Полчаса переговоров, я уже не в силах была уследить за цепочкой друзей, друзей друзей и друзей друзей друзей, но в результате нас усадили за свободный столик в углу старинного кафе-мороженого, под люстрой от Тиффани и среди прочей роскоши, так что Оливия сумела наконец расслабиться в знакомой обстановке и выдавила из себя нечто напоминающее улыбку. Как ни странно, сейчас она казалась более умиротворенной, чем во все прежние дни. Что этому способствовало? Детская радость от сладостей или отсутствие кое-кого из числа ее близких знакомых?

— Вы могли бы работать психотерапевтом, — сделала она мне комплимент. — С вами так и тянет говорить откровенно.

Я возилась с Эверестом взбитых сливок, приправляя их густой струйкой горячего шоколада.

— Значит, если я спрошу вас, что Грэю Бенедеку понадобилось нынче в квартире вашего отца, вы постараетесь ответить мне правду?

— Он сказал, что ищет заметки отца о новом альбоме Джордана.

— Он сказал это до того, как вы ударили его по голове, или после?

— После. Я сразу ударила, не разглядев, кто это. Я сказала полицейским все как есть: я думала, в квартиру влез грабитель. Я открыла дверь, услышала, как кто-то возится в папином кабинете, и… — Она взмахнула ложкой, изображая нанесенный Грэю удар, и снова вонзила ее в мороженое. — Он забыл о том, что я теперь живу в этой квартире, я забыла о том, что у Грэя был свой ключ.

— У кого-нибудь еще есть ключ от квартиры Рассела? Кроме Грэя и Клэр?

— У Адама, Бонни и Джордана. Мы все жили в особняке, одной семьей.

— Где именно живет Джордан?

— На верхнем этаже, вместе с Бонни.

Уютно устроились. Помнится, в университете нам рассказывали об эксперименте над крысами: когда им становится чересчур тесно, грызуны пожирают друг друга, чтобы расчистить себе место.

— Теперь я понимаю, почему вы предпочли отделиться.

Оливия поморщилась:

— И мне было плохо без них. Я так привыкла ко всем, я скучала даже по Джордану — по Джордану, который в десять лет говорил мне, будто он просверлил дырку в полу и подглядывает за мной, когда я сплю.

— У вас с ним что-то было?

— Никогда! — Оливия чуть не взвизгнула. — Никогда! Это все равно что… все равно что с братом спать. Он просто дразнил меня. До сих пор дразнит.

— А с Адамом?

— Адам такой хороший. Он всегда помогает мне, во всем.

— Он и с отцом вашим ладил?

— Как нельзя лучше. — Вдруг зрачки ее расширились. — К чему вы клоните?

— Ни к чему не клоню. Расспрашиваю вас о том, как прошло ваше детство. Теперь, когда я познакомилась с вашими близкими…

Оливия принялась выравнивать гору взбитых сливок у себя на тарелке, движения ее становились все более резкими, угрожающими.

— Нет, вы прикидываете, не Адам ли убил моего отца!

— Мне такое и в голову не приходило, — соврала я. — А вы думаете?..

— Не думаю и думать не стану. Вот уж не предполагала, что вы способны заподозрить его, после того как… — Тут она сникла и сунула себе в рот новую порцию сливок для утешения.

— После чего?

Помедлив, она все-таки произнесла:

— После сегодняшнего.

Итак, она знала.

— Он сам вам сказал или вы видели снимок?

— Джордан позвонил мне, когда заглянул на сайт, и тогда я позвонила Адаму, чтобы выяснить, что произошло на самом деле.

— Кто же кого подставил?

— Никто никого не подставлял. Вы нравитесь Адаму, а Джордану позвонил его друг, который случайно наткнулся на фотографию, вот и все.

Нееет, далеко не все. Джордан что-то уж слишком тесно дружит с людьми, которые интересуются новостными сайтами (а то и сами их делают?), да и картинка «Адам рассказывает Оливии, как я ему нравлюсь» тоже не слишком радовала. Я чувствовала: мной манипулируют, и не могла вычислить, куда тянутся эти ниточки.

— А слова Грэя вы принимаете за чистую монету?

— Нет. Я уверена, он искал пленки.

— Почему вы так уверены?

— Потому что он звонил мне на работу и спрашивал, что я успела рассказать вам о пленках.

— До или после разговора со мной?

— После.

