Ирина тоже мельком взглянула на записки и села рядом. Олег сложил листок вдвое и что-то сказал ей, и она понимающе закивала головой.

Вошел Стрижов и стал пробираться к столу. Раньше он бывал только на партийных собраниях, а сегодня сюда пожаловал. Значит, понял, откуда ветер дует, как-никак, а он курирует этот цех.

— Ну что, комсомолия? — сказал он. — Снова в бой!.. А где же Вербин?

— Обещал прийти. Задерживается.

Волков, председатель цехкома, поднялся и двинулся к двери. Многие поняли: пошел за начальником цеха.

Олегу еще никогда не приходилось вести подобное заседание. И хотя он всех отлично знал, все же волновался, когда произносил вступительное слово. Но это прошло. Выступающие нашлись. Каждому не терпелось поделиться своими мыслями и соображениями. Ирина едва успевала записывать.

Сменный мастер Доценко, тощий, долговязый, сутулый, говорил торопливо. Он обращался прямо к главному инженеру завода, как будто, кроме него, здесь никого не было.

— Снабжение подводит, Иван Иванович!..

Вошел Вербин и как-то боком протиснулся к столу, к свободному месту и, садясь, в оправданно произнес:

— Задержался у главного механика…

— Снабжение, снабжение, — произнесла Татьяна. Волосы она убрала под косынку, лицо как бы осунулось, опечалилось. — Но дело не только в этом. Повышенно производительности труда во многом будет зависеть от того, как мы станем расходовать время. Вы посмотрите, что у нас творится в цехе в начало смены! Сколько рабочих в это время толчется возле инструменталки! Стоят себе, болтают, смеются. Спрашиваю: "Что тут делаете?" Отвечают: "Ждем. Девушки резцы никак не подберут".

И так почти каждый день. Надоело воевать с инструментальщиками! Разве нельзя навести порядок?!

— Наведи, ты ж начальство, — донеслось с задних рядов.

Кто это? Кажется, Леонид. Ну, конечно, он. Вон что-то шепчет соседу и улыбается.

— Много уходит времени на передачу деталей ОТК, — сказал Тарас, щуря черные хитроватые глаза.

— Времени мы действительно еще теряем много, — подтвердил Ручинский. Он говорил негромко, неторопливо. — И не только из-за непорядка в инструменталке, но и из-за низкой квалификации рабочих.

— Да, да, — закивал крепкой, коротко остриженной головой Вербин:

— Кто ж вам мешает готовить кадры? — произнес Стрижов. Наверное, об этом хотел сказать и Ручинский, по его перебили. — Я недавно был на Сумском компрессорном заводе. Там каждый рабочий имеет по три-четыре специальности. Завод похож на экспериментальную лабораторию.

— Конечно, дело мастера красит, — сказал Федор. — А за профессионализм там платят?

Глаза Стрижова погрустнели, сделались усталыми, и как-то он скучно взглянул на могучую фигуру пария. Наступила пауза.

— Я на полном серьезе спрашиваю, — продолжал Федор открыто и прямо. Острый высокий лоб, ровные густошелковистые брови смягчали его выражение лица.

— Дело не в оплате, — уклонился от ответа Стрижов. И подумал: "А кто его знает, может, и платят".

— Плохо, что не платят! А надо платить! — по-своему рассудил Федор увертку главного инженера.

Стрижов покачал головой, мол, какая невоспитанность, перебивать старших. Среднего роста, широкоплечий, с рыжими, словно подпаленными усами, он был похож на рассерженного петуха. Он даже потянулся за трубкой, но курить не стал…

— Повторяю: дело, совсем не в оплате. Оплата окупится. Надо не болтать зря, а готовить квалифицированных рабочих. А в цехе чего-то ждут. Варяги не придут сюда кадры готовить! Товарищ Гладышева, — обратился он к девушке, которая сидела у двери, — вот вы сколько занятий провели в прошлом месяце?

— Ни одного, — тихо ответила девушка.

— А Тарас Олейник?

— Одно.

— Вот видите — одно, ни одного.

— Да, это наша вина, — отозвался Вербин. — Но не у всех так, как у Гладышевой и Олейника. Ручинский проводит и занятия, и свой опыт передает. Николай Тимофеевич, что вы молчите?

