…В тот день Баженов посвятил большую часть времени осмотру строящихся триумфальных ворот. Это — «Тверские-Ямские ворота», «Тверские ворота Белого города», уже возведенные «Воскресенские ворота», которые «триумфально» украшались. Моросил дождь. Настроение было скверное, хотя поводов для этого, казалось, не было: работы шли успешно, Ходынское поле изо дня в день преображалось, вырастали крепости, дворцы, минареты, павильоны, «сухопутные» корабли, сооружались форты… Трудились почти круглосуточно. Нередко работы велись под проливным дождем. Вообще весна выдалась сырая, дождливая. Грозовые тучи, казалось, не собирались покидать московского неба, низкие, мрачные, они словно плавали по заколдованному кругу.

Баженов приблизился к «Тверским воротам Белого города». Взобрался на леса. Внимательно осмотрел сооружение, резные работы по дереву.

Спустился злой. Стремительно направился к отдыхающим строителям.

— Чья работа?.. Чья работа, я вас спрашиваю, сукины дети?! — приходя в ярость, кричал Василий, указывая на фриз и парапет с балюстрадой.

— Ежели кого бранить, то меня извольте, — лениво отделившись от бригады рабочих, сказал Яков, бывший ученик Василия Ивановича по кремлевской «архитекторской команде».

— Тебя не бранить, тебе руки отрубать надобно, — распалялся Баженов.

— Виновны, ваша светлость, спору нет, — спокойно отвечал Яков. — Есть грех, чего там говорить, сам вижу. Но только не одни мы повинны в том. Взгляните, господин Баженов, какой лес привозят нам, весь сырой, словно мочалка. Из него не токмо хоромы, но и гробы для недруга смастерить дело непростое, — немного помолчав, мастер по дереву добавил: — И потом я так думаю. Сим строениям, как разумеет моя дурья голова, вечная жизнь не уготована. А кому охота душу свою в скоропостижное вкладывать.

Баженов сник. Слова задели за живое. Краска выступила на его бледном лице. Он словно был уличен в чем-то стыдном. Сие были его тайные переживания, не дававшие покоя.

— Ежели что не так сказал, то прости, Иваныч, — замечая резкую перемену в настроении архитектора, виновато проговорил Яков. — Воля хозяйская… Извольте приказать, переделаем.

— Не во мне дело, — тихо, подавленным голосом сказал Василий. — Ремесло свое… Ремесло свое уважать надобно.

И, не поднимая головы, не выслушав ответа, Баженов быстрым шагом направился к другому строению.

10 июня 1775 года в Грановитой палате состоялось вручение наград участникам минувшей войны с Турцией.

К этому времени в Москву съехалась почти вся российская знать. Со всех сторон к Ходынскому полю бесконечным караваном тянулись подводы, мчались праздничные кареты, толпами, со всех окрестных деревень и отдаленных пригородов тянулся рабочий люд. Из разных губерний и национальных окраин съехались артисты, циркачи, танцоры, разодетые, как было приказано, в национальные самобытные костюмы. Им предстояло демонстрировать свое искусство и подчеркивать единство наций и народностей, населяющих Россию Великую.

На Ходыне начинались торжества. «Там явился целый город: каждое здание, отличавшееся особенным цветом, в турецком вкусе — с минаретами, киосками и каланчами, походило на крепость, остров или корабль; они назывались Азовом, Таганрогом, Керчью, Эниколем, Таманом, Конарджи, Кинбурном… Когда высокие посетители заняли места в великолепной галерее, поданы были сигналы, возвещавшие начало празднеств».

О прибытии Екатерины II возвестили пушки, многочисленные трубы и литавры.

Императрица, демонстрируя демократичность, прошла сквозь толпу народа. Поднявшись на гилерею в сопровождении свиты, она поклонилась тысячам собравшихся и поздравила их с победой, с началом торжеств.

