— Гезель! Меня ни для кого нет! Но ты Сможешь найти по этому телефону… — Я записал на перекидном календаре номер. Одновременно зазвонила междугородная.

— Ответьте Астрахани…

— Игорь Николаевич! — Я узнал голос Луизы — секретаря прокурора бассейна. И сразу, заполнив поле слышимого, знакомый голос протянул басовито:

— Тебя поймать невозможно! Третий день охочусь. То связи нет, то тебя…

Прокурор — как и я — был человек новый, и отношения его с подчинёнными были тоже в стадии становления.

— Ты принципиально против телефона? — спросил он.

— Вы убедились, как работает связь… — Его «тыканье» меня почему-то не задевало. Наверное, и он не был бы шокирован, обратись я к нему на «ты». — Насчёт Вахидова вам передали? Что мы направили дело в областную прокуратуру?

— Мне звонил Довиденко… Он вот почему-то дозванивается!

— Ему легче. Он пользуется правительственным каналом. Помощник сказал, что вы поддержали наш запрет на эксплуатацию установки…

— На Сажевом? Ты действовал абсолютно правильно.

— Рад слышать. Не собираетесь к нам?

— Собираюсь. Но пока я хочу, чтобы ты приехал сюда. Есть срочное дело. Это разговор не для телефона…

— У меня тоже дело к вам… И тоже не для телефона.

— Значит, берёте меня? — спросил Баларгимов. Он не показался мне расстроенным. — За эту пьянь Ветлугина?

Балу и Ниязова я отпустил на обед, а Баларгимову захватил по дороге несколько чебуреков и бутылку воды.

— …Только ничего у вас не выйдет! — заверил он. — Справедливость пока существует…

Мы остались вдвоём в маленьком — на два кабинета — помещении, выделенном нам водной милицией.

Он продолжил:

— Живём с женой тихо. Никому не мешаем. Дети уже выросли. Дочь — в институте. Старший сын женился, двое детей. Я работаю. Нам хватает… Только б люд и нас не трогали, не завидовали бы! Вы были у меня, видели мою жену. Так?

Я кивнул.

— Всё время я дома, никуда не хожу… Бывает, выпьешь с соседом — и снова домой! А тут Сашка Монтёр! Надрался в сиську: поедем да поедем на качкалдаков!..

Я записал его показания. Это была грубо состряпанная, лживая от начала до конца небылица. Приходилось удивляться тому, что она оказалась принятой кем-то на веру. «Охотники» — Ветлугин и Баларгимов — стреляли качкалдаков на мелководье в кромешной тьме, не видя не только птицы, но и друг друга… Вода в том месте, где обнаружили ружьё, доходила Баларгимову до плеч…

Вскоре вернулся Бала.

— А Гусейн? — спросил я.

— Сейчас придёт. В ларьке на пристани — детская обувь. И народу почти никого… Посмотрите. — Бала протянул бумагу. — Хаджинур передал.

Бумага была подписана председателем Восточнокаспийского городского общества охотников.

— Ружьё, с которым будто бы охотился Ветлугин, поднятое со дна, по справке в уголовном деле значилось не состоящим на учёте в городском обществе охотников…

— Так.

— А это новая справка. — Мой мягкий, с расплывчатыми очертаниями, молодой помощник был доволен. — Одно время оно значилось за охотником Изутиным. Проживает: улица Бакинская, шестнадцать… Хаджинур уже уехал туда…

Бала заскочил по дороге в прокуратуру и привёз ещё документ. Он был из института, который для краткости в Восточнокаспийске именовали просто Институтом экологии моря.

Это был ответ на запрос: «На приготовление 250 кг паюсной икры кустарным способом пошло 369,42 кг икры-сырца, из которых в промышленных условиях изготавливается 27,78 кг зернистой икры высшего сорта. Что касается рыбного стада, то для этого было выловлено не менее 100 икряных рыб осетровых пород, что предполагает уничтожение примерно 600 рыб…»

Я показал справку Баларгимову.

— А я здесь при чём? — спросил шеф лодок.

— Вся эта икра оприходована Вахидовым как заготовленная вами…

Может, он и не поверил. Во всяком случае, не спросил, кто такой Вахидов.

