На горелых чёрных пустошах высились горбами туши разбитых «черепах» и «ходоков». Инопланетные бронемашины в пробоинах от ракет и снарядов, выжженные изнутри, влипли в запёкшуюся слизь, что заменяла этим чудовищам кровь. Уже готовились трофейные команды — пилить их корпуса. Пенистая мориорская броня — ценный стратегический материал, такой на Мире не выплавишь!

— Они появляются всё реже… — Штабс-капитан Вельтер в бинокль осматривал гребнистый боевой механизм, расстрелянный артиллеристами. — А весной кратер плодил их десятками.

— И свежих «черепах» давно не видно, — заметил фельдфебель.

— Что, соскучился?

— Храни бог! На переднем крае, да с ручной ракетой, против восьминога… Одним лучом батальон скосит, помолиться не успеешь.

— Теперь-то они присмирели. — Аршин за аршином офицер пристально изучал дырявый корпус «ходока» — есть ли внутри кто живой?.. Хотя после такого попадания живых быть не должно.

«Нам бы эта руина пригодилась. Для корректировщиков огня — отличное укрытие».

Ещё на триста мер ближе к ямине, где зарылся в грунт корабль пришельцев! Если так двигаться, то к осени, ещё до снега, можно подойти к кратеру вплотную — и тогда…

«Заморим их в норах, как крыс. Все отдушины, все входы-выходы — залить бетоном, поставить стражу, врыть сейсмографы Тор-Майда. Отрапортуем: „Ваше Величество, противник подавлен!“ Отпускной билет, сесть в вагон — и к жене, к моей лапушке… Заждалась. Да, обязательно взять с собой кошку. „Милая, смотри — вот Миса, наша фронтовая киса. Она выследила семьдесят три подкопа, сам государь назначил ей пожизненный паёк…“».

Увы, до полной победы — как ползком по этой грязи, перемешанной с осколками и пеплом. Тёмное небо, серый дождь, а вдали — тоскливый вой уродов.

— Завтра в ночь устроим туда вылазку. Приманки для уродов наготове?

— Так точно, гере штабс-капитан. В провиантском складе на льду дожидаются. Эх, жаль поросят впустую скармливать!.. Их бы в суп, на жаркое… Может, лучше собак настреляем? — смело предложил фельдфебель. — Урод нынче голодный, на любое мясо кинется. Им, тварям, скучно одну траву жрать, и ту огнемётчики пожгли…

— Неделю охотиться будешь, трата времени.

На поросёнка урод шёл как одержимый. Разложи пяток тушек, к утру будет с гарантией пять мёртвых тварей, или больше. Сами кроты на это угощение не клюнут — умные, — а их живые машины безмозглы, пожирают всё съедобное. Где им понять, чем поросёнок приправлен.

— Ловко ты, Нож, яд фасуешь, — любовались Рыжие Коты тем, как жандармский медиум заливал цианид в кисет из студенистой мориорской плёнки. Сержант работал аккуратно, как аптекарь — в каучуковых перчатках, ни капли мимо. Опля! затянул горловину, мягкая капсула готова.

— Обмыть и натереть уродским жиром — не учуют.

— Ты из приказчиков? — спросил мельком Вельтер, сидевший в палатке поодаль. Под вечерний шелест дождя, после чашки горячего взвара, строгий штабс-капитан стал разговорчивей и благодушней.

— Так точно-с. Постное масло развешивал, тем же манером.

Рыжие Коты расхохотались, ухмыльнулся и довольный Нож:

— Лавочник нигде не пропадёт! Не стрелял, а сколько гадов уложил.

— Да с полсотни точно, — счёл в уме другой разведчик.

— Походатайствуйте, ваше благородие, чтоб Ножу дали нагрудный знак — «Отличный крысомор».

Улыбнувшись, Вельтер ответил, уже серьёзно:

— Шутки шутками, братцы, а дело важное. Чем меньше живых машин, тем меньше войско, а пополнять ряды кротам, похоже, нечем…

До рейда оставались сутки с лишком. Впереди день трезвости, когда нельзя себе позволить ни трубки, ни чарки — и на ужин Рыжие Коты отвели душу, утешились солдатской водкой. Табачный дымок смешался в палатке с запахом горького миндаля. Чистили оружие, набивали обоймы, царило мужское военное братство.

— Неужто у них семена покончались? — толковали бойцы меж собой. — Шар-то — громадина. Тех поганых семян набить можно на целую армию уродов…

— Или наш газ всех умертвил? Будьте любезны, ваше благородие, скажите — как они эту гнусь плодят? — решился спросить один Рыжий Кот.

