— Кал Маакс. Истомость… стоимость… изменение стоимости, — завёл он, а я подумал: «Ну, началось! О боже!»

Потом некоторое время было тихо. Рюдигер собирался с силами.

— Изменение стоимости денег, которые должны превратиться в капитолий.

Он захохотал, пьяно и громко.

— Ха-ха-ха! В капитолий! Вот славно-то!

Ещё один глоток для подкрепления.

— …должны превратиться в капита-а-ал, — продолжал он, — иначе эта штука… деньги… не может действовать. Ты хоть знаешь это, эй, мудрец?

Он смотрел на меня осоловело, как боксёр в нокдауне, и я знал, что сам такой же невменяемый. Когда он называл меня «мудрецом», дело было плохо. А я не мог достойно защититься. Я даже не был уверен, смогу ли я встать, чтобы сходить в туалет. Я был также не уверен, говорил ли когда-нибудь Маркс об «этой штуке… деньгах».

— Но! — внезапно выкрикнул Рюдигер. — Поскольку! В качестве покупательного и платёжного средства они лишь ре-а-ли-зируют цену прод… цену прод… ну, ты знаешь. Хихи. Цена кусается. Тогда как! Они, застывая в своей собственной форме, как кекс, который никто не ест, становятся окаменелостью. От остающихся бога… богатыми… от остающихся равными стоимостных велич… — Рюдигеру пришлось сделать ещё один глоток. — …величин… и так далее.

Он посмотрел на меня с заносчивостью пьяницы.

— Знаешь, что это значит, ты, мудрец? Знаешь, что это значит?

— Мне плевать на кекс! — бормотал я.

— Окаменелость! Ты и твои деньги, вы оба окаменелое дерьмо! Ты с ними ничего не делаешь, только сидишь на них своим окаменелым за-а-адом! Кал Маакс! Он считал: даже капиталисты лучше, чем вы, наследнички! Капиталист, он хотя бы что-то делает! А ты окаменелое дерьмо!

Потом он закрыл глаза и погрузился в нечленораздельный лепет, из которого я лишь с трудом мог разобрать «разделение на классы», «не капитал», «рабочая сила». Потом он начал напевать «Интернационал».

— Ты, бестолочь, — ловко ввернул я. — Да ты живёшь за счёт окаменелого дерьма.

М-да. И в следующие дни я понял, что, пожалуй, накачался в тот вечер не под самую завязку, поскольку мог припомнить всё это дерьмо. Весёлым мне это не казалось. Я даже был по-настоящему сердит. Чего он, собственно, себе воображает! Мои деньги вовсе не превратились ни в какую окаменелость! Они приносили банковский процент! «Но они не работают!» Это я тоже помнил. Это мне говорил и мой финансовый консультант. В банке. Который не хотел, чтобы мои деньги прозябали на обыкновенном банковском счёте и в облигациях государственного займа. Они будто сговорились между собой. Мой банковский консультант и мой друг, вульгарный марксист Рюдигер, придерживались одного мнения: окаменелость. Что-то должно было случиться.

В этот день случилось не одно что-то, а два. Во-первых, я искал в Интернете цитату из Карла Маркса. И нашёл её. Естественно, без «этой штуки, денег» и без «кекса». Но всё равно совершенно непонятную. Как и прочее дерьмо, которое Рюди вешал мне на уши и раньше. Однако я усвоил, что «окаменелость» — это нехорошо. Итак, их было уже трое, кто советовал мне пустить деньги в дело. Мне вспомнился вдобавок и четвёртый: отец. Он ещё на смертном одре сказал мне: «Сделай из них что-нибудь! Чтоб не только прогулять да прокатать на скоростных машинах». Пришлось пообещать ему это. Странная подобралась четвёрка. Я всерьёз задумался.

И решил рассчитаться с Рюдигером. Я записал, сколько он мне должен. Припомнил я далеко не всё, а только около 100 000 евро. Довольно длинный список отдельных долгов, а ведь если присмотреться внимательней, помимо этого списка, я регулярно просто так «поддерживал» его. В среднем по тысяче евро в месяц. Уже многие годы. Но этот расчёт я тут же выбросил. И из головы тоже. Я не хотел запугивать своего единственного друга.

А вечером пришёл тот е-мейл.

