Вспоминаю один игровой эпизод, которому был свидетелем. Тренер дал команду своим хоккеистам, играющим с одним «лишним», смениться. Тренер в общем был прав: его хоккеисты устали. Но в это время шайба была у них, они атаковали в дальней зоне, и форварды, естественно, не услышали распоряжения тренера. Один из нападающих откинул шайбу назад, к границам зоны, но своего защитника там не оказалось: он, услышав команду, поехал меняться. Капитан в пылу схватки, разгоряченный очередной неудачей, что-то зло выкрикнул, и тренер правильно, на мой взгляд, не отреагировал на этот выкрик. Оба были в той ситуации не правы. И тренер, неверно выбравший момент для замены своих игроков, и капитан, не имеющий права грубить тренеру. Но все началось с промашки спортивного наставника, и потому он поступил разумно, отложив разбор ситуации и выяснение отношений до окончания матча.

Тренер мгновенно принимает решение — иногда верное, а иногда и ошибочное. Иной раз и вовсе не принимает никакого решения: не успевает, а потом выясняется, что это — к добру.

Как мы принимаем решения? Каждый по-своему.

Порой — не просчитав все до конца, но сообразуясь с обстановкой, с интуицией. А эта интуитивная оценка не всегда понятна игрокам, да и самому тренеру потом долго приходится разбираться в том, что произошло: порой и он не может объяснить, почему принял это правильное, как оказалось, решение.

А интуиции у одного тренера больше, у другого — меньше, она основана и на природном даре, и на опыте, и на знании хоккея.

Интуиция важна необычайно. И как убеждает меня практика, на чутье, интуицию полагаться необходимо. Если что-то тебе подсказывает поступить так, а не иначе, поступай, даже если не можешь вразумительно объяснить мотивов своего решения.

Вспоминаю трудный матч в Риге, сыгранный осенью 1981 года. Наши ворота защищал Александр Тыжных, вратарь одаренный, интересный, надежный дублер Третьяка. Но в тот день мне не хотелось выставлять его на игру. Сказал об этом Моисееву. Юрий Иванович задал резонный вопрос: «А почему? Ведь его очередь играть». Аргументов у меня не было. Тыжных нас не подводил. Играет надежно, и претензий к нему нет. Послушался совета Юрия Ивановича.

Саша в том матче пропустил семь голов.

И смех, и грех. Но не винить же в этом Моисеева.

Было предчувствие — надо было себе верить.

Но вернемся к разговору о цейтноте, в который постоянно попадает тренер хоккейной команды.

Эта ситуация постоянной нехватки времени касается не только 60 минут, отпущенных на проведение матча, но и организации тренировочного процесса, всей работы в команде. Многие тренеры могут составить прекрасные, всесторонне продуманные планы, выполнение которых подведет хоккеистов к пику формы в нужный момент, но вот выполнить эти планы значительно труднее: не хватает времени, упорства, настойчивости. Не хватает характера, силы воли, чтобы добиться своего.

Для выполнения перспективного плана, определяющего жизнь команды на долгие годы, надо быть не только внутренне глубоко убежденным в его правильности, но и работать систематически, постоянно, творчески. Надо уметь требовать выполнения этого плана. Требовать… Наверное, это самое непростое в работе тренера.

Но что означает для тренера требование неукоснительного выполнения намеченных планов? Не создаются ли при такой требовательности ситуации, которые могут вести к конфликтам? Вряд ли открою секрет, если напомню, что далеко не всегда и далеко не все игроки единодушны в своем желании точно и систематически выполнять все требования, предъявляемые тренером.

Так снова возникает вопрос о дисциплине. Так снова возникают поводы для взаимного недовольства.

В качестве наглядного примера расскажу о своих несложившихся взаимоотношениях с Александром Гусевым и некоторыми другими хоккеистами.

Когда конфликт неизбежен

Такие истории не забываются. Они дорого обходятся тренерам.

