На пороге училища Талиесин расстался со своим другом, и пошли они в жизни по двум разным дорогам.

Вскоре после того Талиесин, ловивший рыбу с лодки, недалеко от берега, был захвачен в плен морскими ирландскими разбойниками. Горько было ему, когда с борта ладьи увидел он, как родные берега исчезали в туманной дали. Мысль о побеге не оставляла его ни на минуту. В бурную темную ночь, воспользовавшись удобным случаем, он отвязал свою маленькую лодочку от разбойничьей ладьи и пустился в море, захватив с собой деревянный щит вместо весла и решаясь скорее умереть, чем в тяжкой неволе тосковать по отчизне. Долго носило его по морю, много раз грозил ему смертью шумящий вал и выкинул его, наконец, изнеможенного, беспомощного, на прибрежье, принадлежавшее Уриену, королю Регеда.

Ум, знания, поэтические способности Талиесина изумили Уриена и весь его двор. Талиесину велел он дать клочок земли, поручил воспитание своих детей и сделал его главным придворным бардом.

С этих пор облагодетельствованный им Талиесин горячо привязался к нему и во всю жизнь не покидал доброго Уриена, не раз оказывая ему очень важные услуги.

Время правления Уриена было временем торжества бретонцев над внешними врагами: саксами, пиктами и скоттами. Но недешево обходилось это торжество Уриену и всем его подданным. Они почти не снимали кольчуг и шлемов, почти не выпускали из рук тяжелых топоров, острых мечей, крушительных палиц. Уриен всем подавал пример неутомимости, воздержания, и ему легче было переносить все эти трудности, потому что с ним был Талиесин, который подкреплял его мужество своими сладкозвучными песнями и щедро награждал похвалами его подвиги.

Когда грозно сходились в бою воины Уриена с враждебной ратью, Талиесин, ободряя их, являлся в первых рядах и, воспевая подвиги предков, побуждал их к таким же подвигам. Но когда шумный бой загорался, когда завязывалась лютая сеча, в которой со звуком мечей смешивался громкий нескончаемый хор предсмертных стонов и воплей ярости, тогда Талиесин удалялся на ближайший холм, с его вершины зорким взглядом следил за битвой, и ничто не ускользало от взоров его. Светлое, торжественное вдохновение овладевало им и помогало сложить живую, пламенную песню, в которой не пропадали ни один звук, ни одна черта боевой тревоги.

Легко было на сердце утомленных воинов, весело было им слушать вечером, после боя, новую песню своего вдохновенного певца, когда под открытым небом располагались они у ярко пылавших костров и подкрепляли истощенные силы круговым рогом меда, оплетенным серебряными обручами.

Так Талиесин был во всех битвах вместе со своим покровителем и другом: он был и при Аргоеде (одна из местностей в долине Клейда), где бретонцы бились с саксонцами от восхода до заката и смешали их кровь с кровью союзных им беспокойных скоттов, и при Гвен–Эстраде, где бретонцы под стенами этой крепости погребли целую саксонскую армию, искусно отбросив одну половину ее к реке, в которой враги погибли среди смятения, не отыскав брода; он был и при Менау, где в самом пылу битвы страшный Ида, саксонский богатырь–предводитель, пал от копья Оуэна, сына Уриена.

С самым неподдельным восторгом говорил Талиесин в своих песнях о богатой добыче бретонцев, почти по пальцам пересчитывая быков, коров, лошадей и все захваченное ими добро. Но все песни свои заключает он непременно обращением к Уриену, которому говорит в одной из них, что «перестанет улыбаться, когда Уриена не будет более в живых». А в другой прибавляет: «Какое мне дело до того, любят ли меня все короли Севера или нет, когда все мое высшее благо заключается в тебе, Уриен, свет мой. В день твоей смерти скорбь пойдет по пути перед тобой; когда смерть посетит тебя, она придет и ко мне».