Я продолжил:

— Вахидов подробно рассказал об организации браконьерского промысла и системе взяток, которые шли в морскую инспекцию рыбоохраны и в милицию. Имеются магнитофонные записи, подтверждающие показания…

Вернулся Гусейн. С ним был милиционер-старослужащий, охранявший лодки. Он передал Баларгимову папиросы и, прежде чем его успели остановить, сообщил новость:

— Вахидов повесился. Кладовщик с сажевого комбината…

— Где? — спросил Баларгимов.

— В камере.

Я взглянул на следователя — Гусейн молча кивнул. Я набрал номер всё того же Фурмана:

— Водная прокуратура приветствует… Это правда — насчёт Вахидова?

— Увы! — Он был обескуражен. Я понял, что самоубийство Вахидова и для него полная неожиданность. — Удавился на поясе от летнего пальто…

— Каким образом?

— Сам не понимаю. Привезли с допроса, всё нормально… — Фурману нравилась эта приговорка — «всё нормально». — И на тебе!

Я поблагодарил его, хотя и не мог понять, каким образом пальто оказалось в камере вместе со снабженцем в одуряющую жару.

Я задумался.

Хотя Вахидов и отказался от первых показаний, которые он дал мне, было не исключено, что в будущем он снова их повторит. Тем более что существовала магнитофонная запись его свидетельств…

— Гражданин прокурор, — окликнул меня Баларгимов, — могу я сказать вам несколько слов наедине?

Бала и Ниязов вышли. За ними двинулся к дверям и старик милиционер.

— Слушай, — обернулся к нему Баларгимов, — сходи к моей, скажи, чтоб всё приготовила… что надо… Милиционер почтительно кивнул.

— Видите, что получается? — спросил Баларгимов, когда они вышли. — Тут ещё до суда можно концы отдать!

— Я уже думал об этом, — сказал я. — И намерен переправить вас на тот берег.

— А на чём? — быстро спросил он.

— На «Спутнике»…

— С этим краснорожим взяточником? Да они его просто потопят!

— А если на пароме? Или с «Александром Пушкиным»?

— Возьмут приступом в море. Или ещё до отправления…

— Думаете? — усомнился я.

— Как дважды два… — Узнав о грозящей ему опасности, шеф лодок, похоже, даже успокоился. Я вернул Балу и Гусейна в кабинет.

— Мне надо ненадолго отъехать. Вы остаётесь с задержанным.

В прокуратуре меня ждал начальник рыбинспекции Цаххан Алиев, Гезель успела налить ему чая.

— Игорь Николаевич! — Он отставил пиалу, прошёл по приёмной. Он всегда говорил на ходу либо стоя. — Один человек мне подсказал: на сажевом комбинате есть холодильная камера. О ней мало кто знает. Понимаете?

— Что же это за камера такая? — полюбопытствовал я.

— Ёмкость её не на сто килограммов и не на триста. Гораздо больше!

— И что?

— А то, что её соорудили на всякий случай. Пробраться к ней, если не знаешь, очень трудно. Она в здании заводоуправления. За стеной архива. В подвале. Может, понадобится вам… — Он остановился перед столом Гезель против своей пиалы.

— Не знаю, понадобится ли. Во всяком случае, спасибо.

— Может, помощь нужна?

— Пока нет…

Я не очень вежливо отделался от него, прошёл к себе, открыл сейф-мастодонт.

Неожиданно моё внимание привлекла одна из бумаг — мятая, на серой волокнистой промокашке: она слегка высовывалась из стопы «для служебного пользования», которую я всегда аккуратно выравнивал и подбивал, прежде чем уложить в сейф.

«Кто-то заглянул в мой ящик… — Открытие это не ошеломило меня. Кассеты! Записи с показаниями Вахидова!»

Кто-то из имевших доступ в помещение выполнял задание браконьерско-административной мафии… «Но кто? — Мне ничего не было известно о ключах, которые могли остаться у прежнего владельца этого нетранспортабельного стального чудища. Я должен класть бумаги в сейф Гезель…»

Со смертью снабженца игра начиналась серьёзная.

«Баларгимова нельзя оставлять на этом берегу. Иначе его убьют. Нельзя и открыто отправлять с небольшим конвоем. Я не могу рисковать людьми».

Я вынес постановление об аресте и этапировании Баларгимова, заверил гербовой печатью, спрятал второй и третий экземпляры в бумажник — теперь они должны были постоянно находиться со мной.