— Мы уже надумали. Полли и я состоим в счастливом безбрачии, пока нас не разлучит смерть, — проворчал он. Затем более любезным тоном спросил: — Кто разрисовал двери коттеджей под домино?

— Мой грех! — подняла она правую руку. — Их надо было как-то украсить, и я подумала, что было бы занятно раскрасить их в чёрное с белым. Ник счёл меня безумной, но Дон Эксбридж приветствует необычные поступки. А тебе как, Квилл?

— По-моему, это безумно… и занятно. А для чего большой колокол?

— А, это! Да чтобы поднять всех и каждого по тревоге в случае пожара. Тут есть добровольная пожарная часть — Ник заезжает к ним в уикэнды, — но так далеко, что сигнала, звона в лесу, им не услышать.

— Ник говорил, что один из ваших пожилых гостей упал на ступенях крыльца.

Лори сокрушённо кивнула:

— Со мной тогда ужас что было! Это мистер Хардинг из «Трёх очков». Он был викарием церквушки в Индиане, пока не вышел на пенсию. Он и миссис Хардинг — такая милая пара. Он вернулся из больницы и уверяет, что здесь поправится быстрее, чем в Центре.

— Кто починил ступеньку? — спросил Квиллер.

— Это произошло в прошлый вторник. Ника здесь не было, так что я нашла старика островитянина, который её и исправил. Он выглядит лет на сто, но сделал все на совесть и запросил по-божески.

— Он сказал, что случилось со ступенькой?

— Они — островитяне эти — не так чтобы очень общительные, однако старик сказал, что проржавели гвозди. И укрепил весь пролет новыми гвоздями и какими-то скобами.

— А ведь окружной инспектор принял здание перед тем, как вы открылись, — заметил Квиллер.

— Это верно. Спроси-ка после этого, хороша ли была инспекция. Окружные уполномоченные, знаешь ли, торопились открыть курорт к середине мая — не терпелось им получать свои налоговые баксы. Ручаюсь, они велели инспекторам не слишком придираться.

Квиллер взглянул на часы.

— Столик надо заказать заранее? А пиджак и галстук надеть?

— О небо, нет конечно! Там у них никаких формальностей. Но я позвоню в отель и скажу, что ты идёшь. Да они все красной ковровой дорожкой устелют ради популярного журналиста из «Всякой всячины»!

— Нет! Ни в коем случае! — воспротивился он. — Я не хотел бы привлекать к себе лишнего внимания.

— О'кей. Извозчика вызывать?

— Не стоит. Я бы прогулялся. Но всё равно спасибо.

— Иди по обочине, — посоветовала Лори. — Лошади, знаешь ли.

На обратном пути в коттедж — накормить кошек и надеть свежую рубашку — Квиллер встретил пожилую чету из «Трёх очков».

— Не пропустите сегодняшний закат, — сказал мужчина в бархатном французском берете, лихо сдвинутом набекрень. — Для новичков мы всегда заказываем особое представление.

Квиллер разглядел на своём заднем крыльце сиамцев и обогнул домик, чтобы поговорить с ними сквозь сетку.

— Ну, путешественники, дозрели до баночки цыплят с косточками, импортированной из Пикакса?

На крыльце стояли два стула, один удобный, другой не очень, и они по-кошачьи инстинктивно выбрали лучший. Сидели спокойно — чересчур спокойно. Это означало, что один из них или оба вместе совершили небольшое злодейство, которым гордятся. Он отлично их изучил!

Отперев входную дверь, он оказался на месте преступления. Письменный стол и пол были усыпаны обрывками бумаги. Одни из них гласил: «Вторник». На других пустых белых квадратиках в левых верхних углах стояли цифры. Кто-то напал на стенной календарь, висевший над письменным столом. Блестящее многоцветное фото бассета и фамилия фабриканта собачьей пищи остались целы, но весь нюнь был изодран в клочья день за днём. В «Четырёх очках» сейчас стоял июль.

— Кто из вас, отпетых негодяев, совершил этот акт вандализма?! — крикнул он в сторону крыльца.

Они не обратили на это внимания, занятые созерцанием леса и пением птиц.

Виновника он знал. В их семействе бумагодёром был Коко — но лишь тогда, когда у него имелся резон. Не подумал ли он, что сможет ускорить ход времени, устранив июнь? Не хотел ли Коко выбраться из этого кошмарного «Домино» и ехать домой?

