Мы сидели с Жанной на кухне, пили чай, и я ей рассказывала про прощание с Райсбергом. Было жаль чего-то и хотелось плакать.

– Господи, как хорошо, что все закончилось вовремя, – говорила я ей. – Представляешь, какая это была бы трагедия, если бы я влюбилась.

– А скажи, в нем есть какое-то очарование, – прорвало вдруг на лирику мою рассудочную подругу. – И заметь, с какой властной силой он втягивает в свою орбиту, а потом бесцеремонно выталкивает, если что не по нему. В любви он так умеет вскружить голову, что ты взлетаешь в небеса, а он вдруг уходит с внезапным охлаждением и даже не поинтересуется, как больно ты врезалась оземь. Припоминаю один случай. Он как-то позвонил и предложил мне встретиться. Я говорю: «Прямо сейчас я не могу, давай попозже». - Он мне: «Ой-ой, ты сейчас будешь себе кофточки выбирать, чтобы меня с ума свести» – «Да нет, – говорю, – просто дела есть домашние». – Он как вскинется ни с того ни сего: «Никогда, – говорит, – больше не звони мне. Вообще, забудь мой телефон!» – Хотя не я, а он сам позвонил мне. И что же ты думаешь, – со смехом продолжила Жанна, – через полчаса он звонит мне, как ни в чем не бывало, и спрашивает: «Ну, и долго ты еще будешь собираться?».

– А почему ты мне раньше этого не рассказывала? Ты же говорила, что он такой деликатный, такой воспитанный.

– Да, я как-то значения этому не придавала. А ты вот рассказываешь, и у меня в памяти всплывают страницы давно прочитанной и забытой книги. А если уж начистоту, я тогда не предполагала, что эти фишки – особенности его характера. Я принимала все на свой счет, думала, что это я сама что-то не так сделала.

ГЛАВА 8

Противоположности свело, – думала о нем Полина, опять невольно сопоставляя его с кентаврами. – Лед и пламя. Наступление и бегство. Сила и беспомощность. Благие намерения и разгул инстинктов.

Ей хотелось побольше узнать о кентаврах. Но пересказы современных авторов не насыщали ее познавательной жажды, древнейшие источники были сжаты и скудны. На помощь приходило воображение. И оживал древний мир мифов, детство человечества рисовалось в картинках. А мировоззрение древних эллинов удивляло всеобъемлющим трагизмом, своим фатальным страхом перед мощью и беспощадностью великого космоса, своей тотальной незащищенностью от воли и капризов всемогущих и вездесущих богов. И сколько было слепого мрака в их душах, и стремления разумно упорядочить сей мир… И, что самое странное, чем больше Полина погружалась в мир древних греков, тем больше он напоминал ей современность. А разве изменилась за четыре тысячелетия людская природа? Одни стремятся наполнить свою жизнь смыслом и светом, другие по-прежнему во власти тьмы. И вечно, сколько существует этот мир, существует и идея апокалипсиса. Мысль о том, что прокляли боги род человеческий, жила еще в сознании древних греков, и до сих пор кто-то считает себя вправе время от времени приводить в исполнение божью кару, уничтожая человечество террором, наркоманией, отравлением среды обитания, индустрией растления душ…

Сказание о несостоявшейся свадьбе Фетиды и Зевса

Когда уходили на охоту питомцы мудрого Хирона, герои-полубоги, и внучка Меланиппа упархивала на прогулку с юным богом Асклепием, тогда кентавр не оставался одинок: наступал его час – час тишины, покоя и раздумий. В такие минуты любил Хирон брать в руки свою лиру, и послушна его перстам, отзывалась она звуками то отрадно-безмятежными, как полет бабочек над цветущей лужайкой, то мятежно-тревожными, как буря в грозовую ночь. Пел Хирон под завораживающие звуки лиры, и замирала природа, внимая ему, смолкали птицы, дремотно убаюкивался ветер, забыв трепать листву, и даже ручейки свой торопливый сдерживали бег, и затихал их неумолчный говор.

