— Все в порядке? — спросил Чейз.

Я кивнула, но он посмотрел на дверь, будто желая, чтобы мой ответ был другим.

К настоящему времени он уже должен был услышать про план. Я знала, что он станет спорить. Скажет, что мы не можем это сделать. Что без него я никуда не пойду. Он будет ожесточенно пытаться найти другой путь, но я скажу ему, что другого пути нет. У нас есть только одно окно. Это лишь вопрос времени, когда МН поймет, что я не погибла.

Я положила руку ему на грудь, внутренне готовясь к схватке, но, когда мы встретились взглядами, я дрогнула. Я вспомнила те минуты, которые провела в ловушке под столом, и как беспокойство о Чейзе заставило меня вернуться к жизни. Как паника и отчаяние караулили на самой границе моих воспоминаний. Может быть, Чейз думал о том же, потому что он отвел взгляд, как будто больше не мог на меня смотреть.

Он достал из кармана серебристый ключ.

— У чикагцев есть запасной ключ от одного из фургонов ФБР в госпитале. Перед отъездом Трак отдал его Джеку, на случай если им понадобятся колеса до его возвращения. — Чейз засунул ключ обратно в карман. — Похоже, у нас есть машина для бегства.

— Отлично, — отозвалась я.

Без дальнейших рассуждений мы вышли.

* * *

Парковка реформационного центра находилась всего в девяти кварталах от того места, где мы оставили выживших. Найти госпиталь оказалось достаточно легко: он был сразу позади казарм для новобранцев, где жили во время подготовки Чейз и Такер.

Я знала, где будет наш наблюдательный пункт, еще до того как увидела его. Знала, потому что о нем нам с Шоном в лазарете рассказали Трак, Джек и чикагский врач. Из этого заброшенного здания прямо напротив госпиталя и реабилитационного центра Мэгз застрелила своего собственного человека.

Мы вошли через кое-как заколоченную заднюю дверь и поднялись на седьмой этаж, откуда могли наблюдать за пятиэтажным корпусом, не опасаясь, что кто-то с противоположной стороны улицы нас заметит. Часы шли, а мы продолжали следить за зданием, будто в любом окне, выставив бедро и скрестив руки, могла появиться Ребекка, гадающая, что нас задерживает.

Острым осколком стекла Такер нацарапал на одной из стен план здания, отметив выходы и лестницы. Мы разделили свои жалкие съестные припасы. Спали по очереди. Каждые полчаса Чейз будил меня, чтобы проверить мои зрачки, — совсем как в то время, когда мы только присоединились к сопротивлению и у него было сотрясение, только теперь мы поменялись ролями. Перерывы не имели значения: через пару часов я все равно не могла больше заснуть. Никто не мог. Когда Шон стал слишком беспокоен, Такер согласился переместиться вместе с ним на первый этаж, чтобы следить за входом в центр. Мы с Чейзом остались одни.

* * *

— С тобой все будет в порядке. Такер не сможет причинить тебе вреда, когда вы попадете внутрь, — вокруг будет слишком много солдат. Он был прав: если он сорвет операцию, ему больше некуда идти.

Чейз уже надел форму. Он методично разбирал пистолет, который дал нам Джек, и чистил его остатками своей рваной футболки. Я отвернулась к окну, потому что не стоило упоминать, что он уже дважды почистил оружие или что мы уже множество раз повторили план действий на завтра. Я позволила Чейзу говорить, потому что ему это было нужно — как и мне. Его слова успокаивали мое колотящееся сердце.

Комендантский час давно начался, но в больнице и реабилитационном центре напротив по-прежнему горел свет, как и на огромной базе к западу от них. Треугольник завершала тюрьма на другом конце города. Три огонька, мерцающих в темноте. Их сияния было достаточно, чтобы в комнате лежали мрачные тени.

Я посмотрела вниз на каменное крыльцо центра, гадая, что нас ожидало внутри. Я осознала, что думаю о самых странных вещах: был ли пол плиточным или на нем лежал линолеум, в какой цвет были окрашены стены. Мой разум пытался за что-то ухватиться.

Знала ли моя мама, входя в ту камеру, что больше никогда оттуда не выйдет? Казалось невозможным, чтобы она не чувствовала смерть, дышавшую ей в затылок, как это чувствовала я сейчас. Я гадала, храбро ли она себя вела. Гадала, хватит ли завтра мужества мне самой.

