— Надо уметь ценить прекрасные моменты жизни, Энни.

Она пожала плечами и отвернулась.

На террасе не было ни одного свободного кресла или стула. Удобно устроившись, туристы ждали зрелища, обещанного рекламными проспектами. Они болтали, переговаривались и комментировали малейшее движение антилопы. Между столиками прошел служащий-кениец, держа в руках табличку с рекомендациями на трех языках: «Пожалуйста, соблюдайте тишину». Это предупреждение должно было прекратить или, по крайней мере, ограничить болтовню публики. За соседним столом какой-то американец вспоминал о музыкальной комедии на Бродвее, его жена вставляла в его рассказ крики птиц. Спрятанные в кустах прожекторы освещали воду. Один японец стоял с кинокамерой на плече в ожидании наслаждения. Время от времени он опускал камеру вниз, затем снова поднимал ее на плечо, чтобы быть готовым тут же снять появление другого животного. Его жена глядела на него с улыбкой. Интересно, она умеет ругаться? Я не знал, как будет «дерьмо» по-японски. А что, если, потехи ради, я попрошу их перевести на японский слово «дерьмо»? Но из осторожности я предпочел воздержаться, я плохо знал Африку. У меня были некоторые воспоминания о старых черно-белых фильмах, Тарзан и Джейн[37], и стандартные штампы: малярия, СПИД, жара, голод, водяной насос, Стэнли и Ливингстон^[38], водопады, падение… чего? Мое падение.

Я завидовал окружавшим меня людям, они были в безопасности, они знали, что ждет их завтра, в то время как я был на грани существования. В тот момент, когда будет установлено исчезновение Энджи, следствие прочешет мелким гребнем каждый этап, каждый час моего прошлого. Я посмотрел на Энни. Если бы она могла испариться в природе, это было бы идеальное решение вопроса. Просто мечта! Я тогда рассказал бы, что у жены случился приступ депрессии, возможно, вследствие трагедии в Лос-Анджелесе, она ушла, и ее, вероятно, разорвал какой-нибудь хищник. Я вздохнул. В этой тишине ей не грозил даже укус комара. Я задумался о размере анального отверстия комара. Естественно, в холодную погоду. Я кашлянул.

— Не здоровится? — спросила Энджи.

— Все в порядке…

Она заелозила в кресле, натянула на себя куртку и угрюмо произнесла:

— Значит, это все?

— Что все?

— Все, что тут можно увидеть. И для этого приезжают люди во всего света?

Она была моим алиби, мне надо было ее беречь.

— Звери отправились в турне по другим гостиницам… Они не могут показываться одновременно во всех местах.

Антилопа подняла голову, и тут же защелкали фотоаппараты. Животное двигается! Люди летели многие часы, чтобы ее увидеть. Браво, виват, гип-гип-ура! Сафари? Этим вечером это слово звучало как насмешка.

— Она очаровательна, эта антилопа, — сказал я насмешливо. — Такая симпатичная…

— Когда я расскажу обо всем этом моим родителям, они будут разочарованы, — заявила Энни, — Они так радовались за меня, потому что знали о моей африканской мечте. Что ж, тем хуже.

Дело становилось все более сложным. Я и помыслить не мог о том, что придется убирать еще и родителей, которые в свою очередь могли рассказать обо всем соседям. Я не был в состоянии устраивать массовую резню.

— Ты назвала им мое имя?

— Нет, я опасалась. Они много читают и смотрят телевизор… Имея столько денег, ты должен быть достаточно известным человеком. Если бы они услышали о тебе, они сразу забеспокоились бы, что я оказалась замешанной в бракоразводном скандале. Я просто оставила им сведения о деньгах: номер ячейки, название банка. Если со мной что-нибудь случится, они будут защищены.

— Да что с тобой может здесь случиться? Ничего.

— Всякое может случиться, и в любой момент… Невозможно предвидеть несчастный случай. Твои родители еще живы?

— Нет. Умерли.

— О, извини, — сказала она, — Грустно, когда родителей уже нет!..

