Я кивнул, он коротко улыбнулся и закрыл за собой дверь.

Как и было обещано, вскоре принесли кувшин пива и поставили около моей кровати, а затем еще немного хлеба и сыра, яблок и ягод. Один мальчик-слуга помог мне сесть, подложив мне под спину набитую соломой подушку, а другой принес дров для огня, который уже начал затухать. Я съел, сколько смог, но на самом деле не чувствовал себя голодным, поэтому, когда та же парочка вернулась, чтобы забрать посуду, большая часть пищи оставалась в корзинке.

Я размышлял о капеллане, Гилфорде, почему он выбрал себе французского господина, такого как Мале? Я думал об английских лордах, перешедших на сторону короля Гийома в первые месяцы после нашей победы при Гастингсе. Многие до сих пор оставались на своих прежних землях. Их клятвы, не добровольные, а вынужденные, и сейчас, спустя больше двух лет, вызывали недоверие у как у норманнов, так и у англичан.

С другой стороны, этот священник заявил, что горд служить виконту, и мне показалось, что о побоище в Дунхольме он говорил с искренним сожалением. С тех пор, как мы впервые прибыли к этим берегам, ни один англичанин не смотрел на нас иначе, чем с ненавистью и враждой. Я не понимал, почему он ведет себя иначе.

Некоторое время я лежал на спине, прислушиваясь к звукам за окном: ржание лошадей, крики мужчин, упражняющихся с оружием, равномерный стук железа о железо, раздававшийся издалека: в кузне кипела работа. И, хотя я еще чувствовал слабость, это не была та свинцовая усталость, как раньше. Когда моя голова немного прояснилась, я сел и как следует помолился, благодаря Бога за спасение и прося его спасти души тех, кого я потерял. Прошло много времени с тех пор, как я молился правильно, не в седле и не наспех, и я очень надеялся, что он услышит меня.

Было уже далеко за полдень, когда раздался стук в дверь. Прежде, чем я успел ответить, вошел мужчина.

Это не был священник, я увидел худощавого и высокого человека, ростом с меня, может быть, трудно было сказать, не имея возможности встать напротив него. Его волосы, остриженные по французской моде, были пепельно-серыми, лицо угловатое с густыми бровями и длинным шрамом, тянувшимся по правой щеке к подбородку. Его алая туника была расшита золотой нитью по вороту и рукавам.

Два пальца на правой руке были украшены серебряными кольцами. Наш господин виконт — человек не бедный, подумал я.

— Танкред Динан, — сказал он. Голос был низким, но не суровым, тем не менее, по его тону чувствовалось, что человек привык к власти.

— Милорд, — ответил я, опустив голову. Это был предел вежливости, который я мог проявить сидя.

— Меня зовут Гийом Мале. Я уверен, что ты слышал обо мне.

Я не знал, содержало ли последнее замечание иронию, но никаких признаков улыбки на его лице не обнаружил.

— Для меня большая честь встретиться с вами, — сказал я.

Воспитываясь под рукой лорда Роберта, я привык иметь дело с влиятельными людьми. В качестве одного из приближенных короля, его часто требовали ко двору, и поочередно то я, то Уэйс сопровождали его с нашими отрядами к Вестминстеру.

— Кроме того, — сказал Мале, — Мне хорошо известна ваша репутация командира и бойца.

Он сел на один из табуретов у моей постели и протянул руку. Я пожал ее. Хватка у него была крепкая, и я почувствовал мозоли у него на руках, что было необычно для человека его положения.

— Я знал Роберта де Коммина, — сказал он, отпуская мою ладонь. — Я много молился о спасении его души с тех пор, как услышал эту новость. Мы все остро почувствовали его потерю. И он был хорошим человеком, что является большой редкостью в наши дни.

Я почувствовал, как влага собирается в уголках глаз, но решительно сморгнул ее.

— Да, милорд, — я не знал, что еще сказать.

— Уверен, что мой капеллан рассказал тебе все, что мы знаем о произошедшем в Дунхольме. Потеря стольких людей за одну ночь, это беспрецедентная катастрофа.

— Враг застал нас врасплох, и их было столько, что у нас не было никакой надежды удержать город.

