— Еще никогда никто не требовал деньги за обучение! Ты наглец и нахал! — Бесновался тот, растеряв всяческое спокойствие.

Я соглашался, уважительно кивал, но продолжал требовать земли, золото, титулы, особняки. Храмовник стучал кулаком по столу и грозился уйти, оставив нас помирать, дважды вставал с места, доходил до двери, демонстрируя готовность нас покинуть. Но не уходил. Я давил на то, что уже пресеклись многие династии, земли вскоре будут переведены в ведение Повелителя, и раз уж его господин — именно он, то есть отличный повод это доказать.

Он высмеивал неслыханную наглость, пытался говорить с Джейн, а не со мной. Тут он очень жестко ошибся — девушка отреагировала еще жестче, немедленно попросив меня проводить ее до комнаты. Мои спутницы привыкли мне верить, и соразмерно не верить никому иному. В последние дни они и вовсе стали очень тихими, отдавая на откуп даже мелочные решения. Совсем не похожи на тех, с кем я когда встретился впервые — вроде как недавно, а по ощущениям — безумно давно. Им бы пару недель спокойствия, и обязательно оттают, вернутся прежние характеры. Но пока им проще держаться за меня и ждать, оставаясь ведомыми на отвесном серпантине дороги жизни — шаг в сторону означал гибель, а идти первым было слишком страшно.

Постепенно храмовник начал уступать, высказывая согласие, что к титулам уместно приложить землю и кое–какой доход. Не сразу, разумеется, но необходимые документы можно подготовить уже сейчас. Я довольно улыбнулся и добавил, что все бумаги должны оформляться на моего поверенного. Категорическое неприятие в ответ — обоснованное весьма шатко, мол, так не делается — увеличило мою уверенность в том, что наживка бойню пережить не должна. Лично нам он был готов обещать все что угодно, прекрасно зная, что трупы не склонны требовать исполнения обязательств.

Возможно, просидели бы мы так еще пару часов — но тут уже вмешался ректор, с возмущением указав, что это вообще‑то его кабинет и ему нужно работать. Тут то и родилось то самое «я жду решение утром», вместе с охраной — или тюремщиками.

На коротком семейном совете решили, что завтра покинем столь замечательное заведение — не сразу, но сразу после того, как разведем храмовника на демонстрацию силы храмовой магии. После этого он нам будет не особо и нужен — восстановить заклинания по памяти и повторить можно будет позже. Так что форма одежды — готовая к походу, все ценные вещи с собой, остальное — не жалко.

Заодно разобрали‑таки трофеи из комнаты этажом ниже — несколько десятков небольших медальончиков — легких, но очень прочных — разных размеров, расцветок и предназначения разместились по карманам и на цепочках. Раз древние их носили в одежде, то и нам бояться не следует. Разобраться с ними сейчас не было никакой возможности, как‑либо колдовать с их помощью или нажимать на кнопочки–завитушки было просто безрассудством, а вот так, без движения, они вполне могли оказаться полезны. Так что отнеслись мы к ним, как к оберегам — польза сомнительна, зато вреда никакого.

Пока я готовил ритуал, выкладывая листки в нужном порядке, и тщательно обдумывая, как его «подать» невестам, девушки занялись привычным делом, подшивая на новые наряды руны защиты. Что самое приятное — без дополнительного указания, добровольно. Думаю, что удары пуль по зачарованной ткани отметил не один я.

На всякий случай решил соблюсти время ритуала, подгадав его к вечеру, заготовил еды впрок. Убрал все бьющееся, расчистил площадку, занавесил шторы, проверил душевую — словом, развил бурную деятельность, закономерно отмеченную девушками. Так что подходить с описанием ритуала не пришлось — ко мне пришли сами.

— В общем, это наш шанс, — прокомментировал я, передавая текст Джейн, из‑за плеча которой на строчки заинтересованно поглядывала Тина. — На себе я испытал, работает.

Джейн кинула короткий взгляд, словно пытаясь рассмотреть во мне те самые изменения. Будто бы не жили две недели вместе.

— Память, сила, реакция, — озвучил я, повторяя собственноручно дописанное в конце описания. — Можно повторять заклинание, единожды увидев. Не сразу, но после тренировок, — поправился.

— Почему не показал раньше?

— Это очень больно, — я решил промолчать про необходимость источника магии.

— Мелочи, — нахмурилась Джейн.

— Очень. Больно. — Отвернулся я в сторону, не желая смотреть в глаза. — Я не знаю, как он может повлиять в будущем. Организм перестраивается, изменяется. Не наступит ли расплата годом позже? Поэтому я не говорил раньше. Не настаиваю и сейчас.

— Это все?

— Не знаю. Например, дети. Будут ли они после ритуала? — Неожиданно для себя, я понял, что отговариваю их. Раньше, когда я планировал ритуал, они были попутчиками, которым следовало сохранить жизнь ради своей собственной. Сегодня я не хотел причинить им боль, боялся повредить.

