По его словам, подтвержденным некоторыми из Министров, заявление Родзянки было совершенно приличное, а Тимашев сказал даже, что после этого заявления он счел себя в праве быть в Думе и давать объяснения в Комиссии, что и было отмечено самым сочувственным образом некоторыми членами Думы.

Я поблагодарил Щегловитова, сказавши ему, что не могу не выразить моего удовольствия, что этот инцидент исчерпан и, при том без моего вмешательства, которое не имело успеха в начали лета.

Несколько дней спустя меня посетил член Думы H. П. Шубинский, и передал мне, что тотчас после визита своего к Щетловитову Родзянко рассказывал ему, в его кабинете в Думе, в присутствии некоторых членов Думы, что Щегловитов просил его ликвидировать майский инцидент и даже передал ему собственноручный письменный набросок того заявления, которое он просил сделать в Думе, объяснивши при этом, что он в точности знает, что я буду уволен Государем в самом близком времени, между прочим, потому, что Государю крайне неприятен весь инцидент с Думою, и что он, Щегловитов, имеет все основания знать кто заменит меня на должности Председателя Совета Министров, давши при этом косвенно понять, что этот мой преемник будет именно сам Щегловитов.

По крайней мере, Родзянко, по словам Шубинского определенно говорил, что Родзянко находил крайне желательным отнестись положительно к такой просьбе будущего Председателя Совета, и что он сумеет – «дисконтировать», по его словам, оказанную ему услугу. Кто из перечисленных лиц говорил правду и кто из них фантазировал, – об этом трудно судить теперь, тем более, что никого из них нет более в живых.

Второй вопрос – с Маклаковым – вызвал гораздо большие осложнения. Я начал с того, что спросил Министра Внутренних Дел насколько справедлив дошедший до меня, тотчас по моем возвращении, слух о том, что им заготовлен всеподданнейший доклад о назначении в Москву Городским Головою, по избранию Правительства, Б. В. Штюрмера, которому я не могу не придать полной достоверности, так как прочитал в первом же попавшем мне в руки на границе № «Гражданина» такие намеки по этому поводу, которые заставляют меня придавать этому слуху значение правдоподобия. А так как я не допускаю мысли о том, чтобы такая мера, могла быть принята без обсуждения ее в Совете Министров, то я прошу П. А. Харитонова посвятить меня в происходившие об этом суждения и решение Совета.

Харитонов ответил коротко, что он ничего не знает об этом, так как Совет Министров не был вовсе привлечен к решению этого дела, и если бы он знал что-либо об этом, то, конечно, отложил бы рассмотрение такого дела до моего возвращения, как это он сделал по целому ряду таких вопросов, которые, имея существенное значение, не требовали спешного решения.

Маклаков попытался сначала вовсе уклониться от всяких объяснений, заявивши, что он получил прямые указания от Государя и не считал себя в праве задерживать исполнение Высочайшей воли внесением дела в Совет Министров, до которого оно даже и не касается.

Мне пришлось поэтому сразу открыть столкновение. Я заявил, что вижу из ответа М-ра Вн. Дел, что дошедший до меня слух верен, и прошу поэтому категорически объяснить мне в каком положении находится дело, дабы я мог привлечь Совет к выражению своего мнения и представить его Государю. – «Я вчера отправил мой доклад Его Величеству», ответил Маклаков и больше не произнес ни одного слова.

Тогда я просил Совет выслушать меня, высказать откровенно мнение каждого из нас и уполномочить меня доложить Государю не только мой взгляд, но и все, что будет высказано присутствующими, дабы на нас не лежало ответственности за те последствия, которые неизбежно проистекут из такого действия М-ра Вн. Дел.

Я изложил подробно Совету, как я смотрю на это дело и какие последствия предвижу из такого незаконного и опасного решения. Оно не только не разрешит затяжного кризиса с замещением должности Московского городского головы вследствие неутверждения правительством нескольких, последовательно избранных кандидатов нежелательного, с точки зрения правительства, направления, хотя в числе их были и такие мало опасные и далеко не влиятельные лица как Катуар, но, напротив того, придаст ему характер прямого конфликта Москвы с Верховною властью и неизбежно примет такие размеры, что придется фактически закрыть городское общественное управление в Москве и избрать такой способ ведения городского хозяйства, для которого нет никаких законов, ни тем более практических методов осуществления.

