*

В начале 1946 года мать получает от своих братьев, Пьера и Филиппа, книгу, опубликованную издательством «Защита Франции», «Свидетели, что не убоялись пожертвовать жизнью.. .»[83], написанную в 1945 году двумя нашими дядями, бойцами и свидетелями открытия лагерей. Это одна из самых первых книг о лагерях в мире. Наша мать прячет ее в глубине книжного шкафа, но я с моими сестрами нахожу ее и открываю: больше двухсот страниц текста, фотографий, рисунков, планов и списков. Сопротивление, лагеря смерти. В это время я как раз читаю книгу-альбом «Наполеон», написанную Луи Бернаром и проиллюстрированную Альбером Юрье, где два изображения битвы под Аустерлицем, с окровавленными руками русских солдат, торчащими из замерзших прудов, и с зелено-желтым трупом Отступления русских, пожираемым стервятниками, разрушают все величие эпопеи: черно-белые снимки гниющих тел, голых либо еще одетых, в почти необозримой и непроходимой грязи Берген-Бельзена[84] груды тел или скелетов, кучи очков, открытые кремационные печи с пеплом либо останками, трупы на соломе в бараках... для нас троих мир переворачивается, наша мать видит, как мы беспомощно блуждаем по квартире.

Я вижу, что есть цветное «прежде», с войной и естественной трагедией, и навеки бесцветное «потом», ожидание божественного образа Человека: это голое тело, распростертое на виселице, с привязанными к доске запястьями.

Во второй части книги, напечатанной еще на благородной военной бумаге, «Лагеря смерти», воссоздаются девять кругов Дантова ада.

Первый круг (сортировочный лагерь, доставка, труд), второй (трудовые отряды), третий (отряды смертников, земляные работы, подземные заводы, соляные копи, обезвреживание бомб), четвертый (строительство подземных заводов «Фау-1»[85], «Фау-2»[86]), пятый («лагеря отдыха»), шестой (репрессивный лагерь, тюрьма и крепость, германизационный лагерь), седьмой (вивисекционный лагерь, NN, «Ночь и туман»), восьмой (лагерь систематического истребления, Аушвиц), этот круг уже с названиями - Аушвиц, Биркенау, Моновиц, девятый круг (транспортировка) и цифры: «Существовали лагеря, куда приезжали лишь для того, чтобы умереть, образцом для них служил Аушвиц, шесть миллионов человек были отравлены газом и погибли только в одном этом лагере». Там уже проводилось различие между политическими и «израильскими» узниками.

С тех пор современная история видится мне, ребенку и юноше, в черно-белых тонах: 1939-45 годы, Хиросима, война в Индокитае, коммунистический террор на Востоке, Алжирская война[87], деколонизация.

*

В июле 1947 года родители впервые везут нас на три недели в Бретань, на юг Финистера, в Рагенес, что в кантоне Понт-Авен, но на побережье, к нашему двоюродному дяде Шарлю, брату нашей бабки по материнской линии, и его супруге Селии.

Ночью перед отъездом мне снится, что я ловлю кулаком чаек, фрегатов, бакланов и играю в воде с морскими свиньями.

Расстояние между Бург-Аржанталем и Рагенесом - 850 километров. Маршрут пролегает через всю Францию, с юго-востока на запад. Наш автомобиль - семейный восьмиместный «хочкис» с двумя откидными сиденьями и прямоугольным багажником в задней части этой огромной, украшенной гербами машины с большим капотом и крыльями.

В тот первый год мы совершаем переезд за один день. Но наша мать велит остановить машину у поля битвы при Вуйе[88], где в 507 году Хлодвиг, при помощи бургундов, завоевывает королевство вестготов до самых Пиренеев.

Многие города лежат в руинах: Шарите-сюр-Луар, особенно Тур, Нант, Ван, Эннебон.

В Туре мосты разрушены или ремонтируются, и приходится долго ждать, прежде чем переправиться через Луару по очень узкому, шаткому мостку.

Начиная с Невеза, мы уже вдыхаем в открытые окна морской воздух, а чуть дальше, на повороте к селу Керканик, наш отец останавливает автомобиль, чтобы мы могли полюбоваться океанским горизонтом, видимым на закате всего через пару полей.

