Мы не знали наверное, где сейчас слон, и Тунку посоветовал отправиться налегке на разведку и посмотреть, не наткнемся ли мы где-нибудь на свежий след. К некоторому моему удивлению, он заявил, что сам отправится с нами и что мы с ним поедем на одном слоне.

На другое утро, около восьми часов, мы двинулись в путь. Слон, на котором мы с Тунку ехали на этот раз, был, к счастью, не тот, что растряс все мои кости; это была самка с более плотно прилегающей шкурой. Все наши слоны в этой экспедиции были самки. Осман ехал на слоне с товарищем, погонщик уселся верхом на шею слона, заложив ноги ему за уши. На другом слоне ехали два великолепных молодых туземца, а на третьем замыкали шествие мы с Тунку. Мы проезжали по джунглям, сперва по параллельным дорогам, но потом чаща джунглей стала так непроходима, что пришлось ехать гуськом: Осман — передовым, мы позади. Свежих следов слона нигде не было видно. Судьба испытывала наше терпение.

Мне кажется, что молодой мастер, оторванный от своей возлюбленной, был немного не в своем уме. По крайней мере он выкинул вещь совершенно безумную: подъехав под огромный пчелиный улей — по меньшей мере в ярд длиной, — он поднял свое копье и проткнул улей. Оружие вонзилось в соты. Он дернул и вытащил его обратно. Улей упал и разбился. Тут нам показалось, что вырвались на волю все пчелы Вселенной.

Передовой слон, заревев от боли и бешенства, понесся прямо в джунгли. Второй кинулся вправо. Я успел крикнуть нашему погонщику:

— Балик пуланг (поворачивай)! — и закричал Тунку, чтобы он спрыгнул, и бежал. Мы выпрыгнули из наших корзин и соскользнули на землю. Я надвинул панаму плотно на глаза. Но мы уже были облеплены пчелами. Мы ощупью отломили по ветке и стали, как исступленные, махать ими в воздухе, отгоняя и стряхивая с себя пчел. Все мое тело было как в огне. Я собрал горсть сухих листьев и поджег их. Мы оба были страшно искусаны. Мы нагнулись над дымом. Одна за другой пчелы, оглушенные дымом, падали с нас. Я думаю, Тунку был уверен, что и тут не обошлось без участия слона-дьявола… Он был подавлен.

Выбравшись на тропинку, мы побрели по направлению к кампонгу. Пройдя около половины пути, мы встретили нескольких туземцев с грубыми носилками, сделанными из веток и привязанными к шестам для переноски. Наш погонщик успел сообщить им о нашем приключении с пчелами. Чуай был с ними. Он тащил свой чайник. Мы подкрепились и вернулись из нашего неудачного похода в деревню.

Когда в джунглях уже спускалась ночь, возвратились молодцы, ехавшие на втором слоне. Они тоже соскочили со своего слона, как и мы, но только после того, как одному из них суком больно задело голову. Как я ни был сам искусан, я все-таки принялся вместе с Чуаем лечить его рану с помощью «лекарств белого человека», имевшихся в моем дорожном мешке. Против пчелиных укусов я не мог поделать ничего.

На следующий день несколько партий отправилось по разным направлениям на розыски передового слона, ехавших на нем людей и второго слона. Слонов нашли недалеко от кампонга, к которому их привело тонкое чутье, свойственное самкам слонов. Они были жестоко искусаны пчелами; особенно жалкий вид был у того, на котором ехал Осман. Пчелы пробрались в складки его кожи, жестоко искусали его бедный хобот, который был весь в нарывах.

Без хобота слон совершенно беспомощен. Он не может пить, не может есть, можно сказать, весь механизм его жизни нарушен. Мы вливали ему воду прямо в рот, кормили его с рук плодами. Потом принялись лечить хобот: сперва примачивали горячей водой, чтобы смягчить воспаление, а потом смазали кокосовым маслом. Я сделал нечто вроде припарки из мелконарубленных листьев лекарственной травы. Смазав больной хобот, мы сверху наложили еще слой глины, чтобы припарка не сползала. Один из вожаков во время этой операции все время разговаривал со слонихой, утешая ее и успокаивая ласковыми словами. Он даже сказал ей, что она красавица, хотя это было очень далеко от истины.

