Валландер неподвижно стоял в тишине. Туман за окном по-прежнему не рассеялся. Ему стало не по себе. Он чувствовал, как на него глядят предметы в комнате. Он подошел к стене, на которой висели две фотографии в рамках, снятые с воздуха. Пошарил в карманах, ища очки. Как раз сегодня он их не забыл. Надел и подошел ближе. Одна фотография была черно-белая, другая — цветная, поблекшая. Черно-белая сделана в 1949 году. За два года до того, как Хольгер Эриксон приобрел поместье. Цветная снята в 1965. Валландер отодвинул штору, чтобы пропустить побольше света. Вдруг в саду среди деревьев он увидел одинокую косулю, щиплющую траву. Валландер замер. Косуля подняла голову и посмотрела на него. Потом спокойно продолжила щипать свою траву. Валландер не двигался. Ему показалось, что он никогда не сможет забыть эту косулю. Сколько он так простоял, он не знал. Какой-то звук, не слышный Валландеру, спугнул косулю, и она поскакала прочь. Валландер все стоял у окна. Косуля исчезла. Валландер вернулся к фотографиям, которые были сделаны одной и той же фирмой, «Фото с самолета» с интервалом в шестнадцать лет. Самолет с фотографом подлетал с юга. Все детали видны очень отчетливо. В 1965 году Хольгер Эриксон еще не построил свою вышку. Но холм уже есть. И канава. Валландер прищурился. Никаких мостков он разглядеть не смог. Он смотрел на контуры поля. На фотографии ранняя весна. Поля вспаханы. Но пока никакой зелени. На снимке очень отчетливо виден пруд. Рощица рядом с узкой проселочной дорогой, разделяющей два поля. Валландер наморщил лоб. Этих деревьев он что-то не припоминал. Возможно, он мог не заметить их утром из-за тумана. Но он и не помнил, чтобы они были там в прошлый раз. Деревья казались очень высокими. Не заметить их было невозможно. Они стояли прямо посреди поля. Он стал рассматривать дом, расположенный в центре снимка. Между 1949 и 1965 годами на нем поменяли крышу. Снесли сарай, служивший, вероятно, свинарником. Расширили подъезд к дому. В остальном ничего не изменилось. Валландер снял очки и посмотрел в окно. Косуля так и не вернулась. Он сел в кожаное кресло. Его окружала тишина. В Свенставик едет «шевроле». Оттуда на нем в Сконе приезжает женщина. Потом она исчезает. Через двадцать семь лет погибает человек, который, возможно, ездил за ней в Свенставик.

Так Валландер просидел в тишине около получаса. Еще раз мысленно вернулся к событиям. Сейчас они разыскивают по меньшей мере трех женщин. Кристу Хаберман, Катарину Таксель и ту, имя которой им неизвестно. Зато они знают, что она ездит на красном «гольфе». Иногда, возможно, носит накладные ногти и курит самокрутки.

А может, они разыскивают только двух? Если две из них — одно и то же лицо. Если Криста Хаберман несмотря ни на что жива. В таком случае, ей шестьдесят пять. Женщина, которая ударила Ильву Бринк, была значительно моложе.

Нет, это невозможно. Так же, как и многое другое.

Он посмотрел на часы. Без пятнадцати девять. Он встал и вышел из дома. Туман по-прежнему не рассеялся. Валландер подумал о пустом загоне для собак. Потом запер дверь и сел в машину.

В десять Валландеру удалось собрать всех участников расследования на совещание. Не было только Мартинсона. Он обещал приехать после обеда. Утром он ходил в школу к Терезе. Анн-Бритт Хёглунд сказала, что Мартинсон поздно вечером позвонил ей. Ей показалось, что он пьян, — а такое с ним случалось крайне редко. Валландеру стало немного обидно. Почему Мартинсон позвонил Анн-Бритт Хёглунд, а не ему? Ведь они проработали вместе так много лет.

— Он, похоже, все так же настроен увольняться, — сказала она. — Но мне показалось, он хотел, чтобы я его отговорила.

— Я поговорю с ним, — сказал Валландер.

Они закрыли двери комнаты. Пер Окесон и Лиза Хольгерсон пришли последними. У Валландера создалось впечатление, что они только что закончили свое собственное совещание.

Лиза Хольгерсон взяла слово, как только в комнате стало тихо.

— Вся страна обсуждает народные дружины, — сказала она. — О Лёдинге теперь знают все. У нас спросили, не мог бы Курт сегодня вечером выступить в одной телевизионной передаче.

