— Я согласна. — Я не понимала, что произнесла это до тех пор, пока Шон не обернулся ко мне.

— Ты шутишь, да? — шепотом спросил он. — Новая стрижка не делает тебя пуленепробиваемой, Эмбер.

— Когда мы отправляемся? — Я начала дрожать от предвкушения. Я хотела выйти из отеля как можно скорее, чтобы не успеть передумать. Риггинс хлопнул в ладоши, его лицо казалось искренне впечатленным. Взгляд Чейза сверлил во мне дыры, но я не могла посмотреть на него.

Тонкие губы Уоллиса растянулись в улыбке.

— Когда окончится комендантский час.

— Похоже, вы затеваете веселье, — произнес женский голос со стороны двери. — Где записываются?

Я обернулась на звук. Кара.

Она выглядела лишь не намного хуже, чем раньше: ее одежда вымазалась, как и у остальных, а волосы задубели от высохшего пота. Хоть она едва заметила меня, я почувствовала облегчение от того, что она жива.

— Что произошло? — Линкольн пронесся через комнату и заключил ее в объятия, оторвав от пола. Она рассмеялась и похлопала его по спине.

— Просто на некоторое время залегла на дно и не высовывалась, — сказала она. — Я потеряла вас двоих, а потом снайпер вдарил по посту вербовки, поэтому я затаилась и решила выждать.

— Сообразительная девочка, — сказал Уоллис. На данный момент обсуждения завтрашней миссии были окончены. Перед тем как покинуть комнату, я еще раз поглядела на Чейза, который теперь стоял в одиночестве и смотрел в окно. Я думала, он попытается остановить меня, хотела, чтобы он попытался. Но он этого не сделал.

Скорее всего, это в любом случае не изменило бы мое решение.

* * *

— Эмбер? Эмбер!

Я бросилась на мамин голос к входной двери. До этого я была в ее спальне, где два солдата открывали ящики комода и рылись в вещах.

— Мама! — Мы столкнулись. Я обхватила ее руками за талию и спрятала слезы в ее блузке. Когда подошли солдаты, она отодвинула меня в сторону.

— Что происходит? — требовательно спросила она.

— Обычная инспекция, мэм, — ответил один солдат. На его темно-синей форме все еще были видны отутюженные складки, будто бы он только что достал ее из упаковки.

— Как вы смете приходить ко мне домой, когда моя дочь одна!

Солдаты обменялись нервными взглядами, затем второй шагнул вперед. Почему-то он казался мне знакомым, но почему — я понять не могла.

— В соответствии с Актом о реформации, нам не требуется ваше позволение, мэм. Кроме того, если вам нужна помощь в уходе за ребенком, Церковь Америки предоставляет бесплатные услуги.

Я отцепилась от мамы и опустила руки. Мне одиннадцать. Мне нужна нянька.

В мамином голосе сочилась злость.

— Не учите меня, как воспитывать...

— А теперь, — продолжил солдат, — есть здесь кто-нибудь, с кем я могу поговорить? Как насчет вашего мужа? Когда он придет домой?

Никогда раньше я не видела, чтобы она теряла дар речи. Солдаты переглянулись, и первый отметил что-то на планшетке, что была у него в руках.

— Очень хорошо, — сказал тот, что казался мне знакомым. — Сегодня мы обнаружили, что вы не соответствуете Статуту о морали по семнадцати пунктам. На первый раз мы ограничимся предупреждением, но впоследствии каждое несоответствие будет отмечено повесткой. Вы понимаете, что это означает?

Я продолжала пялиться на него. Черты его лица были слишком четкими, волосы — слишком золотыми. Его изумрудные глаза гипнотизировали, будто глаза змеи.

— О чем он говорит? — спросила я. Но затем вспомнила о собрании, которое произошло в школе на прошлой неделе: солдат постарше этих двоих пришел поговорить с нами о Федеральном бюро реформации и Статуте о морали. "Новые правила, — говорил он, — чтобы завтра было лучше".

Я рассказала маме о новых правилах, и она посмеялась. Тем же горьким смехом, как когда потеряла работу. Как будто все это было глупой шуткой, которая была ненастоящей. Тогда я и поняла, что ради нас обеих мне придется обратить на эти правила больше внимания.

