“Поживу так в свое удовольствие и, даже если всё будет складываться лучшим образом, всё равно сделаю ей ручкой. Рано ещё мне становиться на якорь. Бабы на меня пока клюют: перед его глазами промелькнули все, с кем он перезнакомился по интернету, с кем гулял и спал. Надо ещё понаслаждаться жизнью. Тем более не буду долго задерживаться в этом городке, да ещё со старухой...”

На полутёмной, безлюдной платформе к Степану подошел какой-то парень.

– Мужик, дай закурить!

– Пошел ты, некогда мне!

– Зачем обижаешь братана? – словно из-под земли выросла ещё одно тёмная фигура.

Тотчас Степан ощутил, как что-то острое упёрлось ему в грудь.

– Пошли, вякнешь, пришью!

Парни подхватили Степана под руки и пошатываясь быстро пошли в конец платформы. В тёмном углу за пакгаузами Степан получил сильный удар в солнечное сплетение, от чего охнул и вдвое согнулся. Потом били ещё долго. Когда избитый перестал стонать и шевелиться, тот, который был постарше, сказал:

– Хватит! А то окочурится. Влей ему в глотку полбутылки, но смотри, чтобы не захлебнулся. Берём деньги и документы. Бумажник оставь. И пусть здесь отдыхает.

Только через сутки Степан пришел в сознание, а ещё через сутки врачи допустили к нему следователя. Едва выговаривая слова /ему выбили несколько зубов/ он начал медленно отвечать на вопросы.

– Я приехал к женщине. Мы познакомились по интернету. В бумажнике её фото и номер телефона. Позвоните ей и за мной приедут.

– В бумажнике нет ни документов, ни денег, ни телефона. Там только фото и билет отсюда в Свердловск, который нужно закомпостировать.

– Меня избили и ограбили! – простонал Степан. – Я напишу заявление. Уверен, вы найдете бандитов.

– Это не так просто. Сейчас мы можем привлечь к ответственности только вас, как личность без документов и участника пьяной драки.

– Я не был пьяным и не ввязывался в драку!

– У нас имеется заключение медэкспертизы, что вас нашли со следами побоев в состоянии сильного алкогольного опьянения.

– Но я не ...

– Факты свидетельствуют об обратном. Это подтверждается и содержанием записки, найденной в бумажнике.

– Какая записка? Я о ней ничего не знаю!

– Вот она. Извольте. Я сейчас ее прочту:

“Степан! Это тебе за твою подлость. За твой разгульный образ жизни, пьянство, разврат. За слёзы обманутых тобою женщин, за страдание детей, не знавших отца. Это тебе также предостережение на будущее. Обходи стороной Интернет, “настоящий полковник”!”

– Это провокация! Записку мне подбросили. Я требую расследования и наказания избивших меня!

– Это трудно сделать. Записка отпечатана на стандартном принтере. Отпечатков пальцев нет. А избили вас профессионалы. Они не оставили никаких следов. В общем улик нет!

– А Интернет, фото?

– Ваша собеседница, наверняка, как и вы, назвала себя вымышленным именем. Сейчас же закрыла свой сайт на интернете. Ничего уже найти нельзя. А фото – это фотография известной польской актрисы. Как же вы её не узнали! В общем, похоже, что в этой истории самая неприглядная фигура – именно вы. Поэтому вас, как могли, проучили. Послушайте мой совет, но это не для протокола. Не пишите заявлений, не ищите тех, кто с вами так обошелся. Как только придёте в себя, отправляйтесь на вокзал... и уезжайте восвояси. Иначе, боюсь, домой вы уже никогда не вернётесь. И наказать за это никого не удастся.

2005 г.

СВИДАНИЕ С ПРОШЛЫМ

– Сколько времени займёт путь до Твери?

– Полагаю, Леопольд Янович, часа два, два с половиной, если всё будет нормально.

– Хорошо. Думаю, что два часа дороги меня не очень измотают. Готовь на пятницу машину. За мной заедешь в 12.30.

– А как насчёт охраны?

– Не надо охраны. Да, кстати, поедем не на “Мерседесе,” а на “Волге,” чтобы не привлекать внимание, и захвати карту Твери.

– Я понял, но доктор...

– Никаких “но”, Миша, и вообще, чтоб об этом никто не знал.

– Хорошо, как скажете.

Машина мягко катила по Ленинградскому шоссе на север от столицы. Была середина мая, и недавно народившаяся светло-зелёная, свежая листва радовала глаз Лисовскому. Немного насладившись этим буйством зелени, он вскоре задремал и проснулся, когда его потревожил шофёр.