Несмотря на то что в комнате было тепло, я содрогнулась.

Не успела я осознать, что делаю, как стала составлять список. Список того, что хотела успеть сделать перед смертью. Конечно, в нем присутствовали обыденные вещи. Принять горячий душ. Поесть мороженого, как в дни до ограничения электроснабжения. Но мне хотелось совершить и кое-что более важное. Найти Билли и, если получится, доставить его в убежище. Поставить маме памятник.

Быть с Чейзом.

Держать его за руку и не сжимать в другой оружие. Вести долгие беседы о всякой важной ерунде, как раньше. Не просто сражаться, но жить. Сейчас жить приходилось быстро, потому что за любым поворотом могла поджидать смерть.

Я через голову стянула форменный платок и позволила ему упасть на пол, а затем расстегнула две верхние пуговицы блузки: внезапно мне показалось, что воротник слишком туго обхватывает шею. Я глубоко вздохнула, потом еще раз.

Чейз замолчал, и на мгновение я подумала, что он сосредоточен на оружии, но затем услышала стук металла по столу и шорох одежды, когда он поднялся.

Он приближался ко мне медленно, как волк на охоте, или же просто из-за пылающих внизу моего живота нервов каждая секунда растягивалась. Чейз остановился так близко, что я чувствовала его тепло. Ощущала, как его взгляд, более нежный, чем любое прикосновение, впитал мое отражение в оконном стекле.

Он встряхнул головой и посмотрел на стол за спиной, будто забыл, как подошел ко мне. Затем сглотнул. Запустил пальцы в волосы. Попытался спрятать смущенную улыбку за серьезной маской.

— Ты слушаешь? Или просто пытаешься меня отвлечь?

— Очевидно, пытаюсь тебя отвлечь, — ответила я.

Его веселье усилилось и тут же спало, заставляя меня с тревогой ожидать следующего хода. Это случилось медленно: его осторожные пальцы нащупали основание моей челюсти и спустились по шее к ключице. Я не ощущала ничего, кроме его прикосновения.

— Я помню, что тебе нравилось, когда тебя целовали в это место, — произнес он хриплым голосом. — До сих пор нравится?

Чтобы ответить, мне пришлось сосредоточиться.

— Не знаю, — прошептала я. — После тебя меня сюда никто не целовал.

В отражении я увидела, как его рот приоткрылся. Сердце так громко билось в моей груди, что я удивилась, как Чейз не слышит этого. Гадала, знает ли он, что так оно бьется только для него и ни для кого больше.

Он наклонился, и кончик его носа коснулся мочки моего уха и опустился ниже, пока его губы не нашли то место, его место, из-за которого мои колени подгибались и все тело начинало дрожать.

Он медленно повернул меня, запуская пальцы мне в волосы. Он приблизился, и теперь мы дышали один и тем же воздухом. Его губы были теплыми, мягкими и полными сдержанности, но через несколько слившихся секунд он обнял меня крепче, и его рот стал более требовательным — горячее дыхание, соприкасающиеся зубы и четкое ощущение его мягкой нижней губы между моими. Он чувствовал это, как и я. Бегущие мгновения пытались разлучить нас, и, если бы мы не держались друг за друга, злой рок победил бы, разделил нас и мы бы потеряли друг друга навсегда.

Его большие мозолистые ладони легли на мои ребра, вытащили из юбки полы жесткой блузы и нежно скользнули к моим бедрам. В каждом месте, к которому он прикасался, вспыхивали мурашки и искры жара. "Запомни это, — приказала я себе. — Запомни, как ощущаются сейчас его ладони. Запомни каждую секунду с ним".

Наше дыхание стало прерывистым и неровным. Я взялась за подол блузки и стащила ее через голову, ожидая, что испытаю смущение или почувствую себя слишком тощей или слишком плоской, но его губы разомкнулись, а глаза расширились, и все эти мысли исчезли. Его пальцы скользнули под пояс моей юбки, описывая круги на животе, и я схватилась за круглые деревянные пуговицы его полотняной куртки, ощущая непреодолимую жажду быть как можно ближе к нему. Когда мое поврежденное запястье не смогло справиться с задачей, он попытался помочь мне, но наши нервные ладони запутались. Мы рассмеялись от нехватки грациозности.