- Ну допустим, шо Арсенин - предатель. Шпион и диверсант… Но он всю войну просидел на Дальнем Востоке. А Академик был в Одессе во время оккупации.
- Во-первых, у меня нет полной уверенности в том, что вот это все - не липа… - Кречетов постучал пальцем по картонной папке. - Скажи, пожалуйста, откуда человек, сидящий всю войну на Дальнем Востоке, знает о каком-то там интенданте Шамине, которого судят на Втором Белорусском фронте, а?… А ведь именно на этом он попытался меня поймать тогда за обедом… Да и попытка эта… нелепая, что ли. Не проще ли было поинтересоваться у меня под каким-либо предлогом, скажем, фамилией прокурора тыла фронта?… И я бы, кстати, ответил - подполковник юстиции Гейтман… А во-вторых… - Майор немного помолчал. - А что, если нет никакого Академика? Нет и не было никогда!… Его же никто не видел… Что, если это всего-навсего легенда, созданная абвером? Ложный след?…
Гоцман снова повертел в руках шнурок и книжицу, отложил.
- Ну а к чему Арсенину было исчезать? Где резон?
- Может, почувствовал, что все идет к развязке?… Гоцман неопределенно усмехнулся, усталым жестом потер грудь.
- Устал. Давай прервемся.
После водки и ресторанного обеда голова была тяжелой, свинцовой. Давид посидел с минуту на стуле, успокаивая сердце и дыша по системе Арсенина. Это показалось ему сначала нелепым. Но он тут же отбросил посторонние мысли, сосредоточился на себе и своих ощущениях. Кречетов, продолжавший листать арсенинское дело, косился на него обеспокоенно, но молчал.
Проходя по коридору, Давид заглянул в свой кабинет, давно уже оккупированный подчиненными. Он, по правде сказать, и реагировать перестал на то, что за его столом кто-то работает. Вот и сейчас Якименко и Тишак, оба серые от усталости, допрашивали двух подтянутых парней в дорогих штатских костюмах.
- Сколько? - пробурчал Гоцман, косясь на задержанных.
- Уже четырнадцать… - безнадежно поднял глаза Якименко. - Только время зря выкидываем! Може, сразу отпустить?
- Допрашивайте! - рявкнул Давид и обернулся к Тишаку: - Леня, Арсенина нашел?
- Нету нигде, - почесал в затылке Тишак. - Я участкового напряг, шоб опросил всех соседей. Пока пусто.
- Давай все дела побоку, займись Арсениным, - приказал Гоцман, - по полному кругу.
- Есть, - удивленно ответил Тишак. - А шо?
- Надо!… Леща, шо там… по отрезанной голове соседа? Сработали?…
Якименко с явным удовольствием оторвался от очередного удостоверения личности офицера:
- Та все ж просто, как моя жизнь, Давид Маркович. Бытовуха… Там человек ездил до сестры, в село, ну и привез кой-чего. А сосед на него - кулак ты, говорит, и сеструха у тебя кулацкая. Надо, говорит, шобы наши доблестные органы разобрались, откуда у тебя такие возможности. А тот в войну был торпедист на подлодке… Парень горячий. Ну, плюс еще старые довоенные счеты. Слово за слово, и… Сам нашел участкового, сам заявил…
- Озверели люди, - помотал головой Давид. - Ладно, я домой.
И он действительно двинулся в сторону дома. На улице Пастера сел в переполненный трамвай, но, проехав две остановки, неожиданно спрыгнул на ходу, умело прячась за машинами, пересек улицу и нырнул в подворотню. Обогнув компанию пацанов, играющих в «пристенок», подошел к закопченному кирпичному брандмауэру, подтянулся на руках и, перевалившись через стену, спрыгнул в соседний двор, приземлившись рядом с двумя коренастыми мужичками, один из которых был на корявом деревянном протезе.
- Слышь, Давид Маркович, - обратился к Гоцману мужичок на протезе, ничуть не удивившись его появлению, - може, ты объяснишь, шо в городе творится такое?… Давеча вон иду по Короленко, вдруг рядом с музеем двое блатных бегут. И за ними какой-то в плаще нарезает… Штатский. А в руках «наган».
- У Тольки младший братан в БАО служит, - поддержал второй мужичок, - так говорит, целых пять «дугласов» поприлетало дня четыре назад, вечером. И на каждом - человек тридцать офицеров. Так их всех по автобусам рассадили и повезли куда-то. Може, они?
- Да шо ты мелешь! - возмутился инвалид. - Я ж говорю - штатский. Станут тебе офицеры за блатными гонять…
- А може, опять война скоро?…
Оба мужичка с тревогой уставились на Гоцмана. Но беседовать с ними у Давида не было ни сил, ни желания. Он двинулся к арке, ведущей на улицу.
