Если у меня ничего не выйдет, я оставляю за собой возможность мести. Тогда я организую такое же обманное приспособление, как у «Портатех», и верну свои деньги в десятикратном размере. Такого варианта я не отметаю. Дураков хватит и на мою долю.

Вот бы удивился Рюдигер, если бы вдруг заехал ко мне. Всё-таки я по нему скучаю.

Эдуардо Вакверизо

Цена денег

Марта поливала цветы. Коротким, точным движением запястья она всегда перекрывала струю воды именно в тот момент, когда каждое растение получало ровно столько влаги, сколько нужно, — чутьё, развитое за многие годы, в течение которых она боролась за то, чтобы держать своего домобота подальше от сада, чтобы тот не превратил его в механически оптимизированный огород. Она остановилась, чтобы искупать лицо в потоке утреннего солнца, и на миг закрыла глаза. В такие моменты переставали существовать все проблемы. Не оставалось ничего, кроме маслянистой полутьмы.

Её вспугнула соседская машина, и она снова открыла глаза. С мощным гудением к дому подкатил большой, сверкающий экипаж, состоящий, казалось, сплошь из цветного стекла. Машина знаменитостей. Они могли себе такое позволить, тогда как она… Марта опустила взгляд на свои руки. Её кожа давно утратила нежность и эластичность, а в глубине затаился артроз, словно медленный крик, словно затяжной гром, с которым время кубарем катилось по её телу. Соседи вышли из машины, — их тела были моложавы и полны жизни, волосы шелковисто блестели в тёплом утреннем воздухе, — и, шутя и пересмеиваясь, двинулись к своему дому.

Вскоре Марта услышала, как в сад вышел её муж и, кряхтя, опустился на железный стул. Его суставы тоже тосковали по солнцу.

— С виду они кажутся такими молодыми…

— Кто, Марта?

— Наши соседи.

Мануэль не ответил. Она снова принялась за дело, слыша, как стул мужа поскрипывает от его лёгких покачиваний. Она представила себе, как он смотрит в небо, такое голубое и безоблачное. Он всегда смотрел в небо, покачиваясь на своём стуле, как будто там были все ответы, как будто там было время, которого им так недоставало. Время, — всегда всё было вопросом времени. Она снова занялась своими растениями. Бесшумно, словно привидение, в сад явился и домобот с чашкой чая в одной из своих нескольких рук.

— Хочешь чаю, Марта?

— Ты знаешь, чего я хочу, Мануэль.

— Опять ты за своё. Принимай вещи такими, какие они есть.

Марта не ответила. Она обнаружила сорняк, изрядно выросший, почему-то не попавшийся ей на глаза раньше. Неужто и зрение начинает ей отказывать? Вполне возможно. Она ухватилась за стебель обеими руками, сильно потянула и вырвала растение с корнем, отчего на гладкой поверхности газона возникла ямка.

— О боже!

Мануэль ничего не сказал, а лишь укоризненно косился на робота до тех пор, пока ему не почудилось, что тот опустил голову. Этот сорняк должен был обнаружить робот. Ещё несколько месяцев назад Мануэль запрограммировал его работать в саду по ночам: обогащать почву кислородом, уничтожать мелких паразитов, которые питались молодыми побегами, и удобрять корни азотосодержащими гранулами. Марта ничего не понимала в роботах, поэтому Мануэль надеялся, что она никогда не заглянет в память машины и не обнаружит эту интервенцию. Мануэль всё ещё покачивался, пока Марта старалась выровнять потревоженную почву.

— Я всё сделаю сама. Ничего не говори, я не допущу, чтобы эта машина к чему-нибудь прикасалась в моём саду, я и сама пока что прекрасно справляюсь. Ты посмотри на наш сад, он лучше любого соседского, и этого я добилась сама, без всех этих машин.

Мануэль не перебивал её, — она говорила всё тише, всё больше для себя самой. Он знал наизусть эту старую песню. Она просто не хотела принимать действительность как она есть, вот и всё.

— Сегодня приедет наш мальчик, ты хоть помнишь об этом?

— О боже! Конечно, сегодня утром я ещё об этом помнила, но потом вышла в сад…

Марта выпрямилась, вытерла руки о фартук и заспешила в дом. Мануэль остался один и продолжал наслаждаться солнцем. Когда на гравии подъездной дороги послышался шорох шин, Мануэль очнулся — то ли от дрёмы, то ли от забытья. Мир вокруг него упростился до примитивной картины из трёх цветовых пятен: синевы неба, белизны домов и зелени садов. Но теперь картина стёрлась. Он увидел, как из машины выходит его сын, улыбаясь ему, и эта улыбка вошла ему в кровь, словно горячий кислород, наполнила каждую клеточку его тела теплом, которое было гораздо интенсивнее весеннего солнца.

— Мама, я уже здесь.

— Сынок… Как хорошо, что ты приехал!.. Ты похудел… Наверно, ничего не ешь и ещё допускаешь, чтобы эти машины готовили тебе еду.

— Как и 99 процентов всех людей, мама. Ты одна из всех, кого я знаю, до сих пор имеешь в доме кухню.

— И так оно будет и впредь. Накрывай стол, Мануэль.

— Ладно.

Мануэль дал отмашку роботу, который тактично ждал в углу, а сам сел рядом с сыном. Алехандро кивнул в сторону робота.

— Это ведь очень старая модель, верно?

— Да, они уже дважды приходили, чтобы починить его, а нового мама ни за что не хочет.

— Но ведь они же бесплатные, папа. Каждый имеет право на замену, когда старый уже неисправен или модель устарела. Тебе надо бы как-нибудь посмотреть новое поколение: эти домоботы в пять раз эффективнее.

Мануэль улыбнулся сыну и пожал плечами. Потом стал наблюдать за домоботом, который быстро передвигался по дому на своих коротких ногах. Металлические мускулы сокращались и растягивались так быстро, что посуда мигом была снята с полок и с помощью манипуляторов, длина которых варьировалась, с аккуратностью до миллиметра расставлена на столе. Более эффективная модель? Ну да, вполне возможно. Его уже ничто не удивляло.

— Домобот, модель Х-3!

Робот мгновенно подчинился окрику. Он остановился перед молодым инженером и открыл свою переднюю панель управления. А Мануэль припомнил модель своей юности: по сравнению с этим чудом техники то была неуклюжая огромная машина, но она уже была способна сносно выполнять порученную ей работу: мести улицы, производить предметы, работать на поле, управлять самолётами. На миг перед его внутренним взором ожила картина: костёр, на котором горела одна из тех машин, а вокруг плясала и бесновалась группа приверженцев учения New-Age. С тех пор прошло так много времени, что эти воспоминания уже кажутся ему не своими, а, скорее, пришедшими из фильма или из романа, — они совершенно чужды его сегодняшнему дню. Какой же здравомыслящий человек откажется избавить себя от работы?