Изменить стиль страницы

— Я буду тебе повиноваться, — ответила я, повторяя слова, произнесенные несколько часов назад.

Я считала его тело неизведанной территорией, которую мне предстояло исследовать осторожно и не спеша. Но он обращался с моим телом как со страной, которую надлежало завоевать. Помогая мне стать его женой, он командовал мной, как своими солдатами, хотя все эти распоряжения произносились ласково и любовно. Настойчивость его мозолистых рук могла бы меня испугать, если бы я не чувствовала, что в его сильных объятиях я вне опасности. Потому что он был наделен талантом, которым, как мне кажется, обладают лишь немногие мужчины — он умел сочетать опасность с нежностью.

В этой сумрачной постели, озаренной пламенем единственной свечи, робость покинула меня под умелыми пальцами Дориана. Когда он с улыбкой расстегнул мою сорочку и опустил ее вниз, я покраснела, смущаясь своей наготы. Но когда его тело прижалось к моей коже, а наши ноги и руки сплелись, я ощутила, что погружаюсь в мир изысканных наслаждений. Я гладила мышцы его ног, тугие и рельефные от многих лет, проведенных в седле, и удивительно нежную кожу у него на затылке. Когда я приподнялась, чтобы поцеловать укромное место, он задрожал от восторга, а меня восхитила собственная способность вызывать у него такие ощущения. Я жаждала большего и, следуя его наставлениям, все более жадно пробовала его кожу на вкус. Когда его окончательный штурм моего тела заставил меня ахнуть от внезапной и резкой боли, он прижался к моему виску лицом, шепча слова ободрения и крепко сжимая меня в объятиях.

Затем дрожь в его теле утихла и, откатившись в сторону, он произнес:

— Я не ошибся, поверив в твою добродетель. Ты сделала прекрасный свадебный подарок своему супругу.

Он осторожно поцеловал меня в лоб и отвернулся. Вскоре его дыхание перешло в похрапывание. Я столько лет спала одна, что теперь не знала, как умостить свое тело рядом с ним. Я чувствовала тепло его кожи, но, несмотря на изнеможение, никак не могла расслабиться и напряженно прислушивалась к каждому звуку.

* * *

Брак превратил меня из служанки королевы в жену рыцаря. Королева Ленор выбрала себе новую служанку, милую девушку по имени Хева, а я стала одной из ее фрейлин. Вместо того чтобы стоять у стены в гостиной королевы, ожидая, пока она меня подзовет, я получила право сидеть среди дам благородного происхождения, и мне позволялось беседовать с ними на равных. Хотя я продолжала обращаться с ними почтительно, было ясно, что они не рады моему появлению в своих рядах. Стоило мне подойти к сбившимся в кружок фрейлинам, как их шепот стихал. Одна из них даже грубо поинтересовалась, не жду ли я ребенка. По ее мнению, это было единственным, что могло заманить в узы брака самого знаменитого холостяка замка. Не вызывало сомнений и то, что некоторые из них сами мечтали о замужестве за Дорианом.

Но эти косые взгляды были совсем незначительной ценой за все преимущества моего нового положения. Мне больше не приходилось просыпаться на рассвете, чтобы прислуживать другому человеку. Теперь я могла встретить утро тогда, когда мне этого хотелось, паря между сном и бодрствованием в объятиях супруга. Дни я тоже проводила по своему усмотрению, потому что фрейлины сами решали, когда им являться к королеве и когда уходить. Честно говоря, проведя столько лет в услужении и не имея друзей, соответствующих моему новому статусу, каждое утро я сталкивалась с одной и той же проблемой — чем заполнить зияющую пустоту дня. По привычке и из любви к королеве я продолжала проводить большую часть времени в ее покоях, что позволяло мне с полным основанием отлучаться из холодных мужских комнат, в которых обитали сэр Уолтур с Дорианом.

Роза, одна из немногих, кто искренне радовался переменам в моей жизни, стала моей ближайшей подругой. В раннем детстве она наслаждалась определенной степенью свободы, покидая укрепленные стены крепости ради верховых прогулок с отцом или поездок в ближайшие поместья. Но из-за возросшей угрозы ее безопасности ей уже давно было отказано как в подобных развлечениях, так и в обществе сверстниц, поскольку дети большинства знатных семейств воспитывались вдали от королевского двора. Она отчаянно скучала и тянулась ко мне как к собеседнице и советчице. Вскоре после того, как я произнесла свои брачные обеты, она поинтересовалась, соответствовала ли брачная ночь моим ожиданиям.