— Ни за что, — испуганно ответил Валландер. — Что мне там делать?

— Я уже отказалась за тебя, — успокоила она его, улыбнувшись. — Но ты мой должник.

Валландер понял, что она имеет в виду лекции в Высшей школе полиции.

— Споры ведутся яростные и ожесточенные, — продолжила она. — Остается только надеяться, что обсуждение растущего бесправия к чему-то приведет.

— В лучшем случае, может быть, это заставит высшее полицейское начальство относиться к себе хоть с малейшей долей самокритики, — сказал Хансон. — Не думаю, что в сложившихся обстоятельствах полиция совсем уж ни при чем.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Валландер. Хансон редко принимал участие в дискуссиях о полицейской организации, и потому Валландеру было интересно, что он думает.

— Я имею в виду все скандальные истории, — ответил Хансон. — В которых были замешаны полицейские. Наверно, это случалось и раньше. Но все же не столь часто, как теперь.

— Переоценить или не учесть это невозможно, — сказал Пер Окесон. — Большая проблема — постепенное смещение взгляда на преступление в полиции и суде. Преступление, за которое еще вчера можно было получить срок, сегодня считается мелочью, не достойной внимания полиции. И это, я считаю, оскорбительно для правосознания людей, всегда такого развитого в этой стране.

— Думаю, все взаимосвязано, — сказал Валландер. — И я очень сомневаюсь, что дискуссия о народных дружинах может повлиять на развитие событий. Как бы мне этого ни хотелось.

— Во всяком случае я постараюсь привлечь преступников к наибольшей мере ответственности, — сказал Пер Окесон, когда Валландер закончил. — Избиение было жестоким. Это я смогу доказать. Четверо виновных. Троих из них точно удастся приговорить к тюрьме. С четвертым не так определенно. Надо, наверное, еще сказать, что генеральный прокурор просил держать его в курсе дела. Мне это кажется большой неожиданностью. Но это значит, по крайней мере, что хоть кто-то там наверху воспринимает ситуацию всерьез.

— Оке Давидсон дал очень толковое интервью в «Работе», — сказал Сведберг. — К тому же, состояние его здоровья не вызывает дальнейших опасений.

— Тогда остаются Тереза и ее отец, — сказал Валландер. — И мальчики в школе.

— Правда, что Мартинсон собирается увольняться? — спросил Пер Окесон. — До меня дошли слухи.

— Это его первая реакция, — ответил Валландер. — Она вполне естественна и понятна. Но вряд ли он действительно уволится.

— Он хороший полицейский, — сказал Хансон. — Он это понимает?

— Да, — ответил Валландер. — Только этого может быть недостаточно. Когда такое случается, на поверхность иногда всплывает многое другое. Например, наша непосильная загруженность.

— Я знаю, — согласилась Лиза Хольгерсон. — И будет только хуже.

Валландер вспомнил, что до сих пор не выполнил своего обещания Нюбергу — не поговорил с Лизой Хольгерсон о перегрузке Нюберга, и записал это себе в тетрадь.

— Мы можем поговорить на эту тему позже, — сказал он.

— Я только хотела проинформировать вас, — сказала Лиза Хольгерсон. — Это все. Да, еще звонил ваш бывший начальник Бьёрк и пожелал вам удачи. Он принес свои соболезнования по поводу случившегося с дочкой Мартинсона.

— Он вовремя ушел, — сказал Сведберг. — Что мы ему тогда подарили — спиннинг? Если бы он здесь еще работал, вряд ли бы у него нашлось время ловить рыбу.

— Ну, ему и сейчас достается, — возразила Лиза Хольгерсон.

— Бьёрк был отличный начальник, — сказал Валландер. — Но пора нам вернуться к делу.

Они начали с графика, составленного Анн-Бритт Хёглунд. Рядом с тетрадью Валландер положил полиэтиленовый пакет с расписанием поездов, которое он нашел в секретере Катарины Таксель.

Анн-Бритт Хёглунд как всегда проделала основательную работу. Все пункты, каким-либо образом связанные с различными событиями, были внесены и расписаны в соотношении друг с другом. Валландер слушал и думал, что сам он с таким заданием никогда бы особенно успешно не справился. Наверняка бы схалтурил. «Ни один полицейский не похож на другого, — подумал он. — Только когда мы можем проявить свои сильные стороны, от нас есть настоящая польза».