Я просил, чтобы мне дали те периодические ведомости кредитам, ассигнованным Военному ведомству и им не израсходованным, в результате чего получилось, ко дню моей отставки – 30-му января 1914 года – огромная сумма неиспользованных кредитов, превышавшая 250 милл. рублей. Все эти сведения были мне тотчас же даны.

Я освежил их в моей памяти и все ждал моего допроса. Он наступил, однако, гораздо позже, в памятный день 20 декабря 1916 года. Я хорошо помню это число, потому что как раз во время моего допроса в здании Министерства Юстиции пришел и присутствовал при моем допросе Министр Юстиции Макаров, который тут же сообщил, что найден труп Распутина, подо льдом на Малой Невке, ниже Крестовского моста. Допрос мой продолжался недолго.

Следователь Сенатор Кузьмин оказал мне, что у него имеются все сведения, сообщенные ему из Министерства Финансов, и просил меня осветить ему только механизм испрошения и назначения военных кредитов, роль Министерства Финансов и законодательных учреждений и записал несколько наиболее характерных цифр из всей эпопеи моих препирательств с Военным Министром. Он прибавил, что показания Поливанова чрезвычайно благоприятны для меня, так как он прямо заявил, что Военное ведомство получало денег больше, чем могло израсходовать, и что хотя я был очень скупым Министром Финансов, но всегда относился чрезвычайно горячо к интересам обороны и знал дела Военного ведомства гораздо лучше, нежели многие Начальники Главных Управлений этого ведомства.

Впоследствии, в сентябре 1917 года, уже в самый разгар революции и всего за месяц до большевистского переворота, при допросе на процессе Сухомлинова, Генерал Поливанов, как я это расскажу подробнее в дальнейшем, выразился уже гораздо менее любезно по моему адресу. Позднею осенью того же 1916 года произошел еще небольшой эпизод, о котором полезно сказать несколько слов. Штюрмера, как Председателя Совета Министров, сменил А. Ф. Трепов.

Вскоре после своею назначения он заехал ко мне и сказал, что, по его мнению, война близится к концу, что вступление Америки – оно ожидалось тогда со дня на день – положит ей конец, что нужно готовиться к мирным переговорам, к которым мы совершенно не подготовлены, так как правительство слишком поглощено текущею работою и не может сосредоточить своего внимания на такой важной задаче, а одному Министерству Иностранных Дел оно, очевидно, не под силу. Поэтому у него, Трепова, возникла мысль доложить Государю о необходимости поручить кому-нибудь одному подготовление всего этого вопроса к последующему рассмотрению в особом совeщании, под председательством самого Государя, с тем, чтобы избранное лицо было затем и главным представителем России на мирном конгрессе, а до того пользовалось всеми материалами, сосредоточенными в руках правительства, и знало бы шаг за шагом обо всем, что будет происходить в сношениях с иностранными государствами. Таким лицом, по убеждению Трепова, должен быть никто иной, как я, и он убежден, что Государь разделяет его мнение, хотя он и не решался еще докладывать об этом, не заручившись моим согласием взять это дело в мои руки.

Я был уверен в эту минуту, что Трепов уже говорил с Государем и заручился Его согласием, так как хорошо зная всю подкладку моего увольнения и постоянно следя за всем, что имело отношение к влиянию Императрицы на ход событий, он никогда не решился бы предложить меня на какую бы то ни было роль, не осведомившись наверху об отношении ко мне. Я ответил ему, что не имею никакого повода отказываться от исполнения какого бы то ни было приказания Государя, коль скоро оно может быть мною выполнено, но выразил ему совершенно определенно, что не вижу еще приближения мира, так как вступление Америки будет по необходимости развиваться чрезвычайно медленно, а ход событий на нашем фронте, в связи с нашим внутренним развалом, станет неизбежно только быстро ухудшаться.

Я сказал ему также, что моя роль, в лучшем случай, сведется ж добросовестной подготовке материалов для выработки наших пожеланий относительно мирного договора, и такою работою я, конечно, могу заниматься в тишине моего уединения, чтобы передать все, что я успею собрать, в руки тех, кому предстоит участвовать на будущем конгрессе, заранее будучи уверенным в том, что главными действующими лицами будут видные представители правительства того времени, а не такой посторонний человек как я, не пользующийся к тому же необходимыми симпатиями.