— Неглупо придумано, — высказался Квиллер, — но, к несчастью, такой способ не работает.

Глава четвертая

Дни в июне долгие, а в северном округе и того дольше. Солнце ещё высоко стояло в небе, когда Квиллер шел через центр, чтобы впервые пообедать в отеле Грушевого острова. По пути он миновал ряд деревенских лавчонок, стоявших вдоль мостков. Их стандартные вывески были вырезаны на обветренном дереве по одному трафарету и отличались друг от друга только содержанием: СУВЕНИРЫ, ЧАЙНАЯ, АНТИКВАРИАТ, ПИЦЦА, ФУТБОЛКИ и, конечно, ИРИСКИ. В окне антикварной лавочки его взгляд за что-то зацепился, но дверь оказалась заперта, хотя надпись на окне и гласила: ОТКРЫТО. Лавочка, торгующая футболками, предлагала размалеванные шейные платки и банданы, тельняшки в обтяжку и майки кричащих расцветок с лозунгами, напечатанными на заказ, или же фирменные курортные футболки с большой румяной грушей не меньше арбуза. Лодочники, подростки, пенсионеры толпились перед лавчонками, влюбленные гуляли, взявшись за руки, а родители со своими выводками бесцельно шатались туда-сюда по мосткам или стояли в очереди за ирисками. Они качались в пятидесяти качалках на крыльце отеля, а некоторые при этом ещё и поедали огромные куски пиццы.

Вестибюль отеля потрясал торжеством эстетики пиратства. Стены были расписаны лихими корсарами с сундуками золота. Чёрные флаги, свисавшие с потолка, были испещрены черепами и скрещенными костями. Клерки, принимавшие заказы на столики, носили тельняшки, красные банданы и золотую серьгу в одном ухе. Квиллер справился, куда идти. Бар назывался «Пиратское логово». Два обеденных зала — Корсарской комнатой и Пещерой контрабандистов. Стеклянные двери вели в «Пиратскую яму», большой плавательный бассейн, окаймленный шезлонгами и пляжными столиками. Молодняк плескался и визжал на мелком конце бассейна, покуда взрослые потягивали напитки на его краю. Последних обслуживали официанты бара — молодые мужчины и женщины в черных футболках с пиратской символикой.

Квиллер неторопливо прошёл в «Пиратское логово» и сел к стойке бара. На заднике бара высвечивались сундук золотых монет и слова из морской песни: Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому!

Он удобно устроился на высокой табуретке бара. До того как обстоятельства переменили его привычки, он подсаживался к стойкам пресс-клубовских баров по всей стране и приобрел повадки завсегдатая баров, что безошибочно опознавалось барменами-профессионалами. За стойкой «Пиратского логова» таковых было трое — сплошь усыпанных черепами и скрещенными костями.

Он подозвал одного, который, видимо, здесь заправлял, и спросил:

— Не противозаконно будет заказать «Кровавую Мэри» без всякого спиртного?

— Тогда какой огнеопасности? — поинтересовался человек с невыразительным лицом и голосом, потянувшись за стаканом.

— Пожарную тревогу третьей степени. Квиллер сосчитал броски острой приправы, всыпаемой в томатный сок, сделал пробный глоток и кивнул в знак одобрения. Бармен прислонился к заднику бара, скрестив руки на груди, и Квиллер счел своим долгом сказать:

— А недурной у вас тут розлив.

— Точно, он держит нас на плаву. Мы обслуживаем два обеденных зала и бассейн, как и этот бар, и шезлонга. Здесь мы завели двадцать пять табуретов, а по пятницам и воскресным вечерам у стойки паркуется вдвое больше. — Говоря, он блуждал по комнате глазами надсмотрщика.

— Знаю, чего это стоит, — сочувственно отозвался Квиллер. — Я и сам заправлял баром. — Он имел в виду вечернюю воскресную пирушку в старшем классе колледжа. — Вы не из Вашингтона? Кажется, я помню вас по «Мейфлауэр».

— Ни черта подобного. Меня там не было.

— Шорхем! Вот где я вас видел! Бармен покачал головой:

— Чикаго. Восемнадцать лет вкалывал в «Мёртвой петле». Разлил по стаканам достаточно спиртного, чтобы весь Комиски-парк затопить.