В управлении контрразведки Гоцмана долго не принимали. Дежурный лейтенант, сидевший за столом приемной, с явным подозрением косился на его потрепанный черный пиджак и галифе. Похоже, дежурного не удовлетворила даже подлинность предъявленного Давидом удостоверения. А уж то, что от посетителя явственно шибало невыветрившимся запахом алкоголя, и вовсе не лезло ни в какие ворота. Нетрезвых людей Чусов не терпел ни под каким соусом, и это лейтенанту было отлично известно…
Наконец из кабинета Чусова вышел полный майор с пухлой кожаной папкой в руках. Лейтенант снял трубку стоявшего на столе телефона, выслушал ответ и без всякой приязни кивнул Гоцману:
- Проходите.
- …товарищ подполковник, - договорил, пристально глядя ему в глаза Гоцман. - Повтори.
Лейтенант покраснел как вареная свекла:
- Проходите, товарищ подполковник.
- Во, правильно, - одобрил Давид. - А хамить старшему по званию - последнее дело, лейтенант…
Чусов сидел за столом, перебирая бумаги. Увидев Гоцмана, он от изумления даже приподнялся в кресле.
- Опять вы?… - Полковник перевел недобрый взгляд с циферблата наручных часов - было около полуночи - на небритого, шумно дышащего визитера. Поморщился, уловив запах перегара. - Я же сказал: мы все решим с вашим начальством… И… почему вы пьяны?
- Я не пьян, - перебил Давид, - и за то я уже понял. Мне другое…
- Что именно?
- Надо срочно выяснить, действительно ли майор Кречетов был в руководящей группе Одесского подполья. Чусов удивленно хмыкнул, развел руками:
- Это совсекретная информация.
- Я знаю, - кивнул Гоцман, - я ж не прошу за весь состав. У меня есть интерес только до одного… Кречетова.
Чусов извлек из кармана кителя расческу, пригладил волосы. Дунул на расческу, внимательно ее осмотрел и снова спрятал.
- Откуда сведения?…
- На Привозе слышал, - поморщился Гоцман. Лицо его стало умоляющим. - Можешь - помоги… Очень прошу.
- Выйди, подожди, - чуть помедлив, произнес Чусов.
Увидев, что Гоцман покинул кабинет шефа, дежурный лейтенант высокомерно хмыкнул. Но Давиду на его иронию было наплевать с высокой колокольни. Ждать, к счастью, пришлось недолго - он даже не начал ерзать на стуле, стоявшем возле дверей кабинета начальника контрразведки округа, как Чусов пригласил его снова зайти. Лицо его ничего не выражало.
- Ну?! - весь поджался Гоцман.
- Был, - кивнул полковник в ответ.
Давид шумно, устало вздохнул и неожиданно рассмеялся:
- Тогда все понятно… Понятно… А я уж нафантазировал черт-те шо!… Думал, соврал… Думал… уже версии пошли… Если не был, то как же?… Все понятно…
Чусов, сидя за столом, терпеливо ждал, пока Гоцман успокоится, потом указал на стул напротив:
- Присядь. И ознакомься вот… на всякий случай. - Он отпер сейф и вынул оттуда серую картонную папку с надписью «Личное дело» на обложке.
- А… - понимающе усмехнулся Давид, открывая папку. - Чего не дают в прокуратуре, то дает МГБ…
- Полистай, полистай, - мирно кивнул Чусов. - А я пока распоряжусь насчет кофе. Больно от тебя… шибает посередь ночи…
Но Гоцман уже не слышал. Он внимательно разглядывал фотографию, с которой смотрел на него майор Кречетов в парадном кителе и со всеми регалиями.
Итак, Кречетов Виталий Егорович, родился 21 февраля 1910 года, Псковская область, город Остров. Какими иностранными языками владеет - немецким (читает и пишет со словарем), латинским со словарем (ну да, юрист). Занятия родителей до 1917 года - отец крестьянин-середняк, мать - крестьянка. Образование: общее - среднее, военное - военно-юридический факультет РККА при Всесоюзной правовой академии (приказом НКО № 47 от 5 марта 1940 года реорганизован в Военно-юридическую академию Красной армии). Член ВЛКСМ с февраля 1928 года, номер билета, кем принят… Кандидат в члены ВКП(б) с февраля 1938 года, номер кандидатской карточки, кем выдана… Дальше целая страница из «нет», «не состоял», «не имею», «не находился», «не служил»… Белые армии, родственники за границей, родственники родственников… Какие имеет ордена СССР… Орден Красной Звезды, номер 1251874, вручен 2 сентября 1944 года, медали «За оборону Москвы», вручена 15 июля 1944 года, и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», вручена 2 августа 1945 года.