— Конечно, мы всегда могли бы договориться, — сказал зеленоглазый солдат. Он наклонился и коснулся моего лица, провел пальцем по моей влажной щеке. Мой взгляд опустился к его золотистому значку, где безупречными черными буквами было написано: "Моррис".

Я тебя знаю. Мне следовало бы испугаться, но я была настолько заворожена его прикосновением, что не почувствовала его пальцев на своей шее до тех пор, пока не стало слишком поздно.

* * *

Я проснулась мгновенно, извиваясь и хватая ртом воздух, вырванная из кошмара рукой, сомкнувшейся вокруг моей щиколотки и тем самым вызвавшей новую волну паники. Тонкое драное одеяло сбилось у меня на талии. Я стала отползать назад, пока не ударилась головой о стену, и мне пришлось проморгаться, чтобы избавиться от искр в глазах.

— Эмбер. — Знакомый голос Чейза убеждал расслабиться. — Тише. Все хорошо. Это просто сон.

Сон? Я не могла в это поверить. Я все еще ощущала давящую тяжесть, прижимавшую меня к месту. Все еще слышала голос и упирала язык в зубы, готовясь закричать.

Это был последний звук, который я слышала, прежде чем пальцы Такера Морриса сомкнулись на моем горле.

Я сидела в голове кровати, прижав колени к груди. Без огонька свечи я могла различить только незначительную разницу в тенях там, где Чейз сидел на противоположном конце матраса.

Он включил фонарик и положил его к моим ногам, как предложение мира. В его свете я ясно видела комнату. Бугрящийся, ничем не покрытый матрас и старое кресло, в котором спал Чейз. Наша обувь и рюкзак стояли наготове около двери. Раскрошившаяся штукатурка осыпалась, обнажив деревянный остов моего убежища.

Завтра я впервые за прошедший месяц выйду из главной двери, и очень может быть, что не вернусь.

— Бояться — это нормально.

Он словно прочитал мои мысли.

— Я не боюсь, — солгала я. Даже не знаю, почему меня это волновало.

— Хорошо, — медленно сказал он. — Я просто хотел сказать, что, если бы ты боялась, это было бы нормально.

Я положила подбородок на колени, тоскуя по своей привычной кровати. По ощущению гладких простыней и приятной тяжести одеял. Я скучала по дому.

— Почему он меня выдал, а тебя нет? — прошептала я.

— Не знаю, — вздохнув, ответил Чейз. — Но он не поступил бы так, если бы это не было ему выгодно. Я только удивлен, что он ждал так долго.

Действительно, казалось странным, что кто-то придерживал такие сведения целый месяц, прежде чем заговорить.

— Чем ему могло помочь признание в том, что я сбежала во время его дежурства? — поинтересовалась я вслух. Возможно, кто-то выяснил правду и вынудил Такера рассказать. Мои мысли перенеслись к женщине, работавшей в изоляторе временного содержания, — Далиле. Она единственная, кроме Такера, знала о нашем побеге, но сомневаюсь, что это она выдала информацию. Она слишком боялась Такера, чтобы рассказать что-либо, что могло причинить ему неприятности, например, что мы сбежали в его дежурство.

Чейз покачал головой:

— Не могу понять.

Мы продолжали сидеть в молчании, слушая сирены, кружившие по центру города в поисках нарушителей комендантского часа, и шумные взрывы смеха, раздававшиеся из комнаты в конце коридора. Чейз пошевелился, и шорох ткани напомнил мне последний раз, когда мы оставались наедине в темноте, и об отчуждении, которое установилось между нами с тех пор. С неожиданно острой болью я подумала, собирается ли он вернуться в кресло или даже уйти, но вместо этого он забрался на кровать, повернувшись ко мне лицом. Его белые носки выделялись в свете фонарика.

— Я знаю одну историю, — сказал он слегка неуверенно. — Иногда она помогает мне заснуть.

Я согласно кивнула.

— Хорошо, — начал он, придвинувшись ближе. — Мне было...

— Давным-давно, — подсказала я. Он опустил на меня глаза и улыбнулся, теребя нитки, вылезавшие из истрепанного края штанины.

— Верно. Давным-давно жил один восьмилетний мальчик, которому пришлось переехать в... один далекий-далекий город. Это случилось много лет назад, когда у людей было много барахла, так что его семье пришлось арендовать большой грузовик, чтобы все перевезти.