— Ты имеешь в виду, после пира? — тщательно подбирая слова, уточнила я. — Осуществление брачных отношений?

— Я слышала, как мужчины подшучивали над Дорианом, но я не поняла, что они имели в виду.

— Разве мама не беседовала с тобой о таких вещах? — спросила я.

Она покачала головой.

— Она мне только сказала, что жена должна исполнять определенные обязанности. Все остальное может подождать, пока я немного не повзрослею.

Мое деревенское воспитание не позволяло даже представить, как можно достигнуть четырнадцатилетнего возраста, ничего не зная о том, как спят вместе мужчины и женщины. Я с самого раннего возраста наблюдала за тем, как в поле бараны покрывают овец, и слышала, как кряхтит в темноте хижины отец. Я не считала, что имею право просвещать Розу, но меня тронуло то, что с этими вопросами она обратилась именно ко мне.

— Я должна считаться с мнением твоей мамы, — произнесла я. — Но я обещаю рассказать тебе все, что ты должна знать, когда соберешься выходить замуж.

— Ты ведь счастлива с Дорианом?

Такой простой вопрос, но как же трудно мне было на него ответить, не покривив душой.

— Конечно, — убежденно произнесла я.

— Я надеюсь, что тоже буду счастлива с сэром Хугиллом. — Роза еще ни разу не видела своего будущего супруга, хотя часто разглядывала миниатюрный портрет, который он прислал ей в подарок. — Я ничего не знаю о его характере и нраве, но ведь мне предстоит связать с ним всю свою жизнь. Тебе это не кажется жестоким?

— Так устроена жизнь, — осторожно ответила я.

Я не желала, чтобы меня обвинили в том, что я подогреваю недовольство принцессы своей участью.

— Я скорее узница, чем принцесса. Никого не интересует мое мнение. Меня не спрашивают, что я думаю, а только указывают, что мне надлежит делать. Когда речь заходит о моем браке, любовь даже не упоминается. Как я тебе завидую.

Увы, Роза была слишком юной, чтобы помнить, с каким обожанием смотрели друг на друга ее родители, не обращая внимания на окружающих их придворных, или как они вслух читали стихи, уединившись в гостиной королевы Ленор. Сейчас каждый из них жил своей отдельной жизнью, и супругами они были лишь номинально. Отец Розы все свое время посвящал реальным или мнимым угрозам своей власти, а мать находила утешение в наставлениях своего нового советника — странствующего монаха по имени отец Габриэль, который был способен часами распространяться на тему греха человеческого тщеславия. Худой и долговязый, он особенно гордился тем, что спал на полу кухни, завернувшись лишь в собственный плащ. С учетом постоянного присутствия этого праведника в покоях королевы трудно было винить короля в том, что он искал утешения в других местах. По словам Хевы, он уже не посещал постель королевы. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Роза считала, что мы с Дорианом, в отличие от ее родителей, вступили в брак по любви.

Был ли мой брак счастливым? Я этого не знала. Мы были такими разными, что это нередко приводило к ссорам. Когда мы катались верхом, Дориан досадовал на мою медлительность, а его попытки объяснить мне тонкости турнирной тактики заставляли меня зевать. Попечительство Флоры его откровенно забавляло, и баночки и бутылочки со снадобьями, которые я держала в углу нашей спальни, он называл не иначе как ведьмино варево. Впрочем, он охотно позволял мне лечить этими бальзамами и мазями свои растяжения и ушибы. Даже женившись, он по-прежнему стремился находиться в центре всеобщего внимания и всячески добивался восхищения со стороны как женщин, так и мужчин. В своей беспрестанной погоне за развлечениями Дориан с удовольствием использовал меня в качестве предмета своих шуток. Он оплакивал свою утраченную свободу и жаловался на острый язык жены, хотя мы оба знали, что я ни разу слова ему поперек не сказала. Когда я говорила ему, что такие жалобы меня обижают, он закатывал глаза и заявлял, что замужество притупило мое чувство юмора, и это только доказывает его правоту.