Команде пришлось расстаться с Александром Гусевым, первоклассным защитником, хотя по уровню своей игры, подготовки он мог бы еще выступать не один сезон. В 1968 году он стал чемпионом СССР впервые, в 1978-м — в восьмой, и последний, раз.

Было тогда Александру 31 год.

Кстати, возраст, по-моему, понятие в спорте весьма относительное. Одному хоккеисту и в двадцать восемь уже не по силам игра в третьем периоде, а Борис Михайлов и в 35 лет, в 1979 году, был куда как хорош, и его справедливо назвали лучшим хоккеистом Европы.

Мне не хотелось бы, чтобы читатель воспринимал Гусева как некое воплощение зла, а поскольку говорилось и писалось о нем более чем достаточно, то боюсь, что у болельщика ЦСКА возник портрет сугубо отрицательного героя. Это не так. Любой человек живет в конкретном времени и в конкретной ситуации, а это конкретное время, время скольжения Гусева вниз по наклонной плоскости, в истории хоккейной команды ЦСКА пришлось на те годы, когда дисциплина в коллективе была ослаблена. И если тот, кто обладал устойчивым характером и сильной волей, сохранял свое лицо, свой профессиональный уровень и в этих условиях, то менее стойкие не находили внутренних сил удержаться от соблазнов и заставить себя работать столько, сколько требовали интересы дела.

Нарушения в команде в то время, когда предыдущий тренер заканчивал свою работу, а я начинал, не были, пожалуй, чем-то чрезвычайным.

Сейчас, задним числом, могу признаться, что я был поражен увиденным. Меня убеждали, что не стоит выносить сор из избы, напоминали, что в других командах положение дел не лучше: при нынешних высоких требованиях, вчера еще просто немыслимых, психологические срывы не исключены и потому не надо драматизировать ситуацию.

Психологические спады, даже срывы я могу понять и допустить. Но не нарушения дисциплины, ибо не верю я в возможность стабильных успехов той команды, где нет дисциплины, приученности к порядку, к самоконтролю. Кому, какому зрителю интересно смотреть на игроков, действующих после вчерашнего ли, позавчерашнего ли празднества вполсилы? О каком совершенствовании класса, мастерства может идти речь в такой ситуации? До этого ли здесь? Хорошо бы не растерять все, что есть, хотя бы что-то сохранить.

Воспитывать легче, чем перевоспитывать, — эту прописную истину, к сожалению, постоянно вспоминают не только школьные учителя, но и тренеры.

И особенно тяжело работать тем тренерам, кому приходится заниматься со спортсменами избалованными, привыкшими ко всеобщему вниманию.

Конечно, Гусев был первоклассный по своему времени защитник. Не стану его сравнивать ни с Николаем Сологубовым, ни с Вячеславом Фетисовым. Каждый из этих знаменитых игроков обороны — герой своего времени. Но это не означает, что у Александра было право на поблажки.

Не знаю, как и почему все это началось. Знаю, что немало усилий в борьбе с ним за него самого приложили и Тарасов, и Кулагин, и Локтев. Знаю, что и наказывали они его, и на матчи не ставили, и из сборной выводили. И все впустую. Не смог ничего сделать и я.

Думаю, что парня упустили в молодости, если не в юности.

Может быть, помогла бы ему резкая встряска в молодые годы, на первых порах подключения его в команду мастеров, не знаю. Как не знаю, почему и когда сам Александр махнул на себя рукой. Знаю только — из рассказов Валерия Харламова и других наших спортсменов — что на каком-то этапе Гусев решил в корне перестроиться, говорил, что отныне, с рождением ребенка, непременно начнет новую жизнь. Увы, не получилось. Благим этим намерениям не суждено было сбыться, и наш клуб, наш хоккей утратил одного из самых одаренных спортсменов.

Он потом попробовал еще поиграть в ленинградском СКА, но и там ничего не получилось.

Гусев сам раньше срока проводил себя из большого спорта.

К счастью, дойдя до критического предела, Александр встряхнулся. Остановился. Судя по всему, задумался наконец о своей судьбе.