Телега тронулась, а Заяц шагал рядом. Приезжая несколько раз заговаривала с ним. Казалось, она хотела что-то сообщить или спросить, но тотчас, словно спохватившись, умолкала.
Услышав стук колес и крик Ягны, которая вообразила, что это вернулась пани, Анелька сползла с топчана и вышла в сени.
— Тетя Андзя! — воскликнула она, увидев приезжую.
Они долго целовались. Наконец девочка спросила:
— Тетя, вы от мамы приехали? За нами?
Тетушка ответила не сразу и как-то нерешительно:
— Нет, деточка, пока еще не за вами. Я поступаю экономкой к одному почтенному ксендзу и еду к нему. Но как только с ним договорюсь, я дня через два-три опять приеду и тогда уже заберу вас. А что у тебя болит?
— Ничего не болит, тетя. Только опять придется лечь… А что же с мамой? Мы ни одного письма от нее не получили.
Тетушка, провожая ее до топчана, отчего-то вся дрожала. Уложив девочку, она только тогда обвела глазами комнату.
«Боже, какая нищета!» — пробормотала она про себя, а вслух сказала весело и громко, как всегда:
— Что ж мама? Мама ничего. Бабушка ваша не приехала, и мама ей написала письмо. — Тетка высморкалась. — Так что понимаешь, деточка… Что я хотела сказать? Бабушка ваша, тетка твоего отца, велела маме сейчас же ехать к ней в Варшаву.
— И мама поехала?
— Ну конечно! В тот же день. С вашей бабушкой шутить не приходится. К тому же…
— В Варшаве живет Халубинский, — вставила Анелька.
— Вот в том-то и дело! Это самое я и хотела сказать… в Варшаве — Халубинский. Ого, это знаменитый доктор! К нему все ездят, как в Ченстохов на богомолье… Мне это рассказывал один ксендз, у которого больная печень…
— А мама здорова? — спросила Анелька, пытливо глядя тетке в глаза.
— Как же, как же… Пожалуй, даже здоровее, чем тогда, когда я к вам в усадьбу заезжала…
Анелька обхватила руками ее шею, и они снова несколько раз поцеловались.
— Тетечка, дорогая моя, золотая! — шептала Анелька. — Давно мама уехала?
Тетка дрогнула.
— С неделю будет. Да, сегодня ровно неделя…
— Но почему же мама нам не писала?
— Видишь ли… Не успела она. Ну, и знала, что я к вам заеду.
— А из Варшавы она напишет?
— Конечно! Непременно напишет, только не сразу, детка. Видишь ли, бабушка ваша такая капризная, за ней приходится постоянно ухаживать. И притом — лечение… Понимаешь?
Прибежал Юзек. Недоверчиво оглядел тетушку, словно разделяя убеждение отца, что от бедных родственников лучше держаться подальше. Только получив кренделек и услышав, что скоро его увезут с хутора, он несколько оживился и поцеловал у тетушки руку — впрочем, без особой нежности.
Анелька тоже повеселела и казалась здоровее. Она даже оделась и походила по комнате, настойчиво расспрашивая тетку о матери, желая знать всякие подробности. Тетка на все отвечала без запинки.
Они провели вместе несколько часов. Наконец к дому подъехала телега.
— Вы уже уезжаете, тетя! — вскрикнула Анелька.
— Деточка, мне обязательно надо еще сегодня побывать у ксендза и попросить у него разрешения взять вас к себе. Не знаю, удастся ли это сразу. Но самое позднее через два-три дня я приеду за вами.
Анелька легла на свой топчан и, заплакав, сказала тихо:
— И мама обещала нам вернуться скоро… и папа тоже…
Тетка вскочила и подбежала к ней:
— Дитятко, клянусь тебе спасением души, что я вас не оставлю. И если ксендз не согласится принять вас в дом — хотя этого быть не может! — тогда я тоже не останусь у него и вернусь сюда, хотя бы пришлось вместе с вами с голоду умирать. Ты будешь тут без меня только два, самое большее три дня, а потом мы уже никогда не расстанемся, клянусь тебе!
— Три дня! — повторила Анелька. Она уже немного успокоилась, вернее впала в прежнюю апатию, и простилась с теткой равнодушно, тогда как добрая женщина заливалась слезами.