Я прибавил в конце нашей беседы, что для меня чрезвычайно важно отношение к этому вопросу моего друга и долголетнего сотрудника, – Н. Н. Покровского, – Министра Иностранных Дел, из рук которого я отнюдь не желаю извлекать того, что принадлежит ему по праву. Через несколько дней Н. Н. Покровский приехал ко мне, передал разговор Трепова с ним и сказал, что он приветствует эту мысль и выскажется в самом горячем смысле относительно необходимости ее осуществления, но условился с Треповым, что последний доложит о ней Государю и как только получит на то Его согласие, то тотчас же станет сообщать мне все материалы по этому вопросу и предложил поставить в мое распоряжение Вице-Директора канцелярии Министерства Князя П. П. Волконского, через которого я буду получать все, что мне потребуется. Я действительно стал вскоре получать пачки всевозможных копий бумаг, не приведенных ни в какую систему, которыми обменивалось наше Министерство Иностранных Дел со всеми правительствами, начиная с 1914-го года. Трепов навестил меня еще раз и сказал, что Государь очень обрадовался его предложению, сказал ему, что Он питает ко мне глубокое уважение и полное доверие, и выразил даже намерение лично предложить мне это дело, в Его ближайший приезд из Ставки. То же самое подтвердил мне нисколько времени спустя и Покровский.

Но время шло и вызова мне не было. Наступили декабрьские события с убийством Распутина, Государь приехал из Ставки, но меня никто не вызывал по прежнему.

Тем временем во второй половине декабря скончался Попечитель Лицея А. С. Ермолов. Все были убеждены, что заменить его должен никто иной как я, того же мнения был и новый Председатель Совета Министров, член Лицейского Совета, Князь Н. Д. Голицын, который решился даже спросить об этом Государя, но получил от него в ответ, что лучше всего было бы ему самому занять это место, как не сопряженное с большою работою и только в виду его категорической просьбы освободить его от такого назначения, Государь, вероятно не без его же намека, подписал указ о моем назначении, прибавивши, что этим будет довольна и вдовствующая Императрица, как покровительница Лицея, всегда особенно хорошо относившаяся ко мне. Я узнал об этом только из присланного мне Голициным Указа о моем назначении.

Получивши указ, я немедленно послал Государю мою просьбу о приеме по случаю назначения Попечителем Лицея и еще раз спросил по телефону Покровского, не согласится ли он напомнить Государю о Его желании дать мне указания относительно моей работы по собиранию и обработке подготовительных материалов к будущему мирному конгрессу. Покровский ответил мне по телефону, что еще на последнем его докладе Государь говорил с ним об этом вопросе, как окончательно им решенным и напоминать Ему о нем, видимо, нет никакой надобности. Государь вернул мне быстро мою докладную записку о приеме, назначивши его на 19-ое января 1917 года, и почти одновременно с тем и Покровский сообщил мне, что на его новом докладе Государь снова подтвердил ему, без всякого его напоминания, что увидит меня на днях и будет непременно говорить о том поручении, которое на меня будет Им возложено.

В обычный утренний час, в 11 часов 19-го января я приехал в Царское Село и видел Государя в последний раз. Никогда я не забуду этого нашего последнего свидания, и никогда не изгладится из моей памяти то впечатление, которое оставило во мне это свиданье.

Целый год не был я в той приемной, перед кабинетом, в которой бывал столько раз за 10 лет моих частых посещений. Ничто не изменилось за целый год, что я не переступал порога Александровского дворца. Тот же швейцар на подъезде, видимо, обрадовавшийся видеть меня, тот же скороход провел меня в приемную, те же конвойцы у всех дверей, те же книжки и альбомы на столе приемной, те же картины и портреты на стенах, те же лица в приемной: Граф Бенкендорф и доктор Боткин, мирно беседующие между собою, а первый из них при моем появлении в приемной, пошел ко мне навстречу и сказал даже разве сегодня пятница? и на мое замечание, что я уже три года как не езжу больше по пятницам, засмеялся и сказал: «мы все еще считаем, что Вы – Министр Финансов и Председатель Совета, настолько мы привыкли видеть Вас здесь».