— О чем он говорил, вам известно?

— Нетрудно догадаться, — прошептала она.

— О вас?

Хоть Оливия и психотерапевт, обижается она быстрее всякого пациента. Судя по ее взгляду, она решила, что я издеваюсь над ней и ее горем. Но быстро опомнилась и поняла, что такое предположение напрашивалось само собой. По ее лицу нетрудно было проследить, как она взвешивает очередной ответ, чтобы не ввести меня в заблуждение, но и не дать лишней, с ее точки зрения, информации:

— О своей работе.

— Каким образом его работу могли использовать против него?

— Не знаю. В тот момент я не могла толком разобрать. Это как-то связано с Клэр. После смерти Мики она была его работой, его ответственностью. Папа заботился о ней, помог ей оправиться, встать на ноги.

— С какой бы стати в таком случае ей желать его смерти?

— Ей все это надоело. Все только и говорили о том, как много сделал мой отец, а про нее забывали. А когда у Адама ничего не вышло с музыкой, Клэр свалила все на отца. С тех пор и пошли разлады.

— Я думала, Адам выбрал другую карьеру, не захотел больше петь. — После триумфального приема на вечере памяти Мики Адам под присмотром Рассела записал альбом — вполне успешный, сколько помнится, у меня он стоял на полочке, хотя, честно говоря, давненько я его не слушала. А потом Адам повесил гитару на гвоздь и занялся чем-то другим, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

Оливия скупо улыбнулась:

— Отец умел все представить в лучшем виде, такой уж у него талант. Альбом был неплохой, но все ожидали второго пришествия Мики и были разочарованы.

— Но Джордану это не помешало. — Вышедший полтора года тому назад альбом Джордана мгновенно ворвался в первую пятерку, побил рекорды продаж, песни из него все еще звучали по радио. Он оказался точной, до мурашек по коже, копией отца — и его манера писать песни, и его вокал. Гораздо ближе, чем Адам. Мальчишка очаровал и нас, ветеранов, помнивших его отца, и подростков, приветствовавших новую рок-звезду. Критики и публика с нетерпением ждали следующего альбома.

— Вот отчего Клэр с ума сходит. Корону Мики унаследовал «другой» сын. И опять же виноват оказался мой отец.

— Потому что он выпустил этот альбом?

— Потому что он позаботился о Джордане, а не только об Адаме.

Клэр, подумалось мне, из тех свирепых мамаш, что тигрицей набрасываются на всякого, кто обидит их выводок. Но прежде чем принять версию Оливии, мне требовалось заполнить лакуны и составить полную семейную картину. И кстати, как вписываются в эту историю «пленки из отеля»?

— У кого сейчас пленки? — спросила я.

— У меня.

— Где они?

— Не вижу, какое отношение…

— Ладно. По крайней мере, они в надежном месте.

Оливия поднялась, уперла руки в боки:

— Вы думаете, пленки как-то связаны?..

— Пока что я еще ничего не думаю. Только задаю вопросы. — Я улыбнулась, стараясь закончить первый разговор на позитивной ноте, ведь нам еще не раз предстоит встречаться. — Мне пора на работу, но мы вернемся к этой теме.

— Разумеется. Встретимся сегодня вечером. Я познакомлю вас с теми людьми, которые могут помочь.

— Большое спасибо.

Оливия испустила долгий вздох, как бегун, пересекший финишную прямую.

— Большое спасибо, что выслушали. Я и на это не рассчитывала.

— Если можно, больше ни с кем это пока не обсуждайте.

— Чтобы не перебить ваше интервью?

— Вам самой не понравится, если об этом напишут в «Пейдж сикс».

Стоит желтой прессе прознать, в чем Оливия обвиняет Клэр, с журналюгами родимчик приключится. Это будет просто глупо и гнусно.

— Вы правы.

Не могу сказать, что выдвинутый Оливией мотив казался мне достаточным для убийства, но мысль уже работала вовсю. На площадке, дожидаясь лифта, я размышляла о том, каково жить публичной жизнью, когда папарацци сторожат каждый твой шаг, оговорку, ошибку. Требуется нарастить толстую кожу, и эта кожа с годами прирастает к телу, становится частью твоей сущности. Добавим к толстокожести раздутое «эго» творческого человека — и браки распадаются, дети ссорятся с родителями, все идет наперекосяк.

