Пока что мы загнали более спокойных животных в сараи. Для этого мы употребляли следующий способ: подводили двух ручных слонов к дикому; они с обеих сторон сжимали шею пленника в то время, как мы привязывали ему веревку к задней ноге. Только разъяренному старому слону мы сочли необходимым связать сразу обе задние ноги. Потом животное отвязывали от дерева. Десять или двенадцать человек держали веревку от задней ноги, и эта веревка должна была служить якорем в случае сопротивления. Один ручной слон шел впереди пленника, чтобы помешать ему кидаться вперед, другой — сзади, и с каждой стороны тоже шли ручные слоны. Ручные слоны подталкивали пленника и ударяли его клыками, а если он упрямился, то слон, шедший позади него, изо всей силы ударял его головой в зад, и тот невольно от толчка летел вперед.

В общем, со стадом справиться нам было совсем не трудно. Две или три самки попробовали бороться, но ручные слоны быстро усмирили их. Мать сосунка упиралась сильно. Людям пришлось колоть ее заостренными шестами, а шедшему за ней слону приходилось изо всей мочи толкать ее. Слоненок все это время веселился и играл: очевидно, вся процедура казалась ему очень занимательной. Когда все остальные животные уже находились в загонах, мы решили взяться за старого слона. Шел уже четвертый день, как он был пойман. Он был голоден и томился жаждой. Мы не давали ему пить. Он рвался и старался ударить всякого, кто подходил к нему. Слон то вставал, то падал на колени, рыл клыками землю и натягивал изо всех сил канаты, спутывавшие его задние ноги. Он совершенно изнемогал, и как это ни жестоко было, но я добился того, чего хотел: не мог же я рисковать жизнью моих людей. Я решил не действовать с ним наудачу и выждать, пока его ярость пройдет от усталости.

Я приказал поставить перед ним одного из ручных слонов, чтобы отвлечь его внимание, в это время два других слона набросились на него сбоку и свалили его на землю.

Он тяжело рухнул на землю, дыхание у него перехватило. Четверо людей бросились к нему с плетьми из ратана и били его минуты три. После этого слону дали подняться. Он, шатаясь, встал на ноги и стоял ошеломленный; его голова качалась из стороны в сторону. Я подал сигнал, и опять его свалили и начали бить. На третий раз, когда побои еще сыпались на него, он вдруг испустил рев, страшный рык, и уступил. С него довольно было наказания: сопротивление его было сломлено.

Я приказал, чтобы ему дали встать. Все его огромное тело тряслось, но по взгляду его маленьких глаз я понял, что вряд ли безопасно прибегнуть к обычному способу загона в сарай, и выбрал другой способ, более медленный, но и более надежный. Мы врыли в землю двойной ряд столбов, начиная от того места, где он стоял. Каждый был от другого на расстоянии обычного слонового шага — шесть футов в длину, и они чередовались в шахматном порядке.

К этим столбам привязали ноги пленника. Один ручной слон стоял впереди него, другой сзади. По сигналу люди быстро отвязали его левую переднюю ногу и правую заднюю, дернули за веревки и привязали их сразу к столбам, вколоченным на шесть футов впереди тех первых столбов. Проделав это, таким же способом передвинули на один шаг вперед его правую переднюю ногу и левую заднюю. Старый слон шел, сам того не желая. Хобот его качался взад и вперед, но он был слишком обессилен для того, чтобы управлять им по собственной воле. Он не переставал глухо рычать.

Через два часа слон очутился в крытом помещении. В земляной пол вколотили два длинных, тяжелых столба. Между ними поместили его голову, и затем столбы связали между собой верхушками. Столбы крепко держали слона позади ушей. У него не было ни сил, ни охоты сопротивляться. Под брюхом у него тоже привязали в длину шест, устойчиво прикрепленный снизу. Кроме того, поперек этого шеста укрепили еще две палки: одну позади передних ног слона, а другую впереди задних. В первый раз за всю его долгую жизнь он оказался беспомощным. Он мог приподнимать ноги и немного двигать ими взад и вперед, мог делать что хотел хоботом, но это и все. Лечь или сделать несколько шагов было невозможно.

