Шпеер ехал в машине и пытался сосредоточиться на том, как ему начать разговор с фюрером. Он не был уверен в правильности этого приказа, но у него не было и уверенности в аргументах против него. Феглера можно понять. Он вложил в мощь Германии миллиарды марок и хотел бы что-то получить взамен. Но и фюрер этим приказом не оставлял себе никаких шансов на возрождение Германии. Это могло быть концом не только страны, но и нации.

В постоянно пересекающихся в его мозгу сомнений и надежд, иногда проскакивала мысль о никчёмности его собственной жизни за последний десяток лет. Он растратил своё архитектурное дарование на создание помпезных, абсолютно чуждых как городу, так и времени, сооружений. Всё это делалось в угоду какого-то будущего величия своей страны и, чего греха таить, самого себя. Творения «великих» он хотел превзойти не красотой и благотворностью, а величиной и надменностью над прошлым… И вот сейчас всё это должно было уйти в небытие. А ведь начиналось совсем не так. Наверное, и заканчиваться не должно так. В одном он был уверен — ни один управляющий заводом, а тем более его владелец не будет сам уничтожать то, во что вкладывал силы, знания, да и деньги, в конце концов. И это его несколько успокаивало. Да и фюрер многих из них знал лично ещё с мая тридцать третьего года. Он хорошо помнил эту встречу 29 мая 1933 года. Фюрер созвал тогда совещание ведущих промышленников и финансистов Германии. Никогда прежде Шпеер не видел вместе всю экономическую элиту рейха. Там были Крупп и Тиссен, Стиннес и Бош. Зал совещания пестрел от белоснежных манишек и чёрных сюртуков, военных мундиров и блестящих смокингов. Эта встреча произвела на него неизгладимое до сих пор впечатление и заставила поверить в то, что под широковещательными заявлениями Гитлера действительно существует мощная материальная и финансовая база национал — социалистической партии, членом которой он был. И вот через несколько дней должно было произойти что-то такое, что вряд ли было бы понято этими людьми. И одним из первых, к кому они обратятся за разъяснением этого приказа, будет он — Шпеер. И где-то в глубине души теплилась эта надежда на свой успех в предстоящем разговоре. Ведь теперь уже за его спиной стоят всё те же Сименс, Крупп, Феглер. Сейчас эти воспоминания придавали ему некоторое спокойствие и уверенность.

Вскоре машина подъехала к всё той же разбитой парадной лестнице рейхсканцелярии. Дежурный офицер СС вновь провёл Шпеера по полутёмным коридорам, но уже в другое крыло здания. Они остановились перед бронированной дверью. Он понял, что это вход в новое бомбоубежище. Широкие ступени, за открывшейся дверью, были покрыты мягким ковром и шли вниз, на первый этаж. Шпеер знал, что кабинет фюрера находится на третьем.

В приёмной находился только Гюнше, личный адъютант фюрера. Увидев Шпеера, он встал из-за стола и направился к нему навстречу. Они поприветствовали друг друга и Шпеер, взяв его под руку, сказал:

— Отто! Проводи меня к фюреру. Мне необходимо встретится с ним по срочному делу.

— Фюрер находится сейчас в своём новом кабинете и на три часа у него назначено совещание. Возможно, он и примет вас. Пришли хорошие вести от Шёрнера и фюрер в хорошем настроении. Шёрнер задал трёпку русским где-то в Силезии.

Шпеер знал, что для фюрера был достроен новый бункер, но он ещё ни разу не был там и не знал, как туда пройти. Они вернулись к столу и Гюнше незаметно нажал кнопку вызова. В приёмную из соседней двери неслышно вошёл высокий эсесовец из личной охраны фюрера. Адъютант слегка кивнул ему головой и тот всё понял. Сделав шаг в сторону, эсесовец повернулся вполоборота, пропуская вперёд Шпеера. Они прошли несколько шагов, повернули направо и вновь оказались перед бронированной дверью. За ней была видна винтовая каменная лестница ведущая куда-то вниз. Лестница освещалась слабо и Шпеер, делая очередной шаг вниз, судорожно цеплялся за перила змейкой вьющиеся вдоль стены. Спустившись вниз, они оказались в маленькой комнате. Никакой обстановки в ней небыло и лишь две бронированные двери на противоположных стенах являлись украшением её интерьера. Офицер открыл одну из них и жестом показал Шпееру на полутёмный коридор.

