Ревкомовцы Севастополя и других городов понимали, что власть на штыках не может быть прочной по крайней мере до того, как не будут ликвидированы все сторонники прежнего демократического правительства. При всех его недостатках оно было выбрано большинством крымчан, имело общие с местным населением интересы и, главное, успело решить ряд проблем, абсолютно чуждых новым Советам, созданным армией и флотом и ими контролировавшимся. Положение это нужно было менять, полагали большевики.
МАССОВЫЙ ТЕРРОР
Предлог к такого рода акциям представился уже в феврале 1918 г. Новая власть обложила местную "буржуазию", т. е. частных предпринимателей, от крупных до самых мелких, контрибуцией в 10 млн руб. Сумма, и сама по себе немалая, могла быть собрана в разоренном войной и революциями крае с большим трудом. Тем не менее в считанные дни в ревкомы было сдано 3 млн руб., а когда в назначенный срок деньги полностью внесены все же не были, это послужило сигналом для матросов и солдат Севастополя, которые развязали кровавый террор. За три ночи 21 — 24 февраля в городе было вырезано несколько сот "национальных буржуев", расстреляны заключенные в городскую тюрьму члены правительства, среди которых был и Нуман Челеби Джихан (Гавен Ю., 1923, 53).
Волна террора, постфактум оправданного как превентивное средство против реставрации выборной власти, прокатилась и по другим городам. Только в Симферополе было расстреляно 170 мирных жителей, отнесенных на сей раз к "мировой буржуазии" (Бунегин М.Ф., 1927, 126). Террор стал массовым — это признают и апологеты подобного насилия над народом. Причем был он направлен не только против "классово чуждого элемента", но и против недавних союзников большевиков — расстрелу подлежали эсеры и меньшевики (Надинский П.Н., II, 1957, 77).
В красном терроре принимали участие и команды[400] с кораблей Черноморского флота. Страшную память о себе оставили в Евпатории транспорт "Трувор" и крейсер "Румыния", экипажи которых за три дня расстреляли, зарезали и утопили не менее 300 человек. Всего же только зимой 1918 г. в этом маленьком городке было репрессировано около 1 тыс. мирных жителей.
Здесь, как и в других крымских городах, казни местного населения предварялись жуткими пытками, тем более бессмысленными, что никаких "антибольшевистских" тайн жертвы не хранили. Матросы пытали евпаторийцев на палубах, сжигали их в корабельных топках живьем единственно "для развлечения" (Мельгунов С.П., 1990, 90). Единожды окунувшись в эту кровавую вакханалию, люди почти поголовно становились садистами, солдаты и матросы теряли человеческий облик, постоянно искали всё новый и новый выход своим извращенным наклонностям.
Иногда утверждается, впрочем, что дикая эта резня, сопровождавшаяся самочинными обысками, откровенным грабежом и страшными актами насилия над мирным населением, якобы осуществлялась "незаконными" бандами "уголовных и анархиствующих элементов" (там же). Утверждение это сомнительно уже потому, что террор начался как по команде одновременно в разных районах Крыма и осуществлялся вооруженными отрядами, беспрепятственно уводившими крымчан на расстрел не только из собственных домов, но и из государственных тюрем. Наконец, наименее "законными", на наш взгляд, были организованные именно ревкомами так называемые сортировочные комитеты, без суда и следствия выносившие смертные приговоры арестованным.
Максим Горький коснулся крымской темы в марте 1918 г.: "Уничтожив именем пролетариата старые суды, гг. народные комиссары этим самым укрепили в сознании "улицы" ее право на "самосуд" — звериное право. И раньше, до революции, наша улица любила бить, предаваясь этому "спорту" с наслаждением...
И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим "правом" с явным сладострастием, невероятной жестокостью...
