В числе их была подробная справка, о положении военных кредитов, приводившая к доказательству огромного накопления неизрасходованных сумм, вследствие необычайной медленности разных заготовительных операций; эту справку я представил, чтобы парировать постоянные трения с Военным Ведомством, доказывавшим, что ему не дают средств на усиление боевой готовности нашей армии.

Вернувшись с доклада, в Ялту, я застал автомобиль Великого Князя Николая Николаевича, пригласившего меня приехать к нему в Чаир. До обеда у меня оставалось достаточно свободного времени, я немедленно поехал туда, и оказалось, что Великий Князь просто не мог дождаться меня, чтобы расспросить, также как и Георгий Михайлович, об инциденте Сухомлинова в Думе с Гучковым. Опять пришлось передать подробности, и так как Великий Князь не имел никакого понятия о Мясоедове, то пришлось передать ему все, что я знал о его прошлом.

Вернулся я около 8-ми часов вечера, прямо к обеду у Министра Двора Фредерикса, жившего, как и я, в гостинице «Россия». Весь обед только и было, что расспросов меня про инцидент с Сухомлиновым – Гучковым, про личность Мясоедова и про все, что было связано с его отношениями к Сухомлинову. Старика Фредерикса все это занимало до крайности: он расспрашивал меня о малейших подробностях, я же влагал в мои ответы величайшую объективность и сдержанность, так как присутствовало немало посторонних людей; я хорошо знал, что найдутся охотники передать всякое неосторожное мое слово тому же Сухомлинову, который уже находился в той же Ялте, приехавши туда во время моей поездки к Великому Князю Николаю Николаевичу.

На следующий день, 23-го апреля, рано утром, перед тем, что я собирался ехать в Ливадию, на молебствие по случаю дня именин Императрицы, ко мне пришел Сухомлинов, со своими обычными пустыми и бессвязными разговорами, перескакивая, как всегда, с предмета на предмет.

Я встал было с кресла, говоря ему, что пора ехать во Дворец, но он удержал меня словами: «я решил все рассказать Государю; это Поливанов устроил мне скандал в Думе; ну, уж и отделал я этих господ; больше они на меня не наскочат».

Не желая продолжать разговор на эту тему, чтобы не дать ему довода к свойственным ему беззастенчивым передержкам, я сказал только: «Я выехал в самый день Вашего столкновения в Думе, не знаю никаких подробностей, кроме тех, которые попали в «Вечернее Время», и буду Вам очень признателен, если Вы посвятите меня во все частности этого эпизода».

Мы вместе спустились с лестницы. Садясь в свой автомобиль, Сухомлинов, точно забывши только что сказанное им мне, обратился ко мне со следующими, крайне удивившими меня словами: «Пожалуйста, Владимир Николаевич, не говорите ничего Государю, я решил ничего ему не говорить про Поливанова, может быть кто-нибудь просто сболтнул мне про него, ведь у нас с ним очень хорошие отношения».

На этом мы расстались и поехали каждый в своем экипаже.

К обедне и молебну Императрица не вышла. Ее не было и на завтраке. Я сидел рядом с Великой Княжной Ольгой Николаевной, а Государь, сидевший по другую сторону ее, неоднократно очень весело и милостиво заговаривал со мною и оказал даже своей соседке: «Подразни-ка своего соседа, как весело ему будет завтра уезжать в очаровательный Петербург, и как мы с тобою позавидуем ему, когда поедем на утреннюю прогулку».

Императрица вышла только после завтрака и стала принимать поздравления. Приближаясь ко мне после обхода дам, – она видимо даже не хотела подойти ко мне. Бесконечное время стояла она и разговаривала с последней по очереди женою второстепенного дворцового служащего М-м Яновой, а затем точно поборола в себе какое-то усилие, прошла было мимо меня, как-то боком подала мне руку, спешно отвела ее, так что я едва успел поцеловать ее, я минуя двух моих соседей, опять задержала свое движение и стала было спокойно разговаривать с молодым офицером-моряком, но затем повернулась к Государю и проговорила «I am very tired» (я очень устала,ldn-knigi) и ушла в соседнюю залу.