Хотя, если бы мы отступили к крепости и сплотили наши силы, как я доказывал себе, возможно, у нас появился бы шанс.

— Тем не менее, найдутся поганые языки, утверждающие, что граф должен был лучше подготовиться. Что он был слишком самоуверен. Он отпустил армию грабить город и пьянствовать, хотя подозревал, что враг недалеко.

Я колебался, удивленный тем, как много Мале знал о событиях в Дунхольме. Должно быть, он успел поговорить с теми, кто смог вернуться — с Эдо, Уэйсом и другими рыцарями, служившими лорду Роберту.

— Все, что он делал, он делал по просьбе и при поддержке прочих лордов, — сказал я.

Я это знал точно, потому что был в общем зале, когда между ними разгорелся спор. Вскоре после этого я был послан с Эдо и другими парнями на разведку в холмы.

— Может быть, — сказал Мале, — Но так как лорд Роберт погиб, оказалось очень удобно переложить на него всю вину за провал.

Я молчал, пытаясь осмыслить его слова. Я не любил многих из этих господ, но не думал, что они способны на подобную низость. Это выглядело, по крайней мере, как предательство.

— И кроме того, — продолжал Мале, — Есть другие, которые спрашивают, как случилось, что двум ближайшим паладинам лорда Роберта удалось выжить, в то время, как он погиб? — он приподнял бровь.

Он предполагал, что мы с Уэйсом сознательно бросили нашего сюзерена, спасая собственные шкуры. Меня захлестнул прилив гнева такой силы, какого я еще не чувствовал после битвы, но смирил его. Я не мог позволить себе потерять самообладание перед виконтом, особенно учитывая его щедрость, с которой он дал мне приют в своем доме.

— Вы тоже хотите спросить об этом, милорд? — я смотрел ему прямо в глаза.

В уголках его рта появилась слабая улыбка.

— Вижу, что нет нужды, — сказал он. Затем его лицо вновь стало серьезным, а губы затвердели. — Роберт доверял немногим людям, но те, кого он выбрал, в полной мере достойны доверия. Он знал, как завоевать уважение и преданность, и я не сомневаюсь, что вы сделали для него все, что могли. Тем не менее, найдется немало таких, кто думает иначе и дважды подумает, прежде, чем брать вас к себе на службу.

— Милорд, — сказал я. — Мой господин погиб меньше недели назад.

— Эрл[9] Роберт хорошо отзывался о тебе, — он прервал меня, словно не слыша. — Я действительно много слышал о твоей доблести, Танкред. Я знаю, что ты спасал ему жизнь, и не раз. Ты отдал ему свою лошадь, когда под ним убили коня при Гастингсе. Ты отбил его у врагов, когда его окружили.

Я снова удивился осведомленности Мале. Все, что он говорил, было правдой: эти картины вставали у меня перед глазами, словно все произошло только вчера. Но ничто не могло изменить того факта, что в конце концов я потерял своего сюзерена.

— Зачем вы рассказываете мне все это? — спросил я, хотя чувствовал, что знаю ответ.

— Мне нужны хорошие бойцы, сейчас, как никогда, — ответил виконт. — Враги попробовали норманнской крови, и скоро они пожелают большего. Дунхольм — только начало.

— Думаете, нам надо ждать проблем из Нортумбрии?

Мале несколько мгновений изучал меня, затем поднялся и направился к окну. Он выглянул наружу, бледный солнечный свет озарял его лицо.

— Нортумбрийцы всегда были бунтовщиками, — сказал он. — И они с гордостью и презрением относятся к побежденным. Так было всегда, и так остается сейчас. Ты своими глазами видел их дикость.

— Но враги отбили Дунхольм, — возразил я. — Как вы можете быть уверены, что они не остановятся на достигнутом?

Он повернулся ко мне. Теперь его лицо погрузилось в тень.

— Конечно, не могу, — ответил Мале. — Но вспомни, что до сих пор они не потерпели от нас ни одного поражения. Убийство графа придало им уверенности. Я считаю, что пройдет не так уж много времени, прежде чем они двинут войска на юг. — он вздохнул. — И ты должен знать, что Нортумбрия является всего лишь частью наших проблем.