— Пусть память об этом дне, таком славном для тебя и таком счастливом для твоих родителей, ведет тебя в течение всей твоей жизни по пути доблести и чести. Прощай!

Городской голова ушел, оркестр снова заиграл, и, казалось, что всё уже кончилось, как вдруг отряд пожарных раздвинулся и показался мальчик лет восьми-девяти, которого подталкивала вперед женщина; она сейчас же скрылась, а ребенок подбежал к награжденному и бросился ему в объятья.

Снова двор загудел от криков «ура» и рукоплесканий. Все сразу поняли, что это был спасенный мальчик, который явился поблагодарить своего спасителя. Ребенок поцеловал его и взял за руку, чтобы выйти вместе на улицу. Они пошли впереди, а за ними — отец и мать. Они медленно подвигались к воротам, прокладывая себе путь в толпе:

Стража, мальчики, солдаты, женщины — все в беспорядке расступались перед ними. Многие протискивались вперед и становились на цыпочки, чтобы посмотреть на мальчика, а те, которые оказывались на его пути, пожимали ему руки.

Когда он проходил мимо школьников, то они замахали, в виде приветствия, своими беретами. Мальчики из Борго-на-По подняли страшный шум, стали дергать его за руки и за курточку, крича:

— Пин, да здравствует Пин, браво, Пинот!

Он прошел совсем близко от меня. Я заметил, что лицо его горело и сияло от радости. Медаль висела у него на груди на трехцветной (белой с красным и зеленым) ленте. Мать мальчика и плакала и смеялась одновременно, а отец крутил свой ус слегка дрожащей рукой.

Наверху, в окнах и на галереях, продолжали наклоняться вперед и аплодировать. Вдруг, когда всё шествие уже готово было войти в подъезд, с галереи дочерей военных посыпался дождь анютиных глазок, букетиков фиалок и маргариток, которые падали на головы мальчика, его отца и матери и на землю. Многие бросились поспешно подбирать их и отдавали матери мальчика. А оркестр в глубине двора продолжал тихо-тихо играть чудесную арию; казалось, что поют тысячи серебряные голосов и звуки песни медленно уносятся вдаль, туда, к берегам величественной реки По.

МАЙ

Beep и краски

Вторник, 9 мая

Мама — очень добрая, и у моей сестры Сильвии такое же доброе и нежное сердце.

Вчера вечером я сидел и переписывал часть ежемесячного рассказа «От Апеннин до Анд». Этот рассказ такой длинный, что учитель каждому из нас дал переписать из него по не большому отрывку.

Вдруг в комнату на цыпочках вошла Сильвия и тихо и быстро сказала мне:

— Пойдем вместе со мной к маме. Сегодня утром я слышала, как она разговаривала с папой; у него неприятности на работе, он очень расстроен, и мама уговаривала его не падать духом. Мы сейчас в очень, стесненных обстоятельствах, понимаешь, у нас может не хватить денег на жизнь. Папа сказал, что нам придется пойти на кое-какие жертвы, чтобы снова оправиться, и я думаю, что мы, дети, тоже должны принести свои жертвы, — ведь ты согласен со мной, правда? Ну вот же хорошо, тогда пойдем сейчас же к маме, и обещай мне, что ты будешь подтверждать и одобрять всё, что я стану говорить.

После этих слов Сильвия взяла меня за руку и повела к маме, которая задумчиво сидела и шила что-то. Я примостился на скамеечке с одной стороны от мамы, Сильвия — с другой, и сразу же она начала так:

— Послушай, мама, нам обоим нужно серьезно поговорить с тобой — Мама с удивлением взглянула на нас, а Сильвия продолжала: — Ведь у папы сейчас затруднения с деньгами, не правда ли?

— Что ты говоришь? — возразила, покраснев, мама. — Это не так! Что ты можешь знать о таких вещах? Кто тебе это сказал?

— Я это знаю, — твердо продолжала Сильвия. — Так вот слушай, мама, мы тоже хотим принести свои жертвы. Ты обещала в конце мая подарить мне веер, а Энрико — краски, но, теперь нам ничего этого не нужно, мы не хотим, чтобы вы тратили деньги нам на подарки. Мы будем довольны и так, понимаешь?