— Ликуйствуй, народ! — воскликнула императрица, подогревая хорошо знакомые ей патриотические чувства россиян. — Это твоими стараниями, кровью солдатушек, отважных воинов России, умножилась слава и мощь отечества нашего. Пусть видят и слышат иные края, друзья и враги наши, что в сей великий день радость народная беспредельна…

Вновь заговорили пушки, загремели трубы, вспыхнули огни фейерверка, в разных концах «ходынского гульбища» заиграла музыка.

Наступило всеобщее ликование. Слетели покрывала с фонтанов, забивших виноградным вином. Распахнулись ворота павильонов с даровым угощением для простолюдинов: жареными быками, баранами, птицей.

Начались концерты, пляски, скачки азиатов на степных лошадях. Акробаты и фокусники тешили и удивляли народ. Заработали аттракционы, ярмарка.

Андрей Тимофеевич Болотов, описывая зрелище и массовые гуляния, замечал: «Как и самые товары в лавках долженствовали предзнаменовать сию торговлю, всходствие чего и поделано было несколько небольших морских судов, и расстановлены с их мачтами и флагами в разных местах на одной раньше представляющей море, будто бы плавающими… Для увеселения же подлого народа поделано было… множество крупных качелей, огромных театров».

Баженов плелся в конце свиты, сопровождавшей императрицу. Часто отставал, гладил колонны, резные украшения, деревянные скульптуры, словно впервые видел их. Трудно было поверить, смириться с мыслью, что вся эта громадина величественных строений, в которые он вложил душу, — явление временное.

Екатерина направилась в «Азовскую крепость», где был приготовлен торжественный обед на 319 персон. Но прежде чем сесть за стол, императрица пожелала осмотреть само здание. Баженов давал пояснения.

— Уж не захворали ли вы на самом деле? — неожиданно спросила Екатерина, пристально взглянув на архитектора. — Что-то на вас лица нет.

— Нет, не извольте беспокоиться, Ваше величество, я здоров, — осипшим головом ответил Баженов. — Просто устал малость.

— Оно и видно, что поработали вы отменно. Мне нравится.

— Весьма благодарен за столь лестную похвалу, — с поклоном ответил Баженов.

— Ну а сейчас отдыхайте, вы того заслужили. Бог даст, мы еще свидимся. И такое, быть может, придумаем, что не токмо мы, но и потомки наши с восхищением дивиться будут.

Вечером Ходынское поле засветилось множеством красочных огней.

Гулянье продолжалось почти до рассвета. Поэты посвятили торжествам пламенные оды, газеты щедро выделили места репортажам и описаниям праздника на Ходынском поле.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НОВЫЙ ЗАКАЗ

Летом 1775 года Екатерина решила приобрести подмосковное имение Черная Грязь. Была оформлена купчая.

Здесь в свое время был построен своеобычный деревянный дворец, который в 1722 году описал камер-юнкер голштинского герцога Берхгольц:

«Дом в Черной Грязи построен на китайский манер, с отлогими крышами на два ската, с галереями, по которым можно ходить перед окнами вокруг всего строения, и со многими маленькими башнями, со всех сторон открытыми и обтянутыми только парусиной для свежести воздуха и защиты от солнца. Он весь деревянный, но так как раскрашен и стоит на высоком месте, то издали кажется великолепным. Комнаты внутри его, кроме одной залы, очень невелики, низки и с низенькими окнами, исключая, впрочем, еще комнатки в правом павильоне и во втором этаже, которая довольно высока и служит князю спальней, потому что находится близко от одной из галерей, откуда прекрасный вид».

Екатерина мечтала о большой загородной резиденция. Эти желания в 70-е годы подогревал и Григорий Потемкин.

— Черногрязье, матушка, весьма подходящее место для русского Лувра, — говаривал Потемкин. — Ваш архитект, господин Баженов, учитывая его талант и фантазию, может приличное царское село основать в оном месте…

— Как ты сказал? — перебила Екатерина, — Царское село… Пожалуй, недурственно, — задумчиво произнесла императрица и тут же решительно добавила: — Быть посему.