— И таким образом приобретает рычаг давления на Times, — задумчиво продолжил Игнатьев.

— Нет, Николай Павлович, еще нет, — остудил я излишне забегающего вперед Игнатьева. — Рычаг она приобретет лет через пять, из года в год выписывая газету, увеличивая число подписчиков и время от времени посылая в редакцию письма с просьбами больше места уделять филателии и южному Кенту. Но вот потом, если после очередной статьи в редакцию Times придет разгневанное письмо от их давних подписчиков…

— То она будет вынуждена обратить на него внимание, — продолжил за мной, кивая, Игнатьев.

— Именно, — подтвердил я. — Особенно если подобное письмо будет не единично, а прислано от множества мелких подписчиков. Потому что один подписчик, пусть даже крупный, — это не показатель, и множество подписчиков, пусть даже мелких, куда скорее обратят на себя внимание газеты.

Игнатьев усиленно закивал:

— Я понял вашу идею, ваше величество. Однако, — тут он остановился и задумался, — как мы сможем создать фиктивные общества численностью в 10 тысяч членов?

Я усмехнулся:

— Граф, а кто вам сказал, что они будут фиктивными?

— Но набрать 10 тысяч человек… — в замешательства не закончил фразу Игнатьев.

Ответом ему был мой немного картинный, полный сожаления вздох:

— Николай Павлович, вы удивитесь, насколько меркантильны люди в Европе. Если среднего английского, французского или немецкого буржуа поманить возможностью получать бесплатную газету, а вдобавок раз в месяц новые однопенсовые марки и грошовый пакетик с семенами для цветов — он без колебаний запишется в любое общество.

— Возможно, этот рецепт пригоден и для внутреннего применения?

— Увы, лишь отчасти, — покачал головой я, — русский человек по природе своей подозрительно относится к новшествам или во всем ищет подвох, нередко отказываясь даже от верного дохода исходя лишь из мнимых подозрений.

— Это свойственно ему в той же мере, как и бросаться в омут с головой ради легкого богатства, — заметил граф.

Я задумался, Николай Павлович был не так уж и не прав, я во многом переносил на нынешнее население образ «русского» из моего будущего. У русского человека всегда была мечта о легком богатстве, о «халяве». Подтверждения этому можно найти в множестве народных притчей и сказок. А наглядные примеры — в лице посетителей столь любимых народом казино и игровых салонов. Да и классики литературы не обошли эту сторону жизни стороной — достаточно вспомнить Федора Михайловича Достоевского и его «Игрока». При всем при этом русский человек за многие века жизни при режиме абсолютной власти государственной машины выработал природный иммунитет к любым ее посылам. В любом начинании власти он видел подвох, в любом призыве к изменению — желание нагнуть и ограбить. Буйный конец XX — начало XXI века избавило нас от иллюзий и по отношению к демократии и к «рыночным отношениям». Чубайс, «МММ», многочисленные сектанты приучили нас отказываться от любого, даже самого соблазнительного, «бесплатного сыра». Таким образом инстинктивное ожидание от перемен лиха и поиск в любых, даже самых безобидных предложениях скрытого смысла стало нашей второй натурой. Но сейчас за окном не XXI век, а XIX. В народе нет такого мощного иммунитета к «промыванию мозгов». Возможно, граф верно советовал использовать предназначенные для европейского буржуа меры и «для внутреннего потребления»…

— Я подумаю, граф, — сказал я ожидавшему ответа Игнатьеву. — Но все же вам в первую очередь надлежит сосредоточиться на Европе.

Дождавшись означающего согласие кивка головы, я продолжил:

— Ситуацию с печатными изданиями мы с вами частично разобрали. Теперь поговорим о финансовом контроле над западным капиталом. Нашей целью будет добиться контроля над крупнейшими европейскими концернами, не имея в них прямого участия.

