Валландер шел к машине, преодолевая сопротивление ветра. Он направлялся в «Секельгорден». У стойки администратора на стуле сидел Бу Рунфельдт и ждал его.

— Возьмите теплую одежду, — сказал Валландер. — Мы сейчас кое-куда съездим.

Бу Рунфельдт неприязненно посмотрел на него.

— Куда вы собираетесь?

— Расскажу в машине.

Вскоре они выехали из Истада.

Но о цели их поездки Рунфельдт узнал лишь, когда они проехали поворот на Хёэр.

19

Они только-только миновали Хёэр, как полил дождь. К этому времени Валландер уже начал сомневаться в правильности своих действий. Стоило ли затевать поездку в Эльмхульт? Чего он от нее ждет? Какую пользу расследованию она может принести? Столько хлопот, чтобы просто рассеять сомнения по поводу несчастного случая десятилетней давности?

Но внутренне Валландер был уверен в своей правоте. Он знал, что решение загадки в Эльмхульте не найти. Но они могут, по крайней мере, сделать еще один шаг вперед.

Когда он объяснил Бу Рунфельдту, куда они едут, тот возмутился по поводу, как он выразился, неудачной шутки. Какое отношение имеет трагическая смерть его матери к убийству отца? В этот момент они ехали позади «дальнобойщика», который не пропускал их вперед и залеплял Валландеру ветровое стекло брызгами грязи. Только после того, как Валландеру удалось обогнать грузовик, он ответил на вопрос Рунфельдта.

— И вы и ваша сестра неохотно рассказываете о случившемся, — сказал он. — В принципе, это можно понять. О трагических происшествиях стараются лишний раз не вспоминать. Но почему-то я не очень верю, что именно трагичность случившегося заставляет вас молчать. Если вы прямо здесь и сейчас дадите мне вполне убедительные объяснения, я тут же поверну машину назад. И не забывайте, вы сами рассказали мне о жестокости вашего отца.

— Вот вам и объяснение, — ответил Бу Рунфельдт.

Но Валландер услышал, что голос его едва заметно дрогнул. Такое бывает от усталости и нежелания продолжать сопротивление. Машина ехала вперед, за окном мелькал однообразный пейзаж. Валландер осторожно задавал Рунфельдту вопросы.

— Значит, ваша мать говорила о самоубийстве?

Прошло несколько секунд, прежде чем его спутник ответил.

— По правде сказать, я удивляюсь, что она этого не сделала раньше. Вы не представляете, в каком аду она жила. Ни вам, ни мне этого не представить. Никому.

— Почему она с ним не разводилась?

— Он угрожал убить ее, если она от него уйдет. В том, что он на это способен, она не сомневалась. Бывали случаи, он избивал ее так сильно, что ей приходилось ложиться в больницу. Тогда я многого не понимал. Понял, когда уже было поздно.

— Но если врачи подозревают, что пациент стал жертвой насилия, они обязаны сообщать в полицию.

— У нее всегда были наготове объяснения. Кстати, вполне убедительные. Защищая его, она не останавливалась ни перед чем, даже унижала себя. Например, она могла сказать, что была пьяна и упала. А ведь она в рот не брала спиртного. Но врачи-то этого не знали.

Разговор прервался, когда Валландер стал обгонять автобус. Рунфельдт заметно напрягся. Скорость была небольшая. Но пассажир явно боялся ездить в машине.

— Я думаю, от самоубийства ее удерживали мы, дети, — сказал Рунфельдт, когда автобус остался позади.

— Это естественно, — ответил Валландер. — Давайте лучше вернемся к тому, о чем говорили раньше. Вы сказали, что отец грозился убить вашу мать. Как правило, избивая женщину, мужчина не хочет ее убить. Он просто демонстрирует свою власть. Но иногда не рассчитывает силы. И убивает — случайно. Умышленное убийство — совсем другое дело. Это уже следующий шаг.

Рунфельдт ответил неожиданным вопросом:

— Вы женаты?

— Уже нет.

— Вы били свою жену?

— Зачем бы я стал это делать?

— Я просто спросил.

— Речь сейчас не обо мне.

