«Это исключительно русское явление — не диктатура аристократии под вывеской «просвещенного абсолютизма», не диктатура капитала, подаваемая под соусом «демократии», не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, а «диктатура совести, диктатура православной совести». Предложенное Солоневичем понятие «соборная монархия» обозначило совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. Она не была утопией, она была фактом» [92, с. 831].
Доказательством тому служит поистине небывалое строительство защитных сооружений от иноплеменников, безнаказанно разоряющих пределы нашей Державы, развернувшееся на южных рубежах. Это невиданное своими масштабами строительство позволило ослабленной длительной войной против европейской коалиции стране в удивительно короткие сроки не только полностью себя обезопасить от частых набегов басурманских шаек, но и отнести передовые посты своих укреплений на многие сотни километров, полностью оградив от разбойных набегов свою столицу.
В те времена граница со степью проходила по Оке. Южные русские города к тому времени были обезкровлены, и уже от Коломны вплоть до Бахчисарая пролегало вечно враждебное Руси Дикое поле.
А потому и оборонительные порядки Московии начинались от самого Кремля. Далее шли бастионы Китай-города, а за ними и еще два кольца крепостных укреплений — мощнейшая крепость мира тех времен: Белый город, а затем еще и Земляной вал.
На более дальних подступах столицу охраняли: Богородск, Бронницы, Подольск и др. От них в сторону степи проходили вооруженные щупальца засек, застав, сторожей и пр., которые упирались в линию укреплений: Муром, Коломна, Серпухов, Боровск, Можайск, Волоколамск.
Вся эта система укреплений очень напоминала древние Змеевы валы. И даже во времена, по словам Солоневича, «отсутствующего царя Федора», лишь только завершились долгие изматывающие сражения с коалицией европейских государств, она сначала была приведена в надлежащий порядок, что позволило несколько поохладить пыл непрестанно пытающихся прорваться в поисках поживы степных разбойников. Затем вся эта удивительнейшая, нигде в мире более не встречаемая система оборонительных сооружений пришла в движение, щупальцами своих засек, застав и сторожей все дальше и дальше уходя в южные районы земель, некогда являющихся русскими, но за годы Ливонской войны обезкровленных степными ордами.
«Безпрерывные войны вынуждали князя Московского иметь многочисленное войско, по свидетельству некоторых иностранцев, будто бы даже до 400 000 человек, преимущественно конницы, сидевшей на небольших, но крепких лошадях и совершавшей чрезвычайно быстро все свои передвижения, причем при встрече с противником она обыкновенно старалась зайти ему в тыл.
Барон Герберштейн говорит о русских войсках, между прочим, следующее: «Каждые два или три года государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с целью узнать их число и сколько у них лошадей и служителей. Затем он определяет каждому жалованье. Те же, кто может по достатку своего имущества, служат без жалованья. Отдых им дается редко, ибо государь ведет войну или с литовцами, или с ливонцами, или со шведами, или с казанскими татарами, или, если он не ведет никакой войны, то все же каждый год обычно ставит караулы в местностях около Танаида (Дона) и Оки… для обуздания набегов и грабежей перекопских татар»…» [81, с. 282].
Мало того:
«…все высшее служивое сословие, какие бы оно должности ни занимало, было прежде всего военным и службу эту несло от молодых лет до смерти.
«За то, — говорит… итальянский историк Павел Иовий, — несущие воинскую службу пользуются свободой от податей, имеют преимущество над поселянином и во всех делах сильны царским покровительством»» [81, с. 285].
И вот какую выучку, сообщает Герберштейн, имели наши пращуры, воюющие сразу на пять фронтов:
«Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения могут пользоваться ими» [81, с. 283].
Ну, если наши ратники чуть ли уж и не рождаются в седле, то их особая воинская сноровка не могла не бросаться в глаза иностранцам.
Но и попав в плен, русский человек вел себя не менее достойно:
«Московские пленники, движимые горячей любовью к Родине, совершали постоянно побеги или, по крайней мере, делали постоянно попытки к этим побегам, а потому ценились на рынке дешевле рабов из Литвы и Польши» [81, с. 278].
Потому южным хищникам из Крыма всегда было предпочтительнее вторгаться все же в западные земли наших единоплеменников, несмотря даже на получаемую с Литвы ежегодную дань в 15 000 червонцев [81, с. 228].
И вот что собой представлял главный элемент наших оборонительных рубежей. Засека:.
«…состояла из поваленных (ссеченных) деревьев, положенных вершинами на юг, надолбов из толстых дубовых бревен и рвов, на дно которых вбивали заостренные колья» [37, с. 56].
Платонов «изумительно быстрый успех» южной колонизации объясняет прекрасным взаимодействием царского правительства и общества:
«В борьбе с врагом обе силы, и правительство, и общество, как бы наперерыв идут друг другу навстречу и взаимной поддержкой умножают свои силы и энергию («Очерки смуты» с. 85)» [126, с. 355].
Так откуда же была «заимствована» эта система активной обороны, столь нами с большим успехом используемой?
«В 1066 году через Киев, по пути к печенегам, проезжал немецкий миссионер епископ Бруноф» [126, с. 222].
Русский князь лично провожал его до границ своей земли.
«Об этих границах Бруноф пишет: «они со всех сторон ограждены крепким частоколом на весьма большом протяжении, по причине скитающихся около них неприятелей» [126, с. 222].
А так как начало появления этих сооружений на наших границах относится еще к V в. до Р. X., то и построение подобных же защитных сооружений и в дальнейшем удивлять вовсе не должно. А потому уже давно проторенным методом:
«…киевские князья «рубят города» на границах своих владений, заселяют эти города «лучшими мужами», соединяют их рвами, засеками, заставами, словом, организуют очень сложную укрепленную систему, которая в почти неизменном виде повторяется и при Иване Третьем, и при Борисе Годунове, и при Потемкине-Таврическом, и наконец продвигается в казачьи области Терека, Семиречья, Забайкалья и Амура. Вспомните станицу в «Казаках» Льва Толстого: те же «города», засеки, вышки и прочее. Позже мы увидим, с какой железной настойчивостью, с какой организационной тщательностью, с каким муравьиным терпением строила Москва свою «китайскую стену» против востока. Как эта стена, зародившись у стен Москвы, в Коломне, Кашире, Серпухове, продвинулась до Балтийского, Черного, Каспийского и Охотского морей.
В мировой истории ничего похожего на эту систему нет» [126, с. 222–223].
Но не только стройка оборонительных сооружений являлась основой напряжения производительных сил Русской Державы.
Для военного обезпечения всех этих средств обороны требовалось содержать необыкновенно огромную армию, которая, в дни войны, увеличивалась более чем в два раза. Военное же время почти не прерывалось.
И о каких там еще «новшествах» в ведении боевых действий, позаимствованных Петром у невоюющей Европы, можно серьезно говорить?
Воевали почти безпрерывно именно мы! И по тем самым временам лишь у своих и действительно весьма квалифицированных военных только-то и можно было делиться опытом.
Европейские же армии имели исключительно бутафорскую предназначенность. Тому подтверждение их безсмысленные при ведении военных действий: и строевая муштра, и рассадник гниды — посыпанные мукой волосы, и неудобная для войны одежда, созданная исключительно для парадов, и многое иное, что могли себе позволить государства, содержащие свои армии лишь для полицейского контроля над своими подданными.