Итак, Грэй не поверил кому-то из нас — мне или Оливии — и решил наведаться в квартиру Эллиота и разыскать пленки. Следовательно, у него пленок нет. С другой стороны, сам же Грэй и сказал мне, что человек, убивший Рассела, не обязательно тот же самый, кто завладел пленками. Значит ли это, что он мог убить Рассела?

Этот вопрос я не собиралась обсуждать с Оливией, но хотела уточнить кое-что другое:

— Если после разговора с вами он полез в квартиру вашего отца, значит, он решил, что вы ему солгали и пленки все еще там?

Оливия сердито сморщила носик:

— Ага, я такая дура, что оставила их лежать в квартире.

— А на самом деле?

— Молли, пленок у меня нет. Они пропали! Вы же сами видели! — возмутилась она.

— Лишняя проверка не повредит.

Она вдруг широко усмехнулась:

— Ага, как в «Большом побеге», когда этот парень из лагеря военнопленных уже вроде бы выбрался и садится в автобус, и тут немец желает ему счастливого пути, и он на автомате отвечает «Спасибо».

Я усмехнулась в ответ:

— Все лучшие свои идеи я черпаю из старых фильмов.

Ни с того ни с сего Оливия снова наградила шлепком свои взбитые сливки.

— Как жаль, что вы с ним не были знакомы. Вы бы просто влюбились в него.

— В Рассела?

Она кивнула, скрывая слезы.

— Он тоже умел слушать. Мика говорил: Рассел слушает не слова, Рассел слушает твою душу. Выслушав, он всегда находил правильные слова, а голос у него был какой мягкий! — Она громко всхлипнула, и я протянула ей свой носовой платок, но — второй раз за день — мой платок не понадобился. У Оливии был свой.

— Хотите послушать?

— Его голос?

— Да.

— Разве он делал записи?

Оливия глянула на меня, как на безнадежную идиотку, выудила из сумки мобильный телефон, понажимала какие-то кнопочки и протянула мне:

— Послушайте! — Глаза ее блестели от слез.

На экране светилась надпись: «Сохраненные сообщения». Я поднесла трубку к уху и услышала приятный, рокочущий, но слегка запинающийся, как у пьяного, голос: «Оливия, родная… Мне нужна твоя помощь… Это все обман, как я сразу не разглядел? Все, что я делал, уничтожено. Самое дорогое обратили против меня. Как же это… Не могу… Пожалуйста, приходи…»

Я застыла на месте. Оливия вынула трубку у меня из рук, снова нажала на кнопку «сохранить сообщение» и собиралась кинуть телефон обратно в сумку, но тут я жадно протянула руку:

— Дайте еще раз послушать!

Все с той же печальной улыбкой Оливия принялась нажимать кнопки.

— Это тот звонок, о котором вы мне рассказывали? В ночь его смерти?

Оливия кивнула, крылья ее носа дрожали, слезы одолевали ее.

— Тогда я слышала его голос в последний раз, вот почему я сохраняю это сообщение. Я еще не готова расстаться.

Я поднесла телефон к уху и прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Отличная связь очевидно, звонок был с городского телефона, с того самого аппарата, который исчез, оставив царапины на столике с медным верхом. На заднем плане слышалась негромкая музыка, опознать ее я не могла. Рассел поставил какие-то записи на стереоустановке? Неужели он слушал «пленки из отеля» или дал их прослушать гостю?

И еще один звук: ритмическое постукивание. Рассел отбивал такт на медном диске стола, пока говорил по телефону? Вряд ли — судя по голосу, он уже не мог так четко держать ритм. Может быть, кроме музыки он включил еще и метроном?

Однако самый важный для моего расследования звук раздался под конец: омерзительный скрежет, точно провели ногтями по школьной доске. Кто-то вырвал у Рассела телефон, протащил его по столу, оставив царапины, которые я заметила во время визита в квартиру. Разговор Рассела с дочерью насильственно прервали.

Убийца вышел из кабинета, оставив Рассела умирать, а когда вернулся и застал его в сознании, увидел, что Рассел пытается позвать на помощь, то вырвал у него телефон и разъединил. На всякий случай — потому ли, что на аппарате остались его отпечатки пальцев, или чтобы лишить Рассела возможности позвонить в «Скорую» — убийца прихватил телефон с собой. Он также забрал пленку из стереоустановки, забрал ту штуку, которая отбивала такт, — что это, я так и не поняла — и ушел. А Рассел умер.