Во время нашего переезда в Петроград мне пришлось дважды воочию убедиться, что это было на самом деле так.

После первого нашего знакомства и в особенности, когда мне удалось ближе познакомиться с г. Гут и его женой, начались мучительные мои попытки получить возможность переезда в Петроград в этом случайном вагоне. Не стоить передавать всех перипетий, тянувшихся боле двух недель. От Гута я получил полное содействие и должен отдать ему всю дань моей благодарности и могу и теперь сказать, что не помоги он нам выбраться из Кисловодска, мы несомненно погибли бы там в водовороте событий, нагрянувших на этот несчастный город тотчас после нашего отъезда. И тут, как и во многом, случай, а я говорю счастливый рок или просто милость Божия – помогли нам.

Одни за другими лица, имевшие преимущество перед нами, стали отказываться от выезда из Кисловодска. Первый отказался Э. Л. Нобель и сказал притом, что просит отдать предпочтение, перед всеми просящими о местах, мне с женою. До последней минуты отказывалась ехать мадам Г. и под предлогом неразрешенности ее вопроса, два отделения не были пущены в общий оборот, в котором соревновались в стремлении сорвать наибольшую взятку, агент Общества Спальных вагонов, настаивавший на его праве распределять места, и какие-то служащие железной дороги, требовавшие себе тоже несколько мест в вагоне, под весьма простым аргументом: «не пустим прицепить вагон к поезду, если не получим мест для нашей продажи».

Около 10 мая все пререкания были улажены, отделения расписаны, мне выдали билет на мое отделение и оставалось только ждать выезда. Прошла неделя и никаких поездов далее станции Минеральные Воды не было. Наконец, утром 15-го мая Гут пришел ко мне и сказал, что получил категорическое обещание, что наш вагон будет прицеплен в Минеральных Водах к первому сквозному Московскому поезду после почти месячного перерыва в сообщении с севером.

Днем мы уложили все, что только можно было поместить в нашем отделении, для безопасности оплатили весь багаж сбором, как бы он шел отдельно от нашего купэ, провели последний вечер вместе с нашими близкими и к двум часам дня 16-го мая были на вокзале.

Многие пришли проводить нас. Одни завидовали нам, другие с грустью смотрели на наш отъезд, не зная чем может ознаменоваться наше путешествие.

Только около самого вагона узнали мы кто именно едет с нами. Оказалось, что на 18-ти нормальных местах едет 32 человека, не считая трех проводников, присоединившихся к нам из числа агентов Общества, застрявших на северном, Кавказе. Тут были – супруги Гут, муж и жена Базилевские (московский губернский Предводитель), заплатившие, кроме проездной платы, агенту Международного Общества 1.000 рублей, дети певца Шаляпина с двумя гувернантками, мадам Г. с детьми, (которую удалось уговорить только в последнюю минуту согласиться на отъезд, некая мадам Лившиц с компаньонкой, какие-то еще две семьи, во весь 9-тидневный путь не проронившие ни слова ни с кем из нас, и наконец, в последнем отделении 2-го класса на четырех местах – семейство богатого лесопромышленника и хлеботорговца Г. из 10-ти душ.

Выезд из Кисловодска сопровождался совершенно неожиданными осложнениями. Собирались было уже подавать паровоз, когда появился представитель местного совдепа и стал проверять документы на право выезда. Молчаливо рассмотревши все документы, он заявил, что могут ехать только гражданин Коковцов с женою и дети Шаляпина, а остальные не имеют права на выезд до нового постановления совдепа. Локомотив отказали прицепить, и мы все остались около вагона… Гут побежал в совдеп, и через час явился новый представитель власти, опять пересмотрел документы, взял кое с кого какие-то недоплаченные сборы и объявил, что все могут ехать. Но паровоза не было и начались новые переговоры с железною дорогою, которая после утомительных объяснений согласилась, наконец, дать паровоз и отправить нас в 8 часов. вечера.

Почти без опоздания мы выехали из Кисловодска, проехали без остановки Ессентуки и прибыли в Пятигорск. Едва успел наш маленький поезд остановиться у переполненной как всегда станции, как коридор нашего вагона наполнился вооруженными солдатами и раздалась команда: «приготовить пачпорта, не выходить из отделений». Мое отделение было как раз посредине вагона, но к нам зашли позже, пройдя мимо нас.