Предыдущая тема, видимо, сильно повлияла на Николая Павловича. Он даже не удивился поставленной задаче. Видимо, наш разговор в его голове совершенно утратил свое реальное воплощение и перешел в разряд «штабных задач», которые он привык решать в Генеральном штабе. Это было не слишком хорошо, но, к сожалению, другого выбора не было, думаю, иначе ухватить все нововведения и не получить «культурный шок» у графа не было.

Продолжая разговор, я обсудил с Игнатьевым мошеннические схемы вхождения одной компании в правление другой через контрольный пакет акций. Схема эта на самом деле проста и обычно называется «матрешкой». Вы создаете фирму, которая имеет уставной капитал, скажем, 10 тысяч фунтов стерлингов, и покупаете контрольный пакет акций другой компании (т. е. 50 % + 1), у которой капитал уже 20 тысяч. Таким образом вложив 10 тысяч, мы можем управлять 20 тысячами. Эта вторая компания, в свою очередь, покупает контрольный пакет третьей, третья — четвертой и т. д. Таким образом, через контрольный пакет акций наша первая фирма может стать контролером огромных средств при минимуме вложения. Однако, как правило, эта схема чисто легальным путем не осуществима — только через мошенничество, давление на акционеров и подкуп, но для наших целей она подходила идеально. Часто проще купить человека, чем купить компанию.

Обсуждая тонкости предполагаемого дела, мы засиделись глубоко за полночь. В лице Игнатьева я приобрел способного ученика и, надеюсь, верного сторонника. Старт моей кампании за подчинение себе прессы в России и за рубежом был дан.

Николай Семенович Лесков медленно пригубливал красное вино из высокого стакана, задумчиво осматривая зал. Много людей, еще больше людей известных. Яркий свет, прозрачный хрусталь, невесомый фарфор и бесконечные разговоры ни о чем. Для чего все это? Чтобы покрасоваться друг перед другом, как павлины на току? Бессмысленно.

Признаться, писатель не до конца понимал, для чего он был приглашен на этот вечер. Еще пару недель назад он и не помышлял о возвращении в столицу. Вынужденная длительная командировка, в которую он был редакцией газеты «Северная пчела» отправлен после своей последней статьи о революционерах-поджигателях, дала ему время отдохнуть от бешеного ритма столицы и заняться литературным хобби — рассказами о сельской жизни и крестьянском быте. Однако срочное письмо от редактора буквально приказывало ему бросать все дела и немедля мчаться в Петербург. Когда же, встревоженный столь явной спешкой и терзаемый недобрыми мыслями о благополучии близких, родных и своего издания, Николай Семенович прибыл в Северную Пальмиру, выяснилось, что вся эта суматоха вызвана одним-единственным письмом-приглашением на литературный банкет графа Блудова.

Банкет этот должен был стать во всех отношениях особенным. Во-первых, состав присутствующих был значительно расширен, пригласительные письма, с вензелем графа Блудова, были отосланы даже давним недругам Дмитрия Николаевича. Конечно, не все приняли его, а многие из именитых писателей и вовсе не могли быть приглашены, потому как постоянно проживали за границей. Но все же состав пришедших впечатлял: К. П. Победоносцев, М. Н. Катков, Н. А. Некрасов, А. Н. Островский, М. Е. Салтыков (Щедрин), Я. П. Полонский, А. В. Дружинин и многие, многие другие. Специально для гостей были освобождены дополнительно две гостиные.

Сначала Лесков недоумевал, из-за чего возникла такая срочность, граф был, конечно, чрезвычайно влиятельной фигурой в обществе, да и в литературных кругах был весьма известен. В его доме, на Невском проспекте, 82, еженедельно собирались маститые литераторы и молодые публицисты, дабы поговорить о новостях, обсудить творчество коллег и просто насладиться беседой. Лесков и сам не раз бывал на этих салонных вечерах. Но это никак не объясняло той спешки, с которой он был вызван в столицу.

Однако все стало ясно при одном лишь взгляде на оборотную сторону именного приглашения, предназначенного лично ему. На ней были всего две строчки, но своим значением они придавали сей бумаге вес надгробного камня для всякого, кто откажется его принять.