Я как раз прикидывала, какой бы я стала, если бы росла среди звезд рока, но тут чьи-то тонкие и гибкие пальцы впились в мое предплечье, словно корни растения. Я чуть было не выпрыгнула из своей недостаточно толстой кожи, а Клэр и глазом не моргнула.

— Надеюсь, вы понимаете, насколько она несправедлива, — мрачно произнесла вдова Кроули.

— Обычное дело, — кивнула я и попыталась высвободиться, но Клэр не собиралась отпускать меня, пока не скажет все, что надумала. Будем надеяться, после такого общения моя рука сохранит подвижность.

— Оливия — большой специалист искажать истину, — настойчиво продолжала Клэр. — А уж сейчас, в горе, она и вовсе не способна посмотреть фактам в лицо. И мне бы не хотелось, чтобы ее фантазии проникли в ваше интервью. У девочки куча проблем, и, прежде чем выходить на публику, она должна разобраться со своим чувством вины и ответственностью. Близкие ей в этом помогут.

— Ответственность? — Я решила наплевать на свою руку, пусть отвалится. «Ответственность» подразумевает нечто более конкретное, чем избыточное воображение Оливии или ее чувство вины.

И тут Клэр отпустила мою руку. Она не играет, вдруг поняла я, она в самом деле сказала что-то, с ее точки зрения, лишнее. Полагаю, с миссис Кроули такое не часто случается.

— Я неудачно выразилась.

Так легко я удобный случай не упущу:

— Если только вы не имели в виду, что Оливия виновата в смерти отца.

Клэр облизнула языком верхние зубы, вечно надутые губки выпятились еще больше. Она ждала следующей моей реплики — а вдруг я сглуплю и переменю тему, — но, как уже сказано, так легко я добычу не выпущу. Наконец Клэр ответила:

— Это был несчастный случай.

— На этот счет нет единого мнения.

— Такова официальная версия.

— А сами вы как думаете?

— О чем вы собираетесь писать статью? — Отработанная улыбка человека, привыкшего иметь дело с прессой, растянула ее губы.

Больше из Клэр ничего не выжмешь.

— Я напишу об Оливии как о душеприказчице отца. Хранительнице творческого наследия.

Всего я могла ожидать от Клэр, но не смеха, тем более не хриплого, издевательского хохота. Что здесь смешного, хотела я спросить, но не успела: распахнулась дверь в другом конце холла и словно в раме нарисовалась Оливия. Клэр прекрасно ее видела, но продолжала хохотать. Оливия сделала шаг по направлению к нам, но в этот момент Клэр успокоилась, повернулась ко мне и сказала:

— Нам надо будет поговорить, пока не вмешались наши юристы, — и с этими словами она ушла к себе, не удостоив лишним взглядом ни меня, ни Оливию. Как только за ней захлопнулась дверь, Оливия тоже скрылась внутри квартиры. Я осталась стоять на площадке в ожидании лифта. Волосы у меня на затылке встали дыбом, и, приглаживая их, я пыталась понять, чем не угодила мне скромная работа «доброй советчицы», зачем я полезла в «настоящую журналистику».

4

— Одна ты не пойдешь!

— Спасибо, что заботишься о моей безопасности.

— Ну да, об этом тоже.

— А?

— Ну прости, я тоже без ума от Джордана Кроули, а ты хочешь лишить меня шанса увидеть его близко-близко, разгоряченного, потного, соблазнительного!

Дежавю: мы втроем в спальне, Кэссиди с неумолимостью морского пехотинца — найти и обезвредить! — прочесывает мой гардероб, Трисия на кровати, нежно прижимает к груди подушку, а я верчусь перед зеркалом, прикидывая, не побриться ли мне наголо — все равно с такими волосами жить нельзя. На миг мы снова превратились в студенток, живущих в одной комнате, и я порадовалась, что славные те деньки кажутся такими близкими. Ну, или не вовсе уж недоступными.

— Ты должна взять с собой человека, который будет по-настоящему счастлив познакомиться с Джорданом, — так сказать, покажет тебе правильную реакцию, — гнула свое Трисия. Словно маленькая девочка, она накручивала прядку волос на палец и заискивающе улыбалась мне.