Хильдегард Мукке замедлила шаги. Она заметила Али-бабу. «Странный парень, — подумала она. — Всегда одет, как последний бродяга. Почему он такой неряха? Может, у него в семье что-нибудь не в порядке?»

Али-баба и не подозревал, что за ним наблюдают. Напевая про себя, он втащил в свинарник ещё одну охапку соломы. Хильдегард Мукке радовалась его усердию. Она остановилась. Что это за парень? Не похоже, чтобы он был лентяй. Надо с ним поговорить. Она откашлялась.

— Ну, как дела? Как поживают наши свиньи? — спросила она.

Али-баба стряхнул с куртки прилипшие к ней соломинки. Он смущённо улыбнулся.

«Какие у него крепкие зубы!» — не без зависти подумала Хильдегард Мукке. Ей самой В последние годы частенько приходилось наведываться к зубному врачу…

Али-баба показал на племенную свинью, которая чесала спину о забор в противоположном конце свинарника.

— На следующей неделе она опоросится, — сказал он тоном специалиста. — Значит, у нас опять будет прирост.

— А вам, ребятам, прибавится работы, — ответила ему Мукке.

Но тут, запыхавшись, прибежала фрейлейн Лобеданц, машинистка из канцелярии.

— Фрау Мукке, вас зовут к телефону! Звонят из района. В одиннадцать часов заседание в Доме профсоюзов. Надо взять машину и немедленно ехать.

Хильдегард Мукке зажмурила глаза. Она с трудом удержалась от крепкого словца. Поколебавшись секунду, она подала Али-бабе руку:

— Очень жаль, я бы охотно ещё с тобой поболтала. Но отложить разговор — не значит отменить его. Итак, до следующего раза… Всего хорошего!

Она ушла. Али-баба растерянно посмотрел ей вслед. Он был очень удивлён.

«Фу-ты ну-ты! Ну и смешная же тётка эта Мукке! Если она интересуется свиньями, почему ей не пойти к зоотехнику? Наверно, этой Мукке просто скучно. Ну да, те, кто весь день сидит в конторе, ничего ведь не делают…»

Али-баба вернулся в свинарник и поделил оставшуюся солому.

Обеденный перерыв был в одиннадцать часов тридцать минут. Али-баба проголодался. Он пришёл в интернат на несколько минут раньше срока, наспех вымыл руки и, не переодеваясь, как был, отправился в столовую.

Резиновые сапоги Али-бабы были облеплены навозом, одежда пахла свинарником. Но Али-бабе это не мешало. Его нос привык к подобным ароматам.

Завтрак, гуляш с картошкой, был уже готов.

Фрау Хушке накрыла столы. На каждом из них стояли миска с картофелем и миска с гуляшом. Али-бабе осталось лишь положить еду на тарелку.

Он не заставил себя упрашивать и наложил в тарелку целую гору картофеля. Затем он погрузил разливательную ложку в миску с гуляшом. Соус был наверху, мясо — внизу. Али-баба не стал перемешивать гуляш: недрогнувшей рукой он выудил со дна всё мясо, только жирные кусочки бросил обратно в миску — жира он не любил, а от шпига его просто тошнило.

Хорошо приходить к обеду раньше всех. Али-баба внимательно осмотрел свою полную, с верхом, тарелку. Сегодня благодаря его расторопности у него на обед был не картофель с мясом, а мясо с картофелем.

К тому времени, когда ученики, посланные на молотьбу и вывозку навоза, явились в столовую, Али-баба от усердной еды даже вспотел.

— Приятного аппетита!

Али-баба, уплетавший за обе щёки, пробурчал в ответ что-то невразумительное. Пока Макки, Профессор, Малыш и Повидло рассаживались, он успел положить себе ещё одну порцию картофеля и полить её соусом.

— Ну и голодны же мы!

Все четверо вновь прибывших жадно набросились на оставшийся картофель и на соус без мяса.

Малыш потянул носом воздух.

— Здесь так пахнет, словно нам подали не гуляш из свинины, а живого поросёнка, — сказал он, искоса взглянув на Али-бабу.

— Фу-ты ну-ты… А чем плох живой поросёнок?

Али-баба выплюнул под стол попавший ему в рот перец. Его соседи отодвинулись.

Повидло помешивал гуляш разливательной ложкой. Единственное, что он обнаружил в миске, это несколько кусков жира.

