Он был единственным, не снявшим своего гренландского костюма. Стрела с кремневым наконечником, вылетев из темной чащи леса, прошла через его тимиак под мышкой лишь слегка оцарапав его и вылезла из прорехи его толстой одежды.

XVIII

Это был красноречивый ответ на наш разговор. Мы схватились за оружие и согнулись под прикрытием, выжидая. Но никто не выходил из глубины леса.

А все же эту стрелу послала тетива лука, натянутого человеческой рукой. Тут были люди.

Наше положение сделалось критическим: незнакомый народ вместо приветствия послал нам стрелу. Что же будет дальше? По-видимому, мы окружены, заперты в кругу невидимых врагов.

Возможно, нам удастся договориться с ними. Нет дикарей столь упорных, чтобы обходительность и подарки не успокоили их недоверие и злобу хотя бы на короткое время. Но все же в нашем положении завидного было мало.

С трех сторон нас окружал лес; с четвертой текла быстрая река. Враг мог обрушиться на нас с нескольких сторон одновременно.

Снеедорф предложил как можно скорее найти новую, более надежную позицию, где бы при случае можно было защищаться, и враг не имел бы возможности подползти к нам на слишком близкое расстояние. Он посоветовал занять вершину ближайшего холма.

Так как из леса никто не появлялся, то мы решили: это одиночный дикарь или какой-нибудь соглядатай послал нам из чащи свою стрелу.

Холм, на который указал Снеедорф, до трех четвертей высоты был покрыт лесом; на вершине его группа карликовых кедров образовывала странный хохол. Мы собрали багаж. Фелисьен, несмотря на тревожную ситуацию, не забыл захватить с собою порядочный кусок мамонтового хобота.

Мы шли, держа наготове ружья, за каждым деревом ожидая засады…

Вдруг все потемнело. Солнце быстро скрылось за тучи. Лес казался еще неприветливее. Чем выше мы поднимались, тем сильнее возрастало в нас чувство безопасности. И не будь стрелы, которую можно было пощупать, мы готовы были бы принять этот случай за пустую тревогу.

Через полчаса мы вышли из леса. Мы перешли через луг оленьего моха, через склон, усеянный камнями и ямами, и остановились под тремя кедрами на вершине холма.

Оттуда открывалась тоскливая, однообразная картина. Волна за волной, по направлению к северу, вздымались холмы, поросшие тайгой.

Долины и овраги среди них чернели, как пучины; на юге потемневший край поднимался к Альпам. Горизонт над ними был озарен синеватым блеском ледяного поля.

— Будет буря. — В голосе Снеедорфа звучала тревога.

В самом деле, погода быстро менялась. Темные тучи — вестники бури — покрыли небосвод. Вся природа замерла, как бы в ужасе перед тем, что должно произойти. Удушливая тишина пала на лес. Слышен был лишь глухой шум реки Надежды.

Мы быстро поставили палатку, веревки которой привязали к стволам самым тщательным образом.

Сив сходил за водой к ручью, что протекал ниже по склону холма, и зажег примус. Немного погодя я услышал, как тонким голосом запел в котле кипяток.

Сумрак уже сгущался во тьму. На северо-востоке небеса осветились длинной бесшумной молнией. Буря надвигалась.

В овраге послышались трубные звуки, но быстро умолкли.

Очевидно, чем-то напуганный мамонт предостерегал свое стадо. Затем внизу у реки, прямо под нашим биваком, послышались другие звуки.

Место, где мы оставили труп мамонта, казалось, ожило. Оттуда доносилось глухое ворчание и вой, от которого у Гуски вздымалась шерсть по всей спине. Мы молча сидели на верхушке своего холма, обратившись лицом туда, откуда надвигалась буря.

Вдруг громадная зеленая молния прорезала небеса, и в ее ослепительном блеске с удивительной четкостью на мгновение выступили неподвижно стоящие черные леса.

Не успела молния погаснуть, как загремел гром, тяжело и глухо, будто сказочное чудовище, скрытое за горами, готовое броситься на намеченную добычу.

Молнии следовали одна за другой. Удар за ударом. Буря ревет и гудит уже в непосредственной близости от нас.