— Это колдовство, — встрял другой, постарше. — Нам полковой поп сказал — их сам царь тьмы научил, как растить нежить, из грязи с кровью пополам с лихими зельями.

— Нам бы таких семян на ферму, — размечтался третий. — Корми хоть навозом, в неделю готов телок на рынок…

— За такой товар, брат, в покаянный дом отправят. Скажи спасибо, если не на виселицу!

— Выходит, семенной запас у них тю-тю. Осталось поднажать — сомнём.

— Ха, а старые кратеры, с прошлой войны? До сих пор стережём! И уроды, бывает, оттуда вылазят… Есть зерно в закромах, раз они появляются.

— Запас зародышей сильно потрачен, — заговорил Вельтер. Коты притихли, слушая командира. — К тому же мы лишили их корма — в центре зоны ни былинки, а без еды и нежить не растёт. Но, если наука права, кроты умеют пополнять запас, хоть и помалу.

— Режут, как картохи на посев? — наугад спросил Нож.

Штабс-капитан вначале промолчал, глядя на пламя карбидной лампы. Его лицо казалось одеревеневшим, лишь губы слегка исказились в злой гримасе:

— Есть способ. Лучше о нём не знать.

Как офицер, он слушал лекции тех господ из научной тюрьмы генштаба, которые изучали дьяволов. Записывать лекции воспрещалось — всё на слух, на память. В самом деле, тайны подземелий таковы, что простым людям ни к чему их рассказывать — от иных новостей можно ума лишиться. Пусть святых отцов слушают — про чары царя тьмы, лихие зелья и тому подобное.

— Как там Миса? — спросил он подпрапорщика, отвечавшего за содержание заветной кошки.

— Над мясом носом поводила, кушать не изволила.

— Ты что ж, подлец, несвежего ей подал?

— Никак нет, ваше благородие, мяско наисвежайшее, прямо с офицерской кухни. Лично брал с разделочной доски. Её пушистость мышковать желает, по всему заметно…

Вот же привередница! Сколько ты кошку ни корми, а живая мышь ей слаще. И ведь умеет, рыжая, сыскать себе добычу там, где и жуки вымерли. Не иначе, рядом погреба с припасами, где мыши гнездятся — тут были деревни, их война смела… Миса любой шорох слышит, любой писк.

— Ну, пусть охотится.

Когда настала ночь, сменились караулы. Вельтер вышел оглядеть стоянку со стороны — хорошо ли замаскирована.

Ни дымка, ни огонька, ни искорки света — палатки как в землю вросли, с пейзажем слились. К полуночи дождь перестал, но небо осталось заложено тучами. Во мраке призрачно проступали соседние холмы; местами обгорелые деревья поднимали вверх чёрные кривые сучья. Сырой ветер заунывно свистел в голых ветвях.

Вдали замигал световой телеграф на мачте. Тыловые базы передавали по кругу сигнал: «Всё спокойно! Будь настороже!»

Сквозь ветер до ушей Вельтера донеслось слабое мяуканье.

Миса! Узнала хозяина…

— Кис-кис-кис, — позвал он едва слышно, направляясь на звук.

Опять далёкое «мяу».

«Хватит ей разгуливать — взять подмышку, и домой».

Штабс-капитан прошёл сотню мер, ориентируясь по мяуканью Мисы, когда земля у него под ногами беззвучно разверзлась, и Вельтер камнем рухнул вниз, как в колодец. Уцепиться за края не удалось, крик заглох в тесноте земляных стен. Упал он спиной во что-то мягкое, податливое…

…которое вмиг ожило и оплело его по рукам и ногам десятком гибких щупалец. Один из жгутов обвил горло, другой лёг поперёк лица, зажав рот. Рванувшись изо всех сил, штабс-капитан попытался освободиться, сбросить живые путы, выхватить револьвер — тщетно. Щупальца лишь крепче сжались, едва оставляя возможность дышать. Еле-еле смог достать до кобуры ладонью — кобура уже пуста!..

Вокруг, под сводом низкой, наспех вырытой камеры, загорелись загробным зеленоватым светом лампы кротов — мягкие «груши», налитые взвесью фосфоресцирующих бацилл.

Его ждали.

Трое дьяволов в бурых обливных комбинезонах без швов, в масках и капюшонах, скрывавших головы. На телах ремённая сбруя с кобурами и патронташами, на предплечьях ножны с кинжалами. Одни глаза поблёскивают — тёмные, жёсткие.