— Прямо по коридору комната совещаний, — негромко сказал он и закрыл за ним дверь. Шпеер очутился в полной тишине. Неприятный холодок пробежал у него по спине. Медленными шагами он направился в глубь коридора. Мягкий ковёр глушил его шаги и ему вдруг нестерпимо захотелось крикнуть как в детстве, в лесной глуши. И вновь его взгляд упёрся в бронированную дверь. «Ну и лабиринт! Не хуже фараоновских катакомб!» подумал он и толкнул дверь. В лицо ударил резкий поток света. Он непроизвольно поднял руку к глазам. Оглядевшись, справа от себя он увидел массивный стол, за которым сидел офицер СС. На столе, перед ним, в беспорядке лежали портфели, папки. На вешалке висело несколько плащей и фуражек. В центре комнаты стоял примерно такой же стол, на котором лежало несколько карт. У противоположной стены, около двери стояла группа военных. Они негромко о чём-то разговаривали. Увидев Шпеера, офицер встал и поприветствовал его. Все присутствующие одновременно повернулись на звуки приветствия. Среди них Шпеер успел заметить Кейтеля, Бормана, Деница и Бургдорфа. Было ещё несколько генералов, которых он почти не знал. «Если здесь Бургдорф, то это значит очередная чехарда с генералами — подумал он, — и, наверное, надолго». По их взглядам было видно, что все они находились в напряжённом ожидании.

У Шпеера была с собой небольшая папка, в которой лежали последние сводки о ремонте и выпуске военной техники и боеприпасов. После прошлогоднего покушения, в котором была замешана верхушка генералитета, фюрер уже не доверял своим фельдмаршалам и генералам и поэтому войти к нему в кабинет теперь можно было только по его приглашению. Офицеры из личной охраны фюрера обыскивали почти всех. Все принесённые с собой вещи должны были оставаться у дежурного. Шпеер был один из немногих, кого никогда не останавливала охрана. Он так и не знал причину этого — то ли это была чья-то команда или офицеры охраны понимали, что для рейхсминистра не может быть в это военное время никаких задержек для встречи с фюрером. Он подошёл к столу, положил на неё папку и спросил:

— Я могу переговорить с фюрером до начала совещания?

— Нет, господин рейхсминистр, — офицер слегка наклонился к Шпееру и чуть тише сказал. — Я сожалею, но к себе в кабинет фюрер приглашает только лично.

Шпеер отошёл в сторону и огляделся. Стены комнаты были увешаны большими картинами, в основном ландшафтами. Он стал вспоминать, какие же картины висели в приёмной там — наверху. «Кажется, там были в основном голландцы». В комнате не было ни одного стула и лишь одно кресло сиротливо стояло у края стола. За группой приглашённых, он заметил две двери. Около одной из них и толпились генералы. Он посмотрел на часы. До начала совещания оставалось несколько минут. «Значит, Борман ещё не был у фюрера. — Шпеер облегчённо перевёл дыхание. — Вероятно, это и есть вход в кабинет фюрера».

Ровно в три, дверь рядом бесшумно открылась, и в комнату вошёл фюрер. Генералы вытянулись в струнку и громко приветствовали его. Шпееру сразу бросился в глаза его восковой цвет лица. Было видно, что этот человек уже много дней не покидал этот бетонный склеп.

Фюрер обвёл всех мутным, каким-то невидящим ничего взглядом и тяжёлым движением руки ответил на приветствие. Заметив одиноко стоявшего Шпеера, он подошёл к нему и подал руку. Шпеер ощутил в своей ладони вялую, потную руку и лёгким наклоном головы поприветствовал его.

— Я не вызывал тебя, Альберт, — тихо сказал фюрер.

— Мой фюрер! Нам надо переговорить по одному весьма срочному и неотложному делу.

— Сейчас… или после. — Гитлер кивнул в сторону напряжённо застывших генералов.

Шпеер на мгновение задумался. Приказ, который он видел и читал у Бормана, был, скорее всего, подготовлен с ведома фюрера и поэтому разговор предстоял долгий и небезопасный для него. Но с другой стороны, неизвестно, чем закончится совещание военных и тогда возможно вообще не удастся договориться, о чём-либо. Шпеер прекрасно знал характер фюрера, а сейчас, когда дела на фронте просто катастрофичны, поведение его могло быть вообще непредсказуемо.