Выйдя из комнаты, тетка плотно притворила дверь и, подойдя к жене Зайца, Ягне, видимо хотела ей что-то сказать, но передумала. Только когда телега была уже у ворот, пани Анна велела вознице остановиться и подозвала Ягну. Та торопливо подбежала.
— Вам что-нибудь надобно, пани?
Тетка заглянула ей в глаза и после минутного колебания выпрямилась, с видом человека, принявшего какое-то решение, уселась плотнее и сказала:
— Нет, ничего. Только смотрите хорошенько за детьми.
— А как же будет с паненкой? На доктора у нас денег нет, а ей бы надо…
— Я вернусь на этой неделе, тогда и доктора найдем. Сегодня ничего не могу сделать, у меня ни гроша за душой.
Внезапный приезд тетки и ее поведение порядком удивили и Зайца и его жену. Они и не догадывались, что впереди — еще большие неожиданности.
Глава пятнадцатая
Анелька очнулась и подумала:
«Значит, уже зима?»
Холодный воздух студит легкие. Вокруг толстым ковром лежит снег. В него, как в пух, уходишь по щиколотки, по колени, по пояс, по плечи… Вот уже ничего не видно, ноги и грудь медленно сковывает пронизывающий холод.
Как же она попала в сугроб?
Нет, она лежит вовсе не в снегу, а на кровати в своей комнате. Как здесь хорошо! Холодно, правда, но это только на улице мороз, а ей напротив жарко. Анелька трогает рукой лоб. Ой, как пышет жаром! Но от руки это или ото лба?
Чудесно лежать зимним утром в теплой постели и слушать, как на дворе хрустит снег. Который час? Анельке не хочется вставать. При мысли, что надо будет ступить на холодный, как лед, пол, дрожь охватывает ее всю с ног до головы, пробирает насквозь. Каждая жилка в ней дрожит.
Наверное, ее сейчас разбудят. Который может быть час? Не высунуть ли голову из-под одеяла и поглядеть? Или подождать, пока часы пробьют? Должно быть, еще рано…
Она вспомнила об уроках.
«Что у нас сегодня? Сегодня… Сегодня…»
В сознании застряло это слово. Как странно — человек твердит все время только одно слово и не помнит уже больше ни о чем…
Надо отвечать урок истории. О чем это? Ах да! «Дело, только начатое Карлом Мартеллом и Пипином, расширил и довершил Карл Великий. Он был гениальнее отца и деда, да и обстоятельства… обстоятельства…»
«Что у нас теперь? Зима? Да нет же! Зимою бывает мороз, а мне так жарко. Сегодня ужасно жаркий день. Вот лоб у меня горит… И какая я потная… „Дело, только начатое Карлом Мартеллом и Пипином…“ Панна Валентина!»
Анелька села, откинула одеяло и во весь голос стала звать:
— Панна Валентина!
На миг открыла глаза, но сейчас же их зажмурила, потому что ее ослепил свет, такой яркий, что даже опущенные веки не защищали от него. Она заслонила рукой лицо и кончиками бескровных пальцев зажала глаза.
— Чего тебе, Анельця? — отозвался Юзек.
Анелька то ли не узнала голос брата, то ли не обратила внимания на вопрос — она молчала.
Юзек дернул ее за руку.
— Анелька, ты что? — спросил он. — Что ты сказала?
— Который час? — спросила Анелька, не отнимая руки от лица. Потом она сказала словно про себя: — А разве панна Валентина… Панна…
— Ну, Анельця! Что ты такое делаешь? Не гримасничай! Ты же знаешь, что я боюсь…
Анелька отвернулась от него и уронила голову на подушку.
— Хозяйка, идите сюда, — позвал Юзек. — Посмотрите, что с Анелькой.
Анелька почувствовала, что ее бережно приподнимают чьи-то руки, услышала шепот:
— Паненка! Миленькая!
Она открыла глаза.
Облупленные стены. За открытой дверью видны сени и угол двора. В окошко заглядывает веселое солнце, золотым сиянием обливает темный глиняный пол.
Теперь Анелька узнала Ягну и перепуганного Юзека. Припомнила, что она на хуторе и недавно виделась с теткой.
— Здесь была тетя Андзя?
— Была вчера.
— А который час?
— Рано еще. Спите, паненка.
— Что у тебя болит, Анельця? — спрашивал Юзек.
— У меня? Ничего. Откуда мне знать? — ответила она с улыбкой. Потом прибавила: — А снегу ведь нет на дворе?