Бу Рунфельдт замолчал. Он словно давал Валландеру возможность подумать, и тот с ужасающей отчетливостью вспомнил, как однажды, давным-давно, он в приступе слепой и безудержной ярости ударил Мону. Она стукнулась затылком о дверной косяк и на несколько секунд потеряла сознание. Тогда она хотела собрать вещи и уйти. Но Линда была еще совсем маленькая. И Валландер уговорил жену остаться. Они просидели весь вечер и всю ночь. Он умолял ее. Просил прощения. Тот случай ему никогда не забыть. Но он не помнил, что ему предшествовало. Из-за чего они поссорились? Почему он до такой степени потерял голову? Это Валландер уже забыл. А скорее всего, он просто задавил в себе позорное воспоминание: немногих поступков в своей жизни он стыдился так, как этого. Вполне понятно, что вопрос Рунфельдта был ему неприятен.

— Давайте вернемся на десять лет назад, к тому дню, — предложил Валландер после паузы. — Что тогда произошло?

— Было воскресенье, — заговорил Бу Рунфельдт. — Начало февраля. Пятое февраля 1984 года. День был холодным и ясным. По воскресеньям они обычно выезжали за город: в лес, на побережье или на озеро.

— Звучит очень романтично, — сказал Валландер. — Как увязать это с тем, что вы говорили раньше?

— Романтикой там, естественно, и не пахло. Даже наоборот. Мама была парализована страхом. Я не преувеличиваю. Она давно уже перешла ту грань, за которой человек становится рабом своего страха, перестает сопротивляться ему. Ее психика была искалечена. Но, если отец хотел идти гулять, они отправлялись гулять. Она жила в ожидании удара. Причем я уверен, что отец не замечал ее страха. Наверно, думал, что она все забывала и прощала. Я допускаю даже, что он смотрел на избиения как на вполне обыденное дело — подумаешь, вспылил — ну и что?

— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. И что же случилось?

— Почему в то воскресенье они поехали в Смоланд, не знаю. Они оставили машину на проселочной дороге. Земля была покрыта снегом, но неглубоким. Они пошли вдоль колеи и вышли к озеру. Спустились на лед. Внезапно лед треснул, и она провалилась. Вытащить ее он не смог. Побежал к машине и поехал за помощью. Но когда ее нашли, она, естественно, уже была мертва.

— Откуда вам все это известно?

— Он позвонил мне. Я в то время был в Стокгольме.

— Что вы помните из вашего телефонного разговора?

— Отец был очень взволнован.

— В чем это выражалось?

— А в чем может выражаться волнение?

— Он плакал? Был в шоке? Постарайтесь описать точнее.

— Он не плакал. Я вообще не помню, чтобы отец плакал, иначе как описывая редкие виды орхидей. Скорее он очень старался убедить меня, что сделал все возможное, чтобы ее спасти. Хотя это ведь и так ясно. Когда один человек попадает в беду, другой пытается ему помочь, разве не так?

— Что он еще говорил?

— Просил меня связаться с сестрой.

— Значит, он сначала позвонил вам?

— Да.

— Что было потом?

— Мы поехали в Сконе. Как мы с вами сейчас едем. Похороны состоялись через неделю. Я разговаривал по телефону с полицией. Они сказали, что должно быть в том месте лед почему-то был очень тонким. Правда, и моя мать была некрупной женщиной.

— Они так и сказали? Там, в полиции? «Лед почему-то был очень тонким»?

— У меня хорошая память на детали. Может быть, это профессиональное.

Валландер кивнул. В окне промелькнула вывеска придорожного кафе. Они сделали короткую остановку, во время которой Валландер расспрашивал Рунфельдта о работе на аудиторской фирме. Но сам слушал его вполуха. Вместо этого он прокручивал в голове разговор, состоявшийся у них в машине. В нем прозвучало что-то важное. Но Валландер никак не мог понять, что именно. Когда они уже собирались уходить, в кармане Валландера зазвонил телефон. Это был Мартинсон. Чтобы не мешать, Бу Рунфельдт отошел в сторону.

— Похоже, нам не повезло, — сказал Мартинсон. — Из двух полицейских, работавших в Эльмхульте десять лет назад, один умер, другой вышел на пенсию и переехал в Эребру.

Валландер почувствовал разочарование. Без компетентного человека их поездка теряла свой смысл.