Когда мы привели все в надежный порядок, его худшие мучения кончились. Ему налили питьевой воды в колоду, которую поставили прямо перед ним. Он жадно погрузил в воду свой хобот и выпил не отрываясь пятьдесят галлонов (пятнадцать ведер). Потом он начал обливаться водой, поливая из хобота себе спину и повизгивая от удовольствия. Это было началом его примирения с жизнью, довольно быстрого, по правде сказать. Ему набросали свежих банановых побегов, зеленой коры и кокосовых веток. Никогда еще ему не приходилось так пировать.

Тело его было сплошь покрыто ранами, но, кажется, они ему не очень докучали. Хоботом набросал он на них земли, чтобы предохранить их от мух; они начали уже заживать. Я приказал, чтобы его разодранную кожу натерли марганцевым кали, я начинал чувствовать к старику уважение и даже восхищение. Как все его сородичи, он уступил физическому страданию, но не так скоро, как обыкновенный слон…

Работа моя была в разгаре, как вдруг прибыл посланец с письмом от Джона Андерсона, находившегося в то время в Сингапуре. Он просил меня понаблюдать за отправкой морем партии животных, которых из Сиама надо было переправить в Испанию. Поручение было очень ответственное и важное. Я видел, что наш старейшина отлично справляется со слонами. Поэтому я поручил ему смотреть за животными во время моего отсутствия, чтобы люди хорошо кормили, мыли и вообще ухаживали за слонами и особенно заботились о маленьких слонятах.

Он дотронулся рукой до лба и сказал торжественно:

— Господин, с ними будут поступать как с единственными сыновьями!

Я решил отправиться в куалу и попросить Тунку-Омара поехать вместо меня присмотреть за воспитанием слонов; он был со мной во время моей первой охоты и хорошо знал, что делать с неприрученными животными. Прибыв в куалу, я прямо направился к султану. Он осыпал меня поздравлениями. Я ему рассказал все с начала до конца. Он хотел знать все подробности.

— Еще! — потребовал он. — Расскажи еще!

Я объяснил ему, что у меня очень мало времени, так как мне предстоит работа для сиамского правительства.

Это произвело на него сильное впечатление, но все-таки он не отпустил меня, пока я ему не повторил всего про старого слона, о котором Тунку сказал:

— Иту гаджа баньяк джахат: диа би-кин сюза (Этот слон очень плохой: он наделает беды).

Я уверил его, что животное никакой беды уже не наделает, что с ним справились и что это великолепный экземпляр. По-моему, ему было между сорока пятью и пятьюдесятью годами: я основывал свое мнение на его впалых висках и на том, как выглядели его уши. Они были очень откинуты назад и ободраны на краях, со многими рубцами — следами былых битв. Один из его клыков имел почти четыре фута в длину, а другой четыре фута два дюйма. Рост его был девять футов, восемь и три четверти дюйма, а весил он полных три тонны.

Я предсказывал, что он станет вполне ручным. Это предсказание блестяще оправдалось впоследствии. Я много раз видел старого слона перед моим отъездом в Америку. У него оказался кроткий характер, и он был совершенно доволен своей новой жизнью. Он сделался государственным слоном. Султан прозвал его Чантек-Куат, что в переводе значит «красивый и сильный». Надеюсь, что ему еще много лет предстоит «покрывать славой» государство Тренгану.

Он был единственным из всего стада, которого султан сохранил за собой. Остальные, кроме маленьких слонят, отошедших по уговору ко мне, были разделены между Тунку-Безаром, младшими принцами и наследником Раджа Муда, в то время тринадцатилетним мальчиком. Отец подарил ему двух слонов. С собственными двумя слонами он сразу стал необычайно важной особой.

В конце беседы я намекнул султану о желании Тунку-Безара получить маленького слоненка. Большой Принц, вероятно, уже подготовил почву у султана, потому что тот ответил мне:

— Этот малютка-слоненок просто околдовал его. Отдай ему слоненка.

И вот младенец из джунглей, когда его окончательно отняли от матери, проводил почти все свое время на террасе дома Тунку. Он бегал вверх и вниз по ступеням и визжал от удовольствия. Слоненок считался любимцем Асай, он как собачка следовал всюду за самим принцем. Тот играл с ним целыми часами и даже позволял ему входить в дом. Вероятно, «ребенок» в настоящее время уже вырос и лишился этой привилегии, так же как и своего мягкого красного ошейника из плетеного ратана, обернутого материей.