В курортном домике в георгианском стиле с тремя крыльцами, построенном в 20-е годы и опустошенном в последние недели войны, - в водах перешейка мы обнаруживаем ванну, усеянную ракушками, - они живут очень скромно целый год, решив в 1945 году, после извещения о гибели их племянника Юбера в Германии, продать за бесценок свою современную клинику «Бельвю» в Сент-Этьене.

Усадьба состоит из центрального здания и постройки слева, под названием «блинная», к которой примыкает курятник, где петухов, кур и цыплят нередко ощипывает слишком сильный ветер. Справа от главного строения, в зарослях тамариска, небольшая деревянная беседка в русском стиле, где наш двоюродный дядя все еще лечит некоторых жителей окрестных хуторов и деревень: там он делает незамысловатые операции. Таможенная тропинка - всего в двух шагах от большого крыльца, за полем картофеля и решеткой.

Мы приезжаем с мыслью, что будем весь день свободны, на ветру, на песке, в воде, все животные примчатся со дна морского и с небесных высей играть с нами, а мы станем их ловить, разводить костры на пляже и жарить там ракушки и крабов: вести жизнь дикарей. Но едва наши родители уезжают обратно на юго-восток, здесь воцаряется строгий порядок: два долгих купания в день, на пляже внизу, практически входящем в имение, активный моцион, частые прогулки на окрестные хутора, фермы и к рыбацким домикам. Мы помогаем двоюродной тетке готовиться к празднику Прощения[89]: собираем фрукты на тропках, продукты на фермах, вырезаем гирлянды. После полудня, со двора большой, очень старинной и очень загаженной фермы, я вижу в гранитное отверстие главных ворот большой мясной пирог, блестящий в полумраке на какой-то колоде, вокруг роятся блестящие мухи и осы.

За столом дети молчат до самого десерта: я уже слышу многое из того, что говорится о современной политике. Жорж Дюамель[90] друг моего двоюродного дяди еще с войны 1914-18 годов, когда он, молодой врач, ухаживает за ранеными в одной из мобильных хирургических частей, каждый год проводит здесь две недели отпуска со своей женой Бланш Альбан, чье настоящее имя - Бланш Б., она родом из Бюрдиня под Бург-Аржанталем.

Он очень высокий и толстый (каштановый костюм), очень добрый, слегка сентенциозный (маленькие круглые очки): основатель унанимистской группы «Аббатство»[91] вместе с Жюлем Ромэном[92] и Шарлем Вильдраком[93] известным романистом и эссеистом, Дюамель с 1945 года заседает во Французской академии. Его присутствие еще больше принуждает меня к молчанию, но я не помню ни единого его слова. В книжном шкафу нашей матери в Бург-Аржантале есть полное его собрание той поры, каждый сброшюрованный том подписан твердым, размашистым, вытянутым и густым почерком, с посвящением нашим отцу и матери, которую он знал еще подростком и которую очень любит.

Наш двоюродный дядя весьма почтительно относится к своему другу Жоржу, который выводит его в одном из романов. Наш дядя очень благообразен, с седой бородой, в темном велюровом костюме и пилотке военного врача цвета хаки, его жесты точны, степенны и размеренны.

Еще с 20-х годов им прислуживает Антония С., родом из Фирмини. Мы проводим с ней много времени, и когда, возвращаясь с кухни, она проносит морские блюда над или между убеленными головами этих важных особ, то, указывая на них подбородком, улыбается нам так широко, что ее морщины становятся еще глубже. Она разговаривает с моим двоюродным дядей запросто, и это его забавляет. Утром рыбаки с перешейка возят свой улов от дома к дому и от фермы к ферме. Они раскладывают в корзинах дары моря и рыбу перед дверью кухни, Антония выбирает то, что ей нужно, и приступает к работе. Нам разрешается присутствовать и даже помогать ей, мы узнаем много нового о ночной рыбалке, состоянии моря, стойкости либо усталости рыбаков в каноэ. Сдирание шкуры с крабов-пауков увлекает нас надолго, но мы очень уж голодны.