Все эти похвалы и изъяснения привязанности могут показаться лестью только тому, кто позабыл, что Уриен был освободителем отечества; он был непобедимо мужественен, но кроток и, следовательно, вполне достоин восторженных похвал, проистекавших из нежной сердечной привязанности, от истинного и понятного изумления, а не от желания угодить сильному. Все песни Талиесина вообще проникнуты этой приятной нежностью, и его образы далеко не так резки, жестки и кровавы, как образы других бардов.

Горько оплакав кончину Уриена, Талиесин не покидал его сыновей, но вскоре они пали в битвах, и сам, покинутый всеми, лишившись лучших своих радостей, он удалился на берег озера Кернарвона, где был у него небольшой клочок земли и хижина. Там часто, печальный, одинокий, сидел он на берегу и в глубокой горести повторял: «Горе мне! Я видел, как облетели цветы; я видел, как отсохла ветвь, носившая их».

Пришла наконец и старость, с ее недугами и слабостью, и Талиесина выгнали из его хижины.

В несчастий невольно вспомнил он свое беззаботное детство, своего мудрого наставника и святого Тильда — друга, с которым разлучили его жажда славы и бранные тревоги, так долго находившие себе отголосок в его сердце. Но этот друг был тогда далеко: вместе со значительной частью бретонского населения он, по примеру святого Кадока, переселился на материк Европы — в Арморику (нынешнюю Бретань). До Талиесина дошли слухи о том, что в Арморике царствуют мир и спокойствие, тогда как около себя он видел только торжество грубой силы да тягость чужеземного ига… И захотелось ему, беспомощному, отдохнуть от тревог и бедствий под гостеприимным, мирным кровом дружбы. Он сел на первое судно, отплывавшее в Арморику, и покинул берега своей родины.

Где умер он? Спокойно ли? Об этом ничего не знают летописцы.

Анейрин

Пересказ П. Полевого в редакции А. Филиппова

Анейрин родился в начале VI века близ Дунбартона, столицы клейдских бретонов, живших у границы шотландской. Он был братом святого Гильда. Вместе выросли они, вместе получили первые начатки образования от придворных бардов своего отца, вместе выучились музыке и пению; но одного влекло на юг,, туда, где процветало христианство, где в мирных стенах монастырских, у святых наставников, пылкое юношество училось кротости, смирению и Божественной мудрости; другого прельщали жизнь, слава и громкие деяния предков, погибших в честном бою с иноземцами–притеснителями. Гильд отправился на юг, к святому Кадоку, а Анейрин поступил в касту бардов и принял горячее участие в борьбе за свободу отчизны.

Отличительной чертой Анейрина была пылкость характера, самая сильная восприимчивость всех впечатлений и расположение к поэтическому «бешенству». Невозможно иначе передать смысл прилагательного, которое обыкновенно соединяли с именем Анейрина его современники и писатели последующих веков, называя его бешено–вдохновенным. Ничто лучше этого слова не передаст необыкновенной способности Анейрина к живому представлению кровавых и ужасных картин, к вставлению в песни свои таких страшных проклятий, которые дыбом поднимают волосы у каждого слышащего их и могут исходить только из уст человека, находящегося на высшей степени раздражения и нравственного, и телесного.

Около 578 года все бретонские кланы (на пространстве от Сольвэсского залива до озера Ломонда и от устья Форта до устья Клейда) соединились в один обширный союз для отражения пиктов, скоттов и англов, которые пытались с севера пробиться сквозь ряд стен и укреплений, построенных еще римлянами и служивших кельтам защитой от набегов воинственных соседей. На защите этих стен основывалось счастье и довольство всего бретонского населения. За этими стенами были их жены, дети, старики и могилы предков, все добро их и земля родная, вспаханная в поте лица, орошенная кровью близких… Немудрено, что 363 начальника кланов поспешили на защиту этой священной стены, едва только стала на севере собираться грозная туча. Между этими начальниками кланов на первом месте стоят: бард Анейрин (тогда правивший Гододином, небольшой областью на берегах Клейда), Оуэн, старший сын и наследник Уриена, и Менесок, король Эдинбургский.