– Леопольд Янович! Подъезжаем, куда дальше?

– Вот адрес, дорогу посмотри на карте.

Они простояли несколько минут на обочине дороги, пока Миша изучал карту.

– Всё в порядке! Нашел, но это почти на самой окраине и довольно далеко.

– Поехали!

Они остановились около небольшого двухэтажного дома дореволюционной постройки. Вид этого давно не ремонтированного строения не внушал доверия. Удивлённый шофёр спросил:

– Адрес вроде бы этот, но неужели вам сюда?

Лисовский некоторое время напряженно всматривался, пока, наконец, не ответил:

– Да, мне сюда. Ты поезжай и найди гостиницу. Возможно, придётся здесь заночевать. Я свяжусь с тобой по мобильнику. Тогда возьмёшь номер на двоих, но на свое имя. Я не хочу, чтобы обо мне здесь знали.

– Как?! Вы будете спать со мной в одной комнате?

– Не переживай и жди моего звонка. Ну, я пошел.

Лисовский не без труда с помощью Миши выбрался из машины и, опираясь на палку, медленно направился к входной двери, ведущей на второй этаж. Дверь оказалась открытой, и он стал медленно подниматься по скрипучим ступеням плохо освещённой лестницы.

Преодолеть даже один марш было для Лисовского тяжелой работой, поэтому он довольно долго стоял, чтобы отдышаться, прежде чем нажал кнопку звонка.

Прошло некоторое время, прежде чем дверь открылась. Лисовский сразу узнал Машу. Хотя прошло так много лет, ему показалось, что она почти не изменилась, разве что немного пополнела, да волосы стали совсем седыми. А вот глаза, большие, карие, которые могли выразить так много, не изменились и смотрели на него с изумлением.

– Ты???!!! Что с тобой случилось?

– Я болен, мне осталось немного. Вот приехал с вами попрощаться.

– Кати нет дома. Она скоро вернётся из музыкальной школы, где преподаёт. Но как такое могло случиться с тобой, такой известной личностью? Как это допустили врачи?

– Они обнаружили болезнь слишком поздно. Видимо, виноват я сам – я никогда не любил к ним обращаться. Я никого не виню. Сейчас мне советуют провести оставшиеся месяцы где-нибудь в горах Швейцарии, возможно, Австрии или на каком-нибудь курорте типа Баден-Баден. Это, может быть, продлит мою жизнь немного. Вот перед отъездом я решил проститься. – Лисовский виновато улыбнулся. – Ты не будешь возражать, если я сяду?

– Конечно, нет, – Маша придвинула ему стул.

Лисовский тяжело опустился на него, снял шляпу и размотал толстый шарф на шее.

“Боже мой! Сколько лет я здесь не был?!” – подумал Лисовский, осматриваясь вокруг, с нетерпением выискивая знакомые предметы.

За этим занятием застала его Катя. Она тоже не сразу узнала Лисовского.

– Отец!? Что с тобой случилось? Полгода назад я видела тебя по телевизору. С того момента ты страшно похудел. И чем мы обязаны этому визиту?

– Он очень болен и уезжает за рубеж, как считает, навсегда, пришел проститься, – вмешалась Маша.

– Катя! – тяжело дыша начал Лисовский. – Ты вправе попросить меня немедленно уйти, но я очень прошу выслушать меня, – он вытер платком потный лоб и продолжил. – Я пришел не каяться или просить прощения. Тому, что я сделал много лет назад, нет прощения! Ты выросла без отца, без его заботы и внимания. Та редкая переписка, которая была между нами, конечно, ни в коей степени не могла заменить тебе отца. Жизнь твоей матери, которая достойна лучшего, была разбита, поэтому смешно говорить о прощении. Сейчас постарайся понять меня, не как твоего отца, а просто как человека, которому скоро суждено уйти, – Лисовский сделал паузу, чтобы отдышаться. – Видимо, так уж создан человек, что перед тем как ему суждено покинуть этот мир, он каким-то образом стремится приблизиться к своим корням, вспомнить всё то, что связано с его родителями, детством, юностью, началом самостоятельной жизни. У меня из всего этого остались только твоя мама и ты. И ещё этот старый дом, который когда-то был свидетелем и хранителем нашей с твоей мамой любви, твоего рождения, начала моего творчества. Поэтому я не мог не повидать вас – это стало для меня насущной необходимостью, навязчивой идеей.