Мама пыталась что-то сказать, но Сильвия продолжала:

— Нет, так и будет. Мы так уже решили. И пока у папы трудности с деньгами, нам не надо ни фруктов, ни других лакомств, нам довольно одного супа на обед, а утром мы будем есть только хлеб. Таким образом у нас сократятся расходы на еду, на которую мы сейчас тратим слишком много. И мы тебе! обещаем, что всегда будем всем довольны… Ведь правда, Энрико?

Я отвечал, что да.

— Мы всегда будем всем довольны, — повторила Сильвия, закрывая маме рот своей рукой, — а если нам нужно будет принести и еще какие-нибудь жертвы, например в одежде или в чем-нибудь еще, мы это тоже сделаем с радостью, мы готовы даже продать те подарки, которые получили от вас раньше! Я с удовольствием стану помогать тебе, мы ничего не будем больше заказывать, я буду хозяйничать вместе с тобой целы день, буду делать всё, что ты захочешь, я готова на всё, на всё, — при этом Сильвия порывисто обняла маму, — лишь бы опять видеть вас обоих спокойными и веселыми, как раньше вместе с вашей Сильвией и вашим Энрико! Я вас так люблю что с радостью отдала бы за вас свою жизнь!..

Я никогда раньше не видел маму такой счастливой, как в эту минуту, когда она услышала эти слова; никогда раньше она так нежно не целовала нас, одновременно плача и смеясь. Она не в силах была произнести ни слова.

Потом она стала уверять Сильвию, что та плохо поняла ее разговор с папой, что мы, к счастью, не дошли еще до такой крайности, как думает Сильвия. Мама тысячу раз благодарила нас и была очень весела весь вечер, пока не пришел отец, которому она сразу же всё рассказала. Бедный отец, он не ответил ни слова, но сегодня утром, когда мы сели за стол, то одновременно и обрадовались и огорчились: я нашел у себя под салфеткой ящичек с красками, а Сильвия — веер.

От Апеннин до Анд

(ежемесячный рассказ)

Много лет тому назад один тринадцатилетний генуэзский мальчик, сын рабочего, совершил, совершенно один, путешествие из Генуи в Америку, в поисках своей матери.

За два года до того она уехала в Буэнос-Айрес, столицу Аргентины, рассчитывая поступить там служанкой в какой-нибудь богатый дом и заработать таким образом в короткий срок столько, чтобы поправить дела семьи, которая вследствие ряда несчастных обстоятельств разорилась и попала в долги.

Не мало мужественных женщин уже проделали с подобной же целью этот длинный путь и благодаря высокой плате, которую получает по ту сторону океана прислуга, вернулись через немного лет на родину с несколькими тысячами лир.

Бедная мать плакала кровавыми слезами, расставаясь со своими сыновьями, старшему из которых было восемнадцать, а младшему одиннадцать лет, но всё-таки уехала, не теряя мужества и полная надежды.

Путешествие прошло благополучно. Сразу же по прибытии в Буэнос-Айрес молодой женщине удалось устроиться на место с помощью двоюродного брата ее мужа, торговца из Генуи, который уже давно обосновался в Америке. Она поступила служанкой в одну аргентинскую семью, где ей щедро платили и хорошо к ней относились, и начала аккуратно переписываться со своими. Ее муж, как было условлено, писал ей письма через посредство своего двоюродного брата, которому и она вручала свои ответы. Тот пересылал их в Геную, часто прибавляя еще и от себя несколько строк.

Получая восемьдесят лир в месяц и ничего не тратя, жена через каждые три месяца отправляла домой кругленькую сумму, так что ее муж, который был честным человеком, мало-помалу расплатился с самыми неотложными долгами и начал восстанавливать свое доброе имя.

Вместе с тем он работал, и всё, таким образом, шло хорошо. Он надеялся, что жена его скоро вернется, потому что дом казался пустым в ее отсутствие и младший сын, который горячо любил свою мать, особенно грустил без нее и не мог примириться с тем, что она так далеко.

Но примерно через год после отъезда семья получила от матери коротенькое письмо, где говорилось, что она не совсем здорова, а потом письма совсем прекратились. Два раза писали они двоюродному брату, но он не отвечал. Тогда они написали в ту аргентинскую семью, где служила их мать, но так как они перепутали в адресе имя, то письмо их так и не дошло и они напрасно ждали на него ответа.