— Усыновление, — коротко ответила Джейн, очень серьезно раздумывая.

— А как же наследование по родственной линии?

— Когда мы только уезжали, во дворе бегало десять пострелят разного возраста, странно похожих на деда. — одними губами улыбнулась Джейн. — Проблем не возникнет.

— И все же…

— Это наш шанс, — она повторила мои слова. — Я согласна.

— Я первая, — мягко поправила ее подруга.

С необычайной прозорливостью, текст ритуала осторожно отодвинули от меня подальше, пресекая любую возможность порвать или сжечь. Признаюсь, была мысль, да улетела столь стремительно, как и появилась, уступив место логике. Если магия ритуала даст сбой, я их потеряю. Возможно. Если воспрепятствую ритуалу, их жизнь заберут враги. Наверняка.

А старое колдовство… Как часто мы доверяем механизмам, в которых ничего не смыслим? Да каждый день. И каждый день несовершенство человеческой мысли собирает дань, забирая жизни пассажиров сошедших с рельс поездов, затонувших кораблей, разбившихся машин. Риск знаком каждому, хоть и говорить о нем не принято. Девушки согласны принять этот риск, вслед за мной, и я не в праве им препятствовать. Потому как, если они погибнут из‑за моей излишней опеки, главным врагом себе стану я сам.

— Располагайся в центре. — произнес я, посмотрев на Тину. — Вещи лучше поберечь.

Скинул в центр расчищенной площадки сложенное пополам одеяло и вопросительно посмотрел на девушку — та замерла на месте, с видом серьезным и сосредоточенным, как у пловца перед прыжком в воду. Тина решительно кивнула и последовала совету.

— Текст, — протянул я руку в сторону листков с ритуалом, — Вы решили, я помогу.

Джейн внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь разглядеть во мне сомнение или намек на обман, но я выдержал испытание. Кипа слегка потрепанных бумаг вновь оказалась в моих руках.

— Тебе не надо видеть. — Обратился я к ней снова, указав глазами на выход.

— Почему? — с вызовом спросила она.

— Ты бы хотела, чтобы видела она?

Джейн молча повернулась и вышла.

Некоторое время я мешкал, вновь поддавшись сомнению — быть может, стоит ограничиться лишь первым ритуалом, что обещал здоровье и быстрое заживление ран?

— Даже не думай, — не раскрывая глаза, произнесла Тина уже лежа на половинке одеяла, словно услышав мои мысли.

— Пусть будет так, — вздохнул, решаясь, и затянул первые слова–ключи ритуала.

Неожиданно ожила пластинка в моей груди, одарив теплом. Хороший знак — решил я и успокоился. Произносимые фразы обрели глубокое звучание, жесты складывались проще, естественнее. Ритуал промчался полузабытой песней, поднявшейся из глубин памяти. С последней терцией Тина уже спокойно дремала — грудь размеренно поднималась, кожа оставалась сухой, без признаков жара, не было теней под глазами и других признаков болезни. От сердца ощутимо отлегло. Слегка помешкав, затянул второй ритуал, и тут же чуть не сбился на второй фразе — тепло из пластины на груди исчезло, словно огонек погасили. Слова и жесты давались труднее, изрядно выматывая, словно катил прямо в лицо штормовой ветер, незримый и неощутимый, но выматывающий волю как бы не сильнее. По лбу покатился пот, застилая глаза, в правой руке появилась легкая дрожь переутомления, но я добрался до последней строчки, замер на десяток секунд и устало опустил руки. Так и сидел, пока стон боли не заставил броситься к Тине, подхватить ее на руки, аккуратно разместив голову на своих коленях. Девушку бил озноб, по телу волнами проходило нечто, перекручивающее мышцы, изменяющее, рушащее старое и созидающее новое. Я сжимал ее в объятьях, удерживал руки, не давая расцарапать себе лицо от боли, чувствовал, как бьется тело, изменяемое магией, и благодарил создателей ритуала за благостное беспамятство, что заберет с собой память. Еле успел поймать момент, когда серебряная пластинка раскалилась, готовясь пройти сквозь кожу — я успел разорвать цепочку, и аккуратно поправил медальон, чтобы после завершения ритуала от него не осталось следа на коже. Небольшой прямоугольник словно протаял сквозь кожу, не раздвигая ее, но проходя сквозь. К счастью, в этот раз не было крови, не было той грани меж жизнью и смертью, на которую некогда встал я сам из‑за неполного ритуала. Через половину часа волны на теле исчезли, а вместе с ней ушла и боль, но сон оставался беспокойным, словно в горячке тяжелой болезни, со вскрикиванием имен и бессвязных фраз. А аккуратно переложил Тину на середину кровати, убедился, что она не упадет, и вышел из комнаты. До утра оставалось не так и много времени — первый ритуал, если верить часам, занял без малого четыре часа. По внутренним ощущениям — и часа не прошло.