Облака, разрываемые молниями и пролетающие до самых отдаленных лесов, имеют угрожающий вид. Под черными тучами клубятся грозные синевато-серые туманы.

Но вот первобытный лес начинает гудеть. Местами целые участки его выгибаются, словно в конвульсии. Хвостатые верхушки старых деревьев качаются из стороны в сторону, гнутся и ломаются, когда по ним пробегает вихрь.

К этому внезапно присоединяется шум ливня. Холмы сразу исчезают за его темным покрывалом.

Ливень, смешанный с градом, низвергается под косым углом на всю местность. Он спускается длинными темными полосами, которые бегут по склонам, наполняют долины, устремляются вверх, с шумом проходят между стволами ближайшего леса, и вот — они уже здесь.

Ливень обрушивается на наш лагерь с шумом, как наводнение. Потоки воды яростно бьют по палатке, в которой, пригнувшись, оглушенные, сидим мы.

Бешено барабанит град. Кедры, к которым привязаны палатки, трещат; так и кажется, что вихрь вырвет их с корнем и унесет вместе с нами.

Каждую минуту мы боимся, что палатки, подхваченные ветром, улетят в пространство.

Через некоторое время я вдруг заметил, что одна из веревок развязалась. Как только ветер со всей силой ворвется внутрь, он сорвет палатку. Веревку необходимо укрепить во что бы то ни стало. Я быстро накидываю на себя непромокаемый плащ и осторожно выставляю голову.

Дождь продолжает идти с бешеной силой. Я вылезаю и тщательно укрепляю веревку.

Но неожиданный порыв ветра толкает меня в сторону. Я хватаюсь за сучок. Он ломается, и я скольжу по размокшей глине. Утратив равновесие, машу руками в воздухе, и через секунду стремглав качусь под гору и сваливаюсь в промоину, к счастью, на мягкую подушку пропитавшегося водой лишайника, совершенно не разбившись.

Я вскакиваю и оглядываюсь кругом. Бешенство бури уже миновало. Дождь постепенно стихает, но еще царит полумрак. Грязная вода несется вниз сотнями ручьев и каскадов.

Я бегло осматриваюсь, как лучше пробраться назад; цепляюсь за мокрые стебли брусники и клюквы. Уже вижу палатку. Я слышу, как гудит гром в долинах.

Но что это? Крик! Я осматриваюсь и замечаю какие-то фигуры, быстро двигающиеся в тумане, который поднялся после дождя.

Прежде чем я успел крикнуть, около двадцати этих загадочных существ бросаются на палатку. Слышен шум короткой борьбы, двукратный лай! Я вижу, как эти существа — я могу различать лишь их силуэты — тащат свою добычу к лесу и исчезают в нем.

XIX

Я остался совершенно беспомощным и одиноким в наводящей ужас, молчаливой, враждебной стране.

Проносятся черные разорванные облака, но между ними уже проглядывает улыбающееся небо.

Даже тогда, когда я заблудился на ледниковой равнине и стоял один среди ревущей бури, даже тогда я не испытывал такой тяжести и такого беспомощного состояния. Никогда на меня не нападал столь сильный страх, как после этой внезапной катастрофы.

Что это за существа, которые напали на лагерь? Взяты ли мои друзья в плен или же убиты? Что будет с ними, если они в плену?

Ведь множество ученых утверждает, что человек ледниковой эпохи был людоедом.

Признаюсь, что в первое время я думал только о Надежде. А последовавшая сильная душевная боль открыла для меня самого приятную и вместе с тем страшную действительность — я люблю эту смелую девушку. Я понял в один и тот же миг, что люблю ее и что она потеряна для меня. Когда я поднялся на вершину холма, под кедры, там уже не было палатки: все исчезло, и следы борьбы смыл дождь, и вокруг не было видно ни одного живого существа.

В отчаянии я прислонился к стволу дерева и простоял так несколько долгих минут.

Постепенно энергия возвращалась ко мне. Я выпрямился, полный решимости. В браунинге у меня было только два заряда, в карманах — коробка спичек, компас и большой перочинный нож. Но я не колебался. У меня сложился определенный план.