— Мошенничество! — проворчал он разочарованно. — Тут нет ни крошки мяса, одна жижа!

Али-баба с жадностью проглотил последние куски мяса, лежавшие на его тарелке.

— Фу-ты ну-ты! — сказал он быстро, желая отвести от себя всякое подозрение. — Ишь, чего захотели — мяса! Вы что же думаете, на кухне едят одну картошку?

Теперь он был сыт. Он расстегнул верхнюю пуговицу брюк, перебрался на скамейку возле печки и закрыл глаза.

— Приятного аппетита! — В столовую вошла Инга Стефани.

Она тут же сморщила нос и, к удивлению присутствующих, несмотря на холодную погоду, раскрыла настежь окна.

— Чёрт знает, как у вас здесь пахнет! — сказала она.

В мгновение ока Али-баба сунул свои ноги в грязных сапогах под скамейку. Он притворился спящим, а десять минут спустя, когда он действительно уснул, обеденный перерыв уже закончился.

— Эй, вставай! Сегодня не воскресенье!

Спящего Али-бабу растолкала Рената, которая в тот день дежурила в столовой. Сейчас она вытирала столы.

Окончив работу, Али-баба стащил с себя вонючий комбинезон, а резиновые сапоги, не чистя, бросил под кровать. Потом, захватив мыло и полотенце, он отправился в душевую. Али-баба до тех пор полоскался в тёплой воде, пока его не прогнали ребята, вернувшиеся с молотьбы. Их лица были покрыты густым слоем пыли.

В душевой стало весьма оживлённо.

Карл Великий, как и надлежало столь высокой персоне, пользовался сразу двумя душами: горячим и холодным. Красный как рак, он перебегал из одной кабинки в другую. Его бросало то в жар, то в холод.

— Вы даже не представляете, как это полезно, — фыркая и отплёвываясь, поучал он смеющихся зрителей. — Затопек моется точно так же. Именно поэтому он и бегает так быстро.

Куниберт Мальке тоже стоит под холодным душем. Впрочем, не по собственной охоте: Повидло и Малыш всё время настойчиво толкают его под ледяную струю.

— Слышал, Профессор, как это полезно? — дразнят они его. — У тебя есть шанс превратиться из простого профессора в профессора Затопека.

Куниберт Мальке тяжело дышит. Он покрылся гусиной кожей и дрожит, как новорождённый щенок…

В душевой этажом выше, где мылись девочки, было не менее шумно. Рената только-только успела намылиться, как Стрекоза, Лора и остальные «русалки» подняли громкий крик. Вода в душе становилась всё холодней и холодней.

— Тёплой воды больше нет. Опять её разбазарили мальчишки! Безобразие! Никогда они не дают нам помыться по-человечески! — бранились девушки.

Душевая опустела.

Рената, покрытая хлопьями мыльной пены, продолжала стоять в своей кабинке. Глубоко втянув в себя воздух и вслух досчитав до трёх, она быстро открыла кран.

— Ай, ай, ай! — Струя ледяной воды обожгла девушку. Она заплясала на месте, прыгая с ноги на ногу.

Между тем Бритта, которая вымыла только лицо и руки, уютно свернулась калачиком на своей постели. Она читала старую, зачитанную до дыр книжку под названием «Сладкая тайна Фелициты». В ночном столике Бритты хранилось множество подобных книжонок. Забыв обо всём на свете, она листала страницу за страницей. В данный момент она читала о том, как семнадцатилетняя виконтесса фон и цу Экенлоэ готовилась к первому балу. «Фелицита протянула свою красивую, гладкую, как бархат, руку с тонкими пальцами к розовому тюлевому платью с широкой юбкой в больших воланах и, полная сладких предчувствий, коснулась его своим свежим и благородным лицом».

— Какое великолепие! — восторгалась Бритта. — Тюлевое платье в воланах!

О своих рваных чулках, которые вот уже три дня лежали на тумбочке и дожидались штопки, Бритта совершенно забыла.

В седьмой комнате назревал скандал. Заноза и Факир требовали, чтобы Али-баба немедленно отправился во двор и почистил там свои грязные сапоги, которые «благоухали» на всю комнату. Али-баба возражал: он только что принял горячий душ, а на улице холодно.

Карл Великий, приятно утомлённый после мытья по методу Затопека, сидел на своей кровати и курил сигарету.