Ну кто же настолько глуп, чтобы всерьёз относиться к рекламному спаму? Я. Стефан. Типичный придурок Новой Экономики. «Если они слишком много обещают, держись от них подальше», — так говаривал мой покойный старик. И он был прав. Но всё, что излагала фирма «Портатех лимитед», звучало так заманчиво. Они хотели строить минифабрики и сбывать их в странах третьего мира. Фабрики, которые помещались в двенадцатиметровом контейнере. Пекарни, металлообработка, электроника, изготовление шин, пластиковой посуды, алюминиевых вёдер и так далее. Каждая мини-фабрика — со своей специализацией, помещённая в стандартный судовой контейнер длиной двенадцать метров, пригодный и для железной дороги, а то и для самолёта и вертолёта. Неразвитые страны, заросшие джунглями и лишённые какой бы то ни было инфраструктуры? Рваные транспортные пути? Нехватка средств для крупных инвестиций? Всё это не проблема для мини-фабрик: они маленькие, относительно дешёвые, в эксплуатации просты и мобильны.

Но, разумеется, всё находилось пока в стадии разработки. Мол, существует уже действующий опытный образец, который они охотно мне продемонстрируют, но для серийного изготовления требуются дополнительные инвестиции. И вот как раз и ищут людей с перспективным видением, желающих вложить средства в «нестандартное технологическое поле». Возможности получения прибыли колоссальные. Что нужно нищему третьему миру больше, чем готовые для внедрения производственные мощности, которые, к тому же, можно приспособить к местным потребностям? Да эти фабрики у нас просто из рук будут рвать, будут-будут. А ещё и этическая «прибавочная стоимость»! Тот, кто поддержит «Портатех», поддержит, в конечном счёте, третий мир. Получается, можно одновременно сделать что-то не только для собственного обогащения, но и для негров. Класс! Осталась лишь подготовка к серийному производству, всё остальное уже проделано. Ближайшая демонстрация прототипа для заинтересованных лиц: Кинцигхофен/Бавария, 12.05, в 14–00 на фирме «Логистика Людвиг», внутренний двор.

Рюдигер сразу же проявил скептицизм. Вот ведь чудо: будучи врождённым паразитом, он своих собратьев по виду чуял за километры против ветра.

— Они хотят тебя ободрать, — тут же заявил он. — Кинцигхофен — да это тоже третий мир. Всё враньё, на спор. Мини-фабрики? Что-то я никогда про такое не слышал. А ведь я регулярно читаю «Экономист», «Файнэншл Таймс» и «Файнэншл Таймс Дойчланд». Марксисту такая информация необходима. И там ничего не пишут ни про какие мини-фабрики. Я бы не стал в это ввязываться.

— Ты просто боишься, что я разорюсь, и тогда ты больше не сможешь меня доить, ты, оболтус.

— Может, и так, — сказал Рюдигер и ухмыльнулся.

Мне следовало бы внимательнее отнестись к этой ухмылке.

Я поехал в Кинцигхофен.

Шоу было что надо. День выдался ветреный, и у главного клоуна («Д-р Эберхард») вырвало из рук бумаги. Он должен был броситься за ними вдогонку. Но не стал этого делать. В остальном всё проходило превосходно. Фабрика-контейнер при своих двенадцати метрах длины и трёх метрах высоты выглядела не такой уж мобильной и не такой уж мини и была специализирована на производстве вёдер для воды. Вёдер из алюминия.

— А теперь напрягитесь и представьте себе Африку, — сказал этот хорошо одетый специалист по продаже контейнерных фабрик. — Что в Африке является самой насущной проблемой? Ну?

Полные надежд инвесторы, среди которых был и я, глупо таращились на него.

— Солнце? — отважился один из нас, а остальные засмеялись. Как в школе.

— Не так уж и неправильно, — сощурился в улыбке хорошо одетый и импозантный доктор. — Но лишь опосредованно. Непосредственно же часто бывает так, что где-то есть вода, ещё не выжженная солнцем, но её тяжело доставить к людям, которые в ней нуждаются. Водопровод? Канализация? Об этом можете забыть. И вот, у африканцев возникает проблема. Есть источник, но в полутора часах ходьбы. А если в моём распоряжении лишь треснувшая тыква калебас или дырявый кожаный бурдюк, много ли я могу? Ведро — вот это другое дело. Настоящее красивое ведро с крышкой, чтобы не всё испарилось по дороге. А где взять африканцу ведро? Отныне будет где: у нас!