— Что ж говорить, Григорий Петрович, токари, в цехе сами по себе, поэтому просто не выгодно быть наставником и терять время на обучение в ущерб своему личному плану и заработку.

— Но вы же при вашей общественной, и партийной работе — готовите?

— Я не о себе. Но прямо скажу: мало мы уделяем внимания новичкам. Приходит новичок, получает разряд, станок, неплохой на первых порах заработок. На ходу к нему завернет мастер или технолог, спросит: "Как дела?" или "Нравится у нас?" — "Нравится", — ответит он. "Ну и порядок". Порядок то порядок, но если цех привык к новичку, то сам он чувствует себя как-то неуютно — и от того, что много еще остается ему непонятным, и от того, что неуверенность первого дня не исчезла. Например, все работают по личным планам, а Мише Шилу даже неизвестно, что это за планы такие. Считает, что чем больше деталей сделает, тем лучше. Соответственно своему разряду. Так и точит изо дня в день простейшие детали соответственно разряду. Спрашиваю: "После армии к нам?" Говорит: "После армии на завод не возвращусь".

— Сгущаете краски, Николай Тимофеевич, — прервал его Вербин. — Сгущаете.

— Конечно, и толковые, пытливые ребята приходят, — продолжал Ручинский. — Игорь Цмокаленко все с полуслова понимает. С ним и самому интересно: парень толковый, серьезный, к настоящему делу стремится. Нашел человек себя — есть смысл с ним работать. А осваивать несколько профессий не помешает. Только сначала виртуозом основной профессии надо стать.

Николай Тимофеевич сел.

Снова поднялся Федор, детина гвардейского роста.

— Наука серебро, а практика — золото. А как учить, если новичок только и думает, как сменить профессию или завод.

— Посмотри вокруг — все ученики Ручинского, а твои где? — спросил Вербин. — Ты уже семь лет работаешь.

— Не семь, а пять. Два в армии служил. И у меня были ученики. Вот первый, — указал он на секретаря комсомольской организации Олега Курбату.

— Первый и последний. У Олега еще прадед тут работал, когда здесь еще косы делали.

— Меня тоже не с музыкой на заводе встретили.

— А разве плохо, когда с музыкой встречают? — вдруг отозвался Алексей и посмотрел Федору в глаза. Но тот молчал. — Есть такой термин у социологов: "профессиональная адаптация", — процесс приспособления, привыкания новичка к условиям труда, моральному климату, взаимоотношению в коллективе. И это важно, особенно в первые месяцы. Человек, прибывший на завод, подмечает такое, что кадровому рабочему может показаться незначительным. Скажите, велика важность — не сразу дали станок, не провели по заводу, не выдали торжественно первую зарплату. А для него все важно. Сам он по заводу не пойдет, в комитет комсомола зайти постесняется, в музей дней не попадет — закрыт.

— Ну вот и водите новичков! — вспылил Федор. — У вас время есть, а мне план давать надо!

— Федор, не лезь в пузырь, — оборвал его Тарас. — Алексей Иванович прав. Трудно все постигать в одиночку. Может, поэтому многие задерживаются на низких разрядах. Мне-то повезло, я на третий разряд через три месяца сдал, отчим помог.

Олег встал, постучал карандашом по графину.

— Но мы, кажется, ушли от главного вопроса, — сказал он. — Расширенное бюро должно выработать социалистические обязательства и обращение к комсомольцам завода.

— Ничего, истина рождается в спорах, — улыбнулся Стрижов.

— У меня тут есть кое-какие наметки, — сказал Олег и развернул вдвое сложенный лист бумаги. — Год у нас новый, план увеличили, так что бюро предлагает увеличить производительность, труда на восемь процентов.

— Выполним! — бросил Тарас.

— Какой разговор! Сделаем, конечно!

— А что вы, ребята, скажете, если я предложу пятнадцать? — сказала Светлана и посмотрела в сторону Ручинского — вот какая, мол, я, ваша ученица.

— Не реально, — отозвался с места Ручинский. — Нам предстоит освоить новые детали для "Сибиряка".