Я больше не мог ее выносить. Мне захотелось ударить ее, стукнуть по чему-нибудь, по голове американца, который продолжал болтать. Послышался шум. На террасу вошел раввин во главе своей группы. Их было человек девять-десять, и все говорили одновременно.

— С ними будет не так скучно! — воскликнула Энни — Готова поспорить, что старик сейчас объясняет, почему здесь не надо разговаривать. А остальные говорят для того, чтобы подтвердить, что они понимают, почему надо молчать. Какие они надоедливые…

Энни принялась делать раввину знаки замолчать и цыкать: «Тсс!.. Тсс!..» Старик бросил нам:

— Извините, мисс, вы правы, но что же делать: я должен многое объяснить таким увлеченным людям.

На какое-то время они умолкли, затем собрались в кружок и продолжили шептаться. Я встал:

— Пойдем ужинать.

В столовую мы пришли раньше установленного часа. Недовольный метрдотель хотел было выставить нас и заставить ждать до положенного времени, но уступил моей настойчивости, провел нас к столику и зажигалкой зажег свечу, осветившую розовую скатерть. Взяв тарелки, мы направились к столам, которые ломились от горячих блюд, огромного количества салатов и разнообразных десертов.

В столовую понемногу стали подтягиваться и другие отдыхающие. Прошедшие мимо израильтяне дружески нас приветствовали. Я растворил две таблетки аспирина в минеральной воде.

— Не делай такое лицо! — сказала она.

— Можешь не смотреть.

Она попробовала шоколадное пирожное и сказала, чтобы я перестал катать по скатерти пустой стакан, ее это раздражало. Наконец мы пошли в свою комнату. Деревянный мостик, соединявший ресторан с нашей лестничной площадкой, поскрипывал под ногами. Я первым прошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало: я был очень бледным. Раздевшись, я встал под горячий душ. Ломота в теле прошла.

— Подать пижаму? — спросила Энни из-за двери, — Где ключ от твоего чемодана?

— Сейчас сам достану.

А что, если она увидела портфель Энджи? Она могла открыть его, пошарить там и найти мешочек с драгоценностями! Я прогнал эту мысль. Я надеялся, что она была скорее ленивой, чем любопытной. Я вернулся в комнату. Энни ушла в ванную. Оставшись наконец один, я достал пижаму и закрыл чемодан на ключ. Лег в постель и натянул одеяло до самого носа. Я уже почти заснул, когда она юркнула в постель рядом со мной. Я чувствовал то ненависть, то кожей испытывал потребность в ее присутствии. Она была уступчива, укрыла меня своим телом, я впал в блаженство. В эти мгновения забвения я почти любил жизнь.

Ночью я видел много снов. Проснулся на заре. У водоема что-то ели обезьяны. Потом они ушли искать другое бистро.

Одна обезьяна задержалась и с пронзительными криками бросилась догонять стаю. Потом стали появляться другие животные, они приходили по одному или группами. Когда они встречались, делали вид, что не замечают друг друга.

Я должен был выбраться отсюда и вернуться в Нью-Йорк. Что могло случиться с Энни в Нью-Йорке?.. Падение в Гудзон? Но если ее тело найдут, встанет проблема идентификации.

— Хелло!

Я вздрогнул. Меня окликнула Энни:

— Добрый день, Эрик!

— Привет, Энни!

Она протирала глаза.

— Уже встал? Есть что-нибудь посмотреть?

— Да.

Она покачала головой:

— Отлично. Но в данный момент я хочу есть. Я замерзла, вся разбита. Приди меня утешить!

Мне вовсе не хотелось заниматься любовью.

— Не выпив кофе, я малообщителен.

— И даже не любезен?

— Да.

— Ты просто невыносим.

— Правда.

— Может быть, твоя жена права.

— Прекрати, Энни. Ты слишком болтлива. Перед кофе ты говоришь, после занятий любовью ты говоришь. Надо уметь молчать. Заткнуть рот.

И повторил по буквам:

— 3-а-т-к-н-у-т-ь…

Она замолчала. В переносном термосе оставалось еще немного питьевой воды, я выпил аспирина. Стоя голыми ногами на плиточном полу, Энни укладывала вещи и ворчала на меня. Потом с легким шумом застегнула молнию чемодана.