Как-то среброногая Фетида, изменчивая, как морская стихия, чайкой прилетела к жилищу кентавра, спустилась, закутавшись в туман, и замерла за деревьями. Волшебные струны Хироновой лиры тронули ее сердце. Заплакала богиня Фетида, прислонившись к дереву. Вспомнила себя былую, безмерно счастливую морскую царевну, переливающуюся на свету Гелиоса, когда она, из двух братьев-кронидов, претендовавших на ее руку, выбрала не старшего – сурового Посейдона, а младшего - Зевса, доблестного победителя титанов в десятилетней борьбе с ними.

Война с чудовищными титанами началась после того, как Зевс лишил власти своего отца, титана Кроноса. Когда-то Кронос, опасаясь предсказания Геи-Земли о том, что будет свержен собственным сыном, поглощал своих сыновей и дочерей, которых рожала ему жена Рея. Только одного из них и сумела спасти Рея, отправив в чрево мужа запеленатый камень вместо новорожденного младенца Зевса. А выросший и возмужавший вдали от родителей Зевс спас своих братьев и сестер, благодаря помощи богини Мысли – Метиды, которая стала его первой женой. Метида сварила зелье, выпив которое Кронос срыгнул проглоченных детей, а вскоре был низложен ими и сброшен в Тартар.

Вот тогда-то и началась Титаномахия: новое поколение богов во главе с Зевсом укрепилось на горах Олимпа и объявило войну прежним богам – титанам. Некоторые из них сразу перешли на его сторону. Первым это сделал Прометей со своею матерью Фемидой: обладая даром предвидения, он знал, что титаны обречены на поражение в войне против олимпийцев, вплоть до их полного истребления. Поэтому он убеждал их взять на вооружение тот же метод, что и Зевс – хитрость, и вступить с ним в дружеский союз. Среди сторонников Зевса были отец Фетиды, бог моря Нерей, Гелиос, бог Солнца, страшная богиня реки Стикс из царства мертвых, и киклопы-кузнецы из Тартара. Под сумрачным Аидом, где вечное господство тлена, киклопы сковали оружие, мечущее огонь, для борьбы с чудовищами. Благодаря перуну-огнемету и стрелам-молниям, несущим смерти страх не только смертным, Зевс тогда и стал прозываться Громовержцем. Как торжествовал он теперь! «О, трепещите все теперь пред мощью силы Зевса! Стрела разгневанного Олимпийца испепелит любого, будь он бог или титан, – бессильны все бессмертные пред ней!» - ликовал кронид, ощущая себя непобедимым.

Все титаны, кто помогал Зевсу в Титаномахии, остались служить ему, а детей Стикс, своих неоценимых помощников, Владыка уже никогда не отпускал от себя, так они и остались служить ему на Олимпе, неотлучные от трона Громовержца – Сила, Власть, Ника-Победа и Зависть-Коварство.

Спасенные Зевсом братья и сестры в знак благодарности добровольно отдали в его руки бразды правления, но вскоре некоторые из них, окрепнув, стали считать себя равными ему, и сами возжелали власти.

И именно она, Фетида, счастливая невеста Зевса, против властителя Олимпа раскрыла заговор. Его ближайшая родня – Афина-дочь, брат Посейдон и милая сестричка Гера – все те, кому он верил, расшатывали трон под ним, борьбу вели за власть. Зевс был бы скован, свержен, если б не она – Фетида! Великана Сторукого призвала она из мрачного Тартара и привела с собою на Олимп на помощь Зевсу. Отступились в страхе боги-мятежники, когда на них надвинулось горообразное чудовище из мрака Преисподней, когда огнедышащие пасти пятидесяти голов, клыками скалясь, приближались к ним, и крючковатые, когтистые пальцы сотни рук зловеще потянулись к ним. Задрожали заговорщики, оцепенели от леденящего страха, когда вслед за Бриареем Сторуким два демона войны, два брата незвано ворвались: с истошным визгом Фобос над ними носился, и жутко Деймос ³ завывал. Как вихрь пролетали, сгущались, как мрак, и дымной тучей космато зависали, вонзаясь злобно огоньками красных глаз.

С тех пор с опаскою поглядывали на хрупкую и нежную Фетиду все небожители: откуда в ней такая сила, такая власть над чудищами, отваги столько?