Я разложил на столике все три моих документа: разрешение Кисловодского совдепа на выезд из Кисловодска для проезда в Петроград с остановкой, если пожелаю, в Москве, удостоверение в уплате контрибуции с указанием, что за мной не числится никаких сборов или недоимок, и удостоверение личности, выданное, как я упомянул выше, на имя гражданина такого-то с женою Анною. Вошел старший, долго осматривал бумаги, а затем, не сделавши мне никаких замечаний, обратился к стоявшим в коридоре солдатам со словами: «этот ехать не может, посмотрите, чтобы вещи были выгружены, да поскорее, чтоб не задерживать поезда».

На мое заявление, что у меня все документы в полном порядке, и что Кисловодский совдеп нашел, что мои бумаги полнее всех остальных, последовал ответ: «нет разрешения Пятигорского совдепа, нам Кисловодский не указ» и опять «выноси вещи». Я буквально не знал, что мне делать и не скрываю того, что в эту минуту я испытывал величайшее волнение. Мне было ясно, что не выбравшись теперь, я окончательно застревал на Кавказ.

Гут побежал к старшему и стал ему что-то говорить, чего положительно нельзя было понять. Слышалось только: «я отвечаю, так как я комендант поезда, и вот поручение швейцарского посольства».

Солдат опять вошел ко мне и потребовал бумаги. Они лежали на том же месте на столике, где он их раньше осматривал. Не взявши в руки ни одной из них, он крикнул – а где бумага о контрибуции? Я показал ее, он долго рассматривал ее, потом совершенно невозмутимо повернулся к стоявшим в коридоре и сказал: «теперь все в порядке, можно оставить, пущай едут». Все вышли. Стоявшие в недоумении наши знакомые из Пятигорска, пришедшие проститься с нами, поцеловали нас, и поезд сейчас же и двинулся в путь. Отлегло от сердца. Я спросил Гута, чем убедил он этих господ, т. к. я не понял ни одного слова из его аргументов, он мне ответил: «да я и сам ничего не понял, только я знаю, что нужно говорить как можно больше непонятных слов, а может быть и их смутили мои печати, которые меня уж не раз выручали».

До Минеральных Вод мы не решались ложиться спать, не зная, какой сюрприз может ожидать нас на этой узловой станции, тем более, что в Кисловодске нас предупредил прежний помощник начальника станции, что там делают что хотят и управы на служащих никакой нет.

Все разбрелись по отделениям и никто, видимо, не волновался, кроме нас обоих и Гута.

К станции Минеральные Воды мы подошли уже поздно, около часу ночи. Было совсем темно, и сеял мелкий осенний дождь. Как только поезд остановился, мы с Гутом пошли разыскивать дежурного по станции, но его нигде не было. Где-то вдали мы заметили мелькающий огонек фонаря и набрели на составителя поездов, с которым и вошли в переговоры. Оказалось, что он один на всей станции и готов помочь нам включить и наш вагон в поезд, который готовится к отходу на Тихорецкую. Мы не обратили внимания на то, что он сказал, что тут еще два вагона стоят на путях, так «вот и вы попадете с ними вместях». Мы стали сопровождать его во всех его передвижениях по путям, вручили ему для верности 25 рублей, на что и получили ответ: «будьте без сумления, все будет в аккурат», и действительно, скоро подошел паровоз и начались маневры. Мы пошли к вагону, я успокоил жену, посоветовал ей раздаться и лечь спать, а сам стал ждать прицепки. Она не замедлилась, наш вагон выключили из Кисловодского поезда и поставили в середину длиннейшего поезда, состоявшего сплошь из товарных вагонов. Мне показалось только, что мы попали между какими-то классными вагонами, они были без огней, и никто из них не показывался. Сравнительно скоро тот же составитель подошел к нам и сказал: «ну теперь все в порядке», получил от нас еще 25 рублей, мы вошли в вагон и скоро, без всякого звонка, поезд стал двигаться. Я разделся, лег и без просыпа проспал до самого утра.