- Виноват, - не спрятал глаз Гоцман. - Надо было надавить… Как-то само сорвалось.

- Надавил?

- Так точно.

- Результат был?

- Так точно.

- Во-от! - удовлетворенно заключил командующий. - Надавил - и есть результат! Мне результат нужен, подполковник! Надо расстрелять десяток-другой бандитов - стреляй! Но порядок обеспечь! - Лицо Жукова покрылось багровыми пятнами, подбородок угрожающе выпятился.- Мне нужен порядок! И он будет!… Чем думаешь накрыть авторитетов? - оборвал он сам себя, снова обращаясь к Гоцману.

- Никак, - негромко ответил тот. - Нельзя их брать, товарищ Маршал Советского Союза. Только людей разозлим… Будет закон - будет и порядок. А так такой геволт получим…

- Отставить треп! - угрожающе рявкнул маршал. - Я спрашиваю, как - будете - брать?

- Товарищ Маршал Советского Союза! Та те же ж немцы и стреляли, и в печах сжигали, а шо получили?…

Брови Жукова подпрыгнули вверх. Присутствующие в ужасе замерли.

- Ты что, подполковник, охренел?! - клокочущим от ярости голосом произнес маршал. - Ты меня… с немцами сравниваешь?!

- Никак нет, товарищ Маршал Советского Союза. Это ж я для примера…

- Для примера?! А ну, для примера, пошел вон отсюда…

Под бешеным взглядом Жукова и оторопелыми остальных Гоцман четким строевым шагом покинул помещение. Командующий извлек из кармана платок, вытер вспотевший лоб.

- Как взять авторитетных воров разом - всем думать, - произнес он, обводя кабинет взглядом. - Времени даю - до утра. Свободны…

Переодеваться в управлении Гоцман не стал, сразу поехал домой. Шальной трамвай, непонятно с чего задержавшийся на линии, со скрипом и скрежетом вез его сквозь позднюю ночь, и немногочисленные пассажиры не рисковали заговорить с уважаемым Давидом Марковичем или спросить, как у него дела. Во-первых, он был не в пиджаке, галифе и кепочке, как обычно, а в красивой белой форме с орденскими планками и белой фуражечке, а во-вторых, под глазами у Гоцмана было как углем намазано. Он стоял на задней площадке, отвернувшись к окну, и тяжело, нехорошо дышал.

Машину, ждавшую его у арки родного двора, он узнал сразу. Это был обычный крытый фургон на базе полуторки. В Одессе их называли почему-то «Соньками-Дримбами». На борту этой «Соньки» было крупно, красиво написано «Рыба». Гоцман даже улыбнулся про себя, ведь рыбу возят в цистернах, а не в фургонах. И еще подумал, что до войны «Соньки-Дримбы» были поскромнее, серого или черного цвета, а сейчас их начали красить ярко, зазывно, а у этой так и вовсе нарисовали сбоку подобие сома с большими усами. Наверное, потому, что война окончилась, а следовательно, жить стало лучше и веселее, и такие грузовики должны вызывать у граждан чувство бодрости и душевного подъема.

Ярко вспыхнули фары, слепя Гоцмана. Он непроизвольно поднял руку, загораживая лицо от света.

- Давид Маркович Гоцман? - официально осведомился вышедший из кабины полуторки майор МГБ Максименко. - Прошу проехать с нами…

Глава тринадцатая

Несмотря на глубокую ночь, коридоры следственной тюрьмы УМГБ по Одесской области жили насыщенной жизнью. То и дело в сопровождении конвоиров проходили арестованные, с непроницаемыми, замкнутыми лицами, пробегали озабоченные офицеры с папками в руках. Мощные электрические лампы, забранные, как и все здесь, решетками, освещали все неестественным, жестким светом. Тяжело захлопывались за людьми металлические двери. И этот стальной гул долго висел в воздухе…