Слониха была очень терпелива. Тот факт, что она позволила нам так возиться с ее больным хоботом, был доказательством огромного доверия к нам. Этот орган у слонов чрезвычайно чувствителен, и животное особенно старается защитить его. Азиатский слон, когда нападает на врага, отводит свой хобот в сторону, чтобы не повредить его случайно, хотя из-за этого ему приходится нападать без воинственного рева африканских слонов.

На второй день после нашей битвы с пчелами вернулись люди, искавшие Османа и его спутников. Все, что они принесли с собой, было копье, послужившее причиной несчастья. Они вырыли три отдельные могилы, сказали они, потому что трупы нашли в разных местах. У меня не хватило духу спросить, какой смертью погибли несчастные. Очень вероятно, что они буквально были закусаны насмерть: ведь за ними кинулось в погоню больше всего пчел.

Население кампонга отнеслось к происшедшей трагедии с обычным малайским спокойствием.

— Осман помешался от женщины, — сказали они, — и поступил как сумасшедший. А в джунглях нельзя было так поступать: в джунглях слишком легко попасться в сети смерти. Это огромные сети, растянутые по всем джунглям, и попадается в них не только сам безумец, но и все, кто близко к нему.

Тунку-Сулейман горько сожалел о потере самого искусного мастера.

— Туан, — сказал он, — Осман подобен тому, кто спасается из когтей тигра, чтобы попасть на зубы крокодилу.

После минутного раздумья он прибавил: «А дьявол, который вселился в страшного слона, радуется!..»

Прекрасной ткачихе это показалось предупреждением Аллаха. Говорят, что она вытащила все булавки из тряпичного изображения своего мужа и вернулась в его объятия.

Приблизительно через неделю, когда мы все — люди и животные — почти совсем оправились от пчелиных укусов, были получены новые донесения о местопребывании бродячего слона. Он совершенно разрушил и уничтожил небольшую плантацию буа пинангов (орехов бетеля), переломав все похожие на маленькие пальмы деревца бетеля, когда пробирался сквозь них. Человек, которого я не мог сбить никаким перекрестным допросом, уверял меня, что сам видел его на расстоянии двухдневного пути от кампонга.

Я решил, что настало время действовать и попросил Тунку послать за тремя старейшинами ближайших кампонгов. Каждому было приказано доставить свои ружья и по десятку лучших людей кампонга. Без приказания было ясно, что они принесут и свои копья. Ни один малаец не пускается в джунгли без копья. Когда явились новоприбывшие, женщинам было поручено накормить их. Все происходившее было похоже на приготовление к спортивному празднику, но вместе с тем все были встревожены. Белый волшебник собирался вести их против дьявола в слоновьей шкуре… Они толковали об этом, понизив голоса.

Тунку решил было не ехать с нами. Он сказал, что у него голова болит. Но в последнюю минуту передумал и взобрался на моего слона. Мы ехали на тех же трех слонах, что и в предыдущую неудачную поездку, с нами было пятьдесят пеших мужчин, вооруженных копьями. Старейшины с ружьями ехали на слонах.

Отправились мы вскоре после восхода солнца и ехали не торопясь и стараясь не производить никакого шума: не смеялись, не разговаривали. Прошло два с половиной часа, пока мы напали на след бродячего слона. Но зато следы были совсем свежие: они были проложены не более получаса тому назад.

Тогда мы растянулись: мой слон в центре, два других по бокам; между ними стали люди так близко один от другого, что могли бы схватиться за руки. Если бы мы в таком порядке напали на дикого слона — нам было бы легко окружить его. Трудно поверить, как мало шума мы делали. Мы продвигались очень медленно, пока не достигли бамбуковой чащи. Тут следы обрывались. Возможно, конечно, что слон пробрался сквозь чащу и пошел дальше, но, возможно, было и то, что он мирно спит в самой середине чащи после бессонной ночи и прогулки по плантациям. Узнать это было нетрудно. Охотники нередко подкрадывались к целому стаду во время его сна. Опасность в таких случаях заключается только в слове или в крике. Стадо, которое бросилось бы в ужасе бежать от одного ружейного выстрела, наоборот, кидается в нападение при звуке человеческого голоса. Я думаю, это происходит оттого, что выстрел для них является чем-то неизвестным и пугает их, а голос им хорошо известен.