Я указал при этом и на то, что личность избранного кандидата для такого исключительного выхода из трудного положения еще более усугубляет запутанность положения. Воспоминание о времени исполнения им обязанностей Председателя Тверской Губернской Земской Управы, также по назначению от правительства, слишком свежи еще в памяти у всех, его политическая окраска не нуждается ни в каких комментариях, и самая элементарная осторожность заставляет во всяком случае, предвидеть, что появлению Б. В. Штюрмера может сопровождаться такими эксцессами в Москве, что на нас лежит прямой долг доложить обо всем Государю, а не быть слепыми исполнителями отданного им приказания, даже если бы оно было на самом деле отдано по Его личному усмотрению, – в чем я буду сомневаться до тех пор, пока мне М-р Вн. Д. не представит неоспоримых доказательств.

Большинство Министров приняло деятельное участие в прениях. Молчали только Кассо и Сухомлинов. Никто из говорящих не поддержал Маклакова. Что думал каждый из них, – я, конечно, не знаю, но высказались все, кроме молчавших, самым резким образом, и все суждения заключались в развитии и дополнении мыслей мною набросанных. Не отставал от других и Щегловитов, а Сазонов, Тимашев, Xapитонов, Григорович и Рухлов не скрывали своего возмущения и заявили мне, что они вполне солидарны с моею оценкою и просят меня довести об этом до сведения Государя и присоединяются ко всем тем мерам, которые я предложу, чтобы избавить не нас, а Государя от неисчислимых последствий такого шага.

Останавливаться далее на обсуждении этого вопроса не было никакой надобности. Я заявил Совету, что буду немедленно просить разрешения Государя приехать в Ливадию, но так как мне придется обождать пока будет составлен и переписан мой доклад по вопросам внешней политики, а это потребует все же три-четыре дня и тем временем посланный Министром Вн. Дел доклад может быть утвержден, то я сегодня же пошлю Его Величеству телеграмму, в которой выскажу взгляд всего Совета, кроме Маклакова, и буду просить не утверждать доклада последнего, то крайней мере, до выслушания моих личных разъяснений.

Я не скрыл от Совета, что в случае безуспешности моих представлений, я буду просить Государя об увольнении меня от должности, тем более, что не могу не предвидеть столкновения и с Сенатом, который может отказаться от опубликования Высочайшего повеления, как это он сделал по Военному ведомству, отказавшись распубликовать новое положение о Военно-Медицинской Академии, составленное с нарушением законов о порядке рассмотрения дел этого ведомства, выходящих за пределы тех особых законоположений, которые были изданы для того ведомства. Все Министры просили меня так и поступить, с Маклаковым же мы разошлись не простившись, так как он ушел ранее других.

На другой день утром я поехал к Председателю Государственного Совета Акимову, чтобы узнать у него каким образом он не протестовал против такого назначения, хотя бы по тому одному, что Штюрмер – член Государственного Совета и для него, как председателя, не безразлично, какие скандалы могут произойти с лицом, носящим это звание.

Разъяснивши ему все, что произошло накануне в Совете, я высказал, что для меня совершенно очевидно, что все это дело рук Кн. Мещерского, который всегда оказывал особое покровительство Штюрмеру, и если бы он, Акимов, воспротивился такому невероятному плану, то Маклаков отказался бы от него, зная каким доверием он пользуется у Государя. Я не скрыл от него, что вчера послал Государю телеграмму и показал даже копию, пояснив ему, что я намерен предпринять по этому поводу, а в случай неуспеха, буду просить об увольнении меня от службы. Акимов сказал мне, что он недостаточно вдумался в этот вопрос, когда ему передал Маклаков о своем намерении, но видит теперь, что опасность действительно очень велика, и уверен в том, что Государь согласится со мною, тем более, что для него совершенно ясно, что инициативы Государя тут совсем нет и, действительно, все придумано Мещерским, а исполнено легкомысленным Маклаковым, в порядке угодничества перед его покровителем.