разбой, скрещенные мечи - военные преступления, чаще всего мародеры, монета - должник, пленный или раб. Все кто носит такие знаки это пожизненные каторжники.

Доедая свою порцию пшена с тыквой, я смотрел на измотанных, прикованных цепями к палубе, бездумно уставившихся в пространство перед собой людей, медленно опустошавших свои миски и о том, как они легко выбрасывали за борт своих соседей по лавке. Нравится мне это или нет, но чтобы достигнуть своей цели, мне придется жить по правилам, которые диктует этот мир.

Еда оказалась сытной и, хотя у меня было много вопросов к Штурману, чувство сытой тяжести, желание спать и не располагающее к разговору окружение взяли верх над желанием побеседовать о деле. Я спустился в трюм к Ольвину. Потолок трюма был таким низким, что приходилось пригибаться. Здесь лежали мешки с провизией, их и в правду было мало для того, чтобы кормить несколько дней почти сорок человек. Имелись дрова, стояли прикрепленные к бортам бочки, судя по всему с пресной водой. Переборок здесь не было. Я нашел Ольвина, сидевшего на мешках с соломой со скрещенными ногами. Глаза его были прикрыты, руки лежали на коленях.

- Ольвин - негромко сказал я. - Нам надо определиться с дежурством.

- В этом нет необходимости - не открывая глаз, сказал он. - Ложитесь спать.

Когда Штурман узнал о нашем коротком разговоре, то улыбнулся и сделал именно так, как посоветовал маг. Дал указание освобожденным гребцам, спустился в трюм, поудобнее сложил мешки, набитые соломой и улегся спать, как ни в чем не бывало. Мне осталось только пожать плечами и устроиться недалеко от Штурмана с Ольвином. Корабль спокойно покачивался на волнах, и я не заметил, как уснул.

Проснулся от того, что организм настойчиво требовал удовлетворения естественных потребностей. В трюме было темно, но очертания Штурмана и Ольвина все же угадывались. Направление к двери, я нашел с первого раза. Когда она открылась, свет неприятно ударил в глаза. На палубе было тихо. Небо светлое, без облачка, но Найдэ нигде не было видно. Гребцы мирно спали, а я начал понимать, что что-то здесь ни так.

Окончательное понимание пришло тогда, когда на носу корабля я все таки увидел Найдэ, но не светило, а одну из сестер, в честь которой оно названо. Она стояла на носу корабля и улыбалась, глядя на меня. Сейчас на ней было темно-синее платье с длинными рукавами, ее яркие, почти желтые волосы, уложенные волнами, слегка колыхались от легкого, морского ветра, глаза весело искрились, а в улыбке было что-то зловещее.

- Ты прямо как морская царица - направляясь к ней, сказал я.

- Не слышала про такую - отозвалась Найдэ. - Итак. Что же ты решил?

- У меня не было возможности пообщаться со Штурманом - уклончиво ответил я.

- Возможность была - продолжая улыбаться, сказала Найдэ. - Но ты предпочел набить брюхо и завалиться спать.

- Нам смертным все же нужно поддерживать свое бренное тело в добром здравии, а лучших способов, чем хорошие еда и сон еще не придумали.

- Ладно. Пока что время терпит, оставлю вас наедине.

Ветер, колыхавший ее волосы, стал сильнее, и Надэ как будто сдуло с палубы. Я посмотрел по сторонам, гребцы все так же спали. Развернулся и наткнулся на Штурмана, подошедшего почти вплотную ко мне. Взгляд его широко раскрытых глаз испугал меня, и я в буквальном смысле отпрыгнул назад. Он усмехнулся.

- Ты хотел со мной поговорить? - спросил Штурман.

- Да - ответил я.

- О чем?

- О Валери, и о том, что здесь происходит. Стоит мне кого-то спросить о подробностях, и они тут же ссылаются тебя! Я уже начинаю думать, что ты всезнающий хрен.