От наблюдательной толпы придворных гостей это движение, конечно, не ускользнуло, мне же было совершенно ясно, что Императрица просто желала мне показать свое невнимание. Фредерикс переглянулся со мною, подошел ко мне и шепнул на ухо: «не обращайте на это внимания, у нас так часто бывает, мне нужно Вам сказать несколько слов». Мы отошли незаметно в сторону, и он обратился ко мне со следующим неожиданным сообщением: «Сегодня утром Государь позвал меня и поручил мне передать Вам Его недовольствие на то, что Вы говорите здесь крайне неблагоприятно про Военного Министра, так как этим Вы подрываете его авторитет. Вы понимаете, как мне приятно исполнять такое поручение!»

Я не успел ничего расспросить у него, так как Государь и Великие Князья приближались к нам, и вскоре затем государь дал мне знак, чтобы я последовал за Ним.

Мы вошли в нижний кабинет. Как ни в чем не бывало, Государь сказал мне, что вернул все утвержденные Им доклады, спросил, не решился ли я еще «погостить» здесь денек-другой, и на отрицательный мой ответ сказал в самом ласковом тоне: «Я вас очень прошу, Владимир Николаевич, сделать все возможное, чтобы прошла в Думе морская программа. Даю Вам полную carte blanches в выборе средств и способов и, хотя Я уверен, что Вы и без Моих слов употребите все Ваше влияние на членов Думы, но все же скажу Вам, что этим делом Я интересуюсь больше всего и очень, очень рассчитываю на Вас».

После этих слов Государь видимо хотел уже проститься со мною, но я спросил Его, не могу ли еще отнять несколько минут времени, или если это неудобно по случаю дня именин Императрицы, то не может ли Он назначить мне другое время, хотя бы разрешивши мне отложить на один день мой отъезд.

Тем же благодушным тоном, Государь ответил мне: «Сколько хотите; теперь мне даже совсем нечего делать, Императрица утомлена и Я никого более принимать не стану».

Я передал тогда буквальные слова Фредерикса и попросил Государя сказать мне откровенно, чем именно вызвал я Его первое неудовольствие почти за 8 лет моего Управления Министерством, так как по совести могу сказать, что о Генерале Сухомлинове я здесь дурно не отзывался и ограничился самым беспристрастным пересказом того, что случилось в Думе и перешло даже на столбцы ялтинских газет.

Я прибавил при этом, что, избегая всяких осложнений, я не доложил об этом столкновении Его Величеству, дабы мой доклад не был принят за желание повредить Военному Министру, но не считал себя в праве не отвечать на прямые вопросы двух Великих Князей и не изложить им просто фактических сторон дела.

На это Государь ответил мне буквально следующей: «Вот Вы и обиделись В. Н. Я просто сказал Фредериксу, что Мне крайне неприятны Ваши нелады с Военным Министром, так как Вас обоих Я очень ценю, и Я прибавил только, что нужно, чтобы Вы это знали, а этот добрый старик взял да и передал Вам Moe неудовольствие, которое Вы приняли за выговор. Это было совсем не так; не обращайте на это внимания. Видите, Я уже забыл это минутное неудовольствие».

Я попросил тем не менее разрешение Государя остановиться подробнее на этом вопросе и, получивши Его дозволение говорить с полной непринужденностью, сказал Ему, что в рассказах в Ялте или где-либо неблагоприятных для Военного Министра, я не повинен, но совершенно откровенно докладываю, что наши с ним отношения бесспорно нехороши, и не потому, что у нас есть какие-либо личные счеты или неудовольствия, а потому, что я вижу весь тот вред, который причиняет Сухомлинов Ему, Государю, и России своим невероятным легкомыслием, своей беспринципностью, отсутствием всякой деловой добросовестности и тою повадкою угодничества, которая одна пользуется у него успехом и приводит к тому, что его окружают одни его любимцы, а все, что есть деловитого, способного и работающего, держится в черном теле или удаляется на незаметные должности.

Я решился разом покончить с тою интригою, которая ведется Сухомлиновым против меня, с тою систематическою ложью, которая распространяется им, и которая имеет своим предметом затушевать собственную неспособность, будто бы систематическим отказом Министра Финансов в средствах, и, в совершенно спокойной и сдержанной форме изложил Государю все, что накипело в моей душе.