Дежурный лейтенант, прохаживавшийся вдоль коридора, сразу узнал в арестованном, которого вели два сержанта конвойных войск МВД, известного всей Одессе Давида Марковича Гоцмана. Правда, выглядел он весьма непривычно и даже странно - чисто выбритый, в белом кителе с подполковничьими погонами, синих форменных брюках, заправленных в начищенные сапоги. Да и шел он, взяв руки назад, как больше пристало ходить его клиентам. Но лейтенант недаром служил в органах государственной безопасности. Он знал, что ничему в этом мире удивляться не следует. Сегодня человек предатель, а завтра, глядишь, и герой. А бывает наоборот, и еще как бывает. Наглядный пример тому, видимо, был сейчас у него перед глазами. Органы зря никого не трогают - это лейтенанту было известно очень хорошо. Если бы дела обстояли иначе, он, вероятно, избрал бы для себя другой род занятий…

Проводив Гоцмана ничего не выражающим взглядом, дежурный офицер вновь принялся мерить шагами бескрайний коридор…

- Китель форменный милицейский! - выкрикивали обыскивающие, встряхивая снятые с Гоцмана вещи. - На кителе знак «Заслуженный работник НКВД», три нашивки за ранения и орденские колодки…

- Брюки форменные с кантом…

- Сапоги хромовые - пара…

- Пепельница. Карманная. С пеплом!

- Удостоверение сотрудника уголовного розыска…

- Спички, неполный коробок…

- Папиросы «Сальве»… не пиши.

Гоцман усмехнулся, проводив глазами исчезающую в чужом кармане пачку. Кречетовская «Герцеговина» давно закончилась, а то радость серого человечка в штатском была бы еще большей…

Параллельно его осматривал врач. Совсем не похожий на Арсенина, думал Гоцман. Разные бывают врачи. Здесь был врач звероватого вида, плотный, с седым ежиком, пустыми глазами. А ведь завтра придет домой и будет внуков на коленях качать… И будет рассказывать им, что нужно быть добрыми, справедливыми и честными. А внуки повырастают и всем расскажут, какой замечательный у них был дедушка…

- Под правым соском - два шрама. Пулевые, - диктовал врач писарю. - Повернулись… Та-ак. Со спины - выходные отверстия. В районе поясницы - резаные шрамы… Ножевые?

- А я помню? - пожал плечами Гоцман. Он действительно не помнил.

- Не суть важно, - равнодушно подытожил врач. - Трусы спускаем.

Одесское областное управление МГБ помещалось в доме номер 12 по улице Бебеля. Во время оккупации его помещения занимала румынская сигуранца, до войны - еврейская школа рабочей молодежи, сокращенно Еврабмол, и обычные коммуналки. Кабинет, в который конвоиры привели Давида, в прежней жизни был комнатой, обитателям которой соседи наверняка завидовали - в ней, в отличие от других, был даже выходивший на двор балкон, огражденный красивой кованой решеткой…

Гоцман хорошо знал, как неприятно человеку, когда ему в глаза направляют яркую лампу. Мысли невольно путаются, чувствуешь себя словно зверь в клетке. И еще режет глаза, больно режет глаза… Он прищурился, силясь разглядеть за световой завесой майора Максименко. Но разглядел только его сильные руки, игравшие ручкой, смутно - портрет над его креслом.

- Ну что, поехали? - весело осведомился следователь, раскладывая перед собой листы протокола. - Имя, отчество, место рождения и тэ дэ…

- Гоцман Давид Маркович, 1905-й, Одесса, - со вздохом, монотонно заговорил Гоцман. На миг ему стало странно - давненько не приходилось так вот говорить о себе. - Член ВКП(б) с 1942 года. Отец - рабочий порта, мать… Писать-то будете? - добавил он, разглядев, что Максименко не заполняет протокол.

- Успеется, - обронил тот и буднично добавил: - Кто еще состоит в заговоре?

- В каком заговоре? - От удивления Гоцман приподнялся на табурете.

- А какой бывает заговор? - весело поинтересовался Максименко.

- Бывает - от сглазу, от несчастной любви, - пожал плечами Гоцман. - Бывает…

- Это в твоей прошлой жизни. - Максименко нагнул лампу так, чтобы Гоцману стала видна его ехидно улыбающаяся физиономия. - А теперь один будет заговор - антисоветский…

Следователь неспешно встал, обошел стол. Улыбка с его лица пропала. Гоцман машинально взглянул на одинокую цветную колодку на майорском кителе. «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Даже выслужной «За боевые заслуги» нет, значит, меньше десяти лет в строю… Негусто пока, но ничего, дело наживное. И туфли у него чудные, штатские, из светлой кожи. Видно, сапоги следователю жмут, и на время работы он переобувается…