Грабят и продают церкви, военные музеи, продают[401] пушки и винтовки, разворовывают интендантские запасы, грабят дворцы бывших великих князей, расхищают все, что можно расхитить, продается все, что можно продать, в Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа турчанок, армянок, курдок и продают их по 25 руб. за штуку" (цит. по: "Смена" (Ленинград), 06. II. 90).
За первой контрибуцией последовала вторая — Советы под угрозой репрессий обязали крестьян Крыма выплатить недоимки еще царского времени, т. е. за несколько лет сразу, а долгу прежним властям из-за военных лишений накопилось немало. Поэтому снова поднялась волна репрессий, на этот раз по отношению исключительно к деревенскому населению... Позже этот шаг был признан ошибочным (Бунегин М.Ф., 1927, 125), но в свое время он окончательно оттолкнул от Советской власти основную часть татар — крестьянство Крыма.
СОВЕТСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА ТАВРИДА
Наступившая после спада террора "мирная передышка" мира крымчанам не принесла. Строительство Советской власти было исполнено жестокими внутренними противоречиями, сопровождалось различными видами репрессий, фактически продолжалась гражданская война против коренного населения. Она шла в различных сферах, формы ее были разнообразны, но не менялся основной принцип: власть диктовала свои законы и за нарушение их расправлялась немедленно. Был, например, распущен в феврале губернский съезд профсоюзов — отряд солдат и матросов разогнал делегатов лишь за то, что на нем была вынесена оценка деятельности властей, последним не понравившаяся. Правда, затем был собран новый съезд профсоюзов, "делегаты" которого были назначены сверху и поэтому беспокойств властям более не доставляли.
Одновременно заседавший в Симферополе губернский съезд Советов избрал Центральный исполнительный комитет. В состав ЦИК ввели теперь и эсеров (левых). Эти 8 человек при 12 большевиках были безопасны, но создавалась видимость демокра[402]тии и плюрализма, ставших после недавних событий просто необходимыми. 10 марта 1918 г. ЦИК объявил своим декретом территорию Крыма Советской социалистической республикой Тавридой. Древний топоним "Крым" не случайно был исключен из названия нового государственного образования — его возглавили исключительно "крымчане" в первом поколении. И они оказались, в частности, не в состоянии (или даже не пытались — об этом нет сведений) прекратить резню южнобережных татар греками, воспользовавшимися наступившей безнаказанностью (Фирдевс И., 1923, 68).
Правительство ССРТ пробыло у власти немногим более месяца, но выводы о направленности его политики сделать можно. Было проведено две кампании национализации недвижимости. При этом в ряде городов, например в Балаклаве, национализировались частные постройки, в том числе принадлежавшие трудящимся. С другой стороны, землю не перераспределили. Более того, когда вопрос о наделении участками крестьян татарских сел был выдвинут эсерами, большевики выступили против, предложив свою альтернативу — национализацию земли, по сути все оставившую на своих местах. При этом вся территория Крыма была торжественно объявлена "всенародным достоянием", но до передела участков с учетом массы обезземеленного деревенского населения властям дела не было: они решали более "масштабные" задачи. Поэтому татары так и остались без земли, а значит, без декларированной новой властью свободы. И это не было исключением из общего правила: крымские большевики, как и в других местах, относились к крестьянам как к "несознательному, последнему буржуазному классу" — это было характерно для них и впоследствии (Голованов В., 1989).
Казалось, большевики сознательно, шаг за шагом, все более углубляли пропасть между Советской властью и татарами: "Крестьянин, веками мечтавший о земле, не получил ее от большевиков, принципы национализации были непонятны крестьянину, особенно в то время, когда, не допуская распределения земли, большевики применяли очень строгие меры при сборе хлебопродуктов в деревне" (Бунегин М.Ф., 1927, 139). Голодающие татары села, испокон веку мечтавшие о собственном хозяйстве, были вы[403]нуждены вступать в организованные властью сельскохозяйственные кооперативы, тем более что особой разницы между новой формой труда и старым батрачеством не было; не изменились ни техника, ни продолжительность рабочего дня, ни заработки.