Всего в нескольких метрах от ректора, в одном из ответвлений тайного хода старого здания, терпеливо ждал храмовник. Ожидание порождало разнообразные мысли, картинами памяти из прошлого, напоминало о планах, согревало успехом недавней беседы и огорчало состоянием драгоценного наряда. Серебряный наряд покрылся паутиной и прочей грязью, которой заросли ходы за долгое время. Увы, эффектный уход требовал скорости, так что одеть накидку, защитившую его одеяние этим утром, не было никакой возможности. Главным образом, потому храмовник и ждал, когда архимаг уйдет в спальню или покинет свой кабинет по иному поводу — из‑за ветхости хода, каждый шаг сопровождался отчетливым хрустом, вполне уловимым из кабинета. Не столь страшно было обнаружить себя, сколь явиться в неподобающем и несерьезном виде перед могущественным магом. Люди слишком часто смотрят на оболочку и судят по ней, и даже вершители судеб подвержены этому недостатку. Слишком многое было на кону, чтобы позволить нелепому виду разрушить ореол тайны, страха и чуда. Потому храмовник ждал, и был готов стоять тут столько, сколько будет необходимо.
Большинство людей живет без великой цели, и это вполне нормально. Часто это означает, что в жизни все в порядке, размеренно и не требует серьезной корректировки.
Храмовнику подарили цель в возрасте десяти лет, когда в очередной раз брел по чистым кварталам среднего города. Худого, заросшего мальчика в ту пору мучал голод, покалывание в легких и простой вопрос — почему в стройных рядах освещенных окон, за красивыми занавесками, что скрывают за собой тепло и уют, нет места для него? Он как раз замер возле ярко освещенного здания, когда на него чуть не наехал паромобиль — даже сейчас в памяти тот скрежет и отчаянный звук клаксона. Огромный черный автомобиль стоял в каком то метре от замершей фигурки мальчика. Он стоял с открытыми глазами и вовсе позабыл, что надо бежать, спасаться от разъяренного водителя. А когда вспомнил, тяжелая рука уже тащила его внутрь салона.
К его удивлению и счастью, ни один из плохих сценариев, что десятками пересказывали из уст в уста в припортовых кварталах, не произошел. Его не забрали в рабство, не похитили на опыты и даже не убили. Ему предложили на выбор — целый(!) полновесный(!) золотой(!) или сделать так, чтобы в мире больше не было голодных детей. Что выберет любой из трущоб, отученный самой жизнью от сказок, грез и мечтаний холодом, голодом, вечными поединками за еду и шанс ее заработать? Но парень почему‑то предпочел второй вариант — даже сейчас храмовник не мог себе ответить точно, в чем была причина. В мыслях, ощущении чуда или в ауре власти и силы, что волнами шла от предлагавшего? Мальчик не видел собеседника — на улице была ночь, в салоне не горел свет, а лампы возле зданий светили под неудачным углом, освещая лицо парня, но скрывая в тени щедрого собеседника.
Уже позже, после ответа, он узнал, что тот человек ненамного старше его самого. Мальчика отвезли в поместье, к десяткам таких же мечтателей, как он сам. Терпеливые учителя давали азы чтения и письма, врачи приводили здоровье в порядок, повара кормили вкусно и не жадничали на добавку. Через месяц некоторая часть детей отсеялась — тихо, без объяснения причин. Нотка тревоги вплелась в жизнь всех юных жителей поместья, заставив упорно заниматься и учиться всему, что давали преподаватели — обратно на улицу не хотелось никому. Еще через год их осталось всего десять. А еще через два, им напомнили о сделанном выборе.
Владение — очень богато. Плодородные земли способны давать по четыре урожая в год — покровители щедры. На территории каждого Повелителя в достатке различных руд, лесов, полей и рек. Почему же большая часть жителей влачит прискорбное существование, рождаясь и умирая в трущобах, в вечном голоде? Наставники часто задавали вопросы, предлагая самим подумать и ответить на этот вопрос. На этот раз, им предложили обдумать это всем вместе — всем, кто дошел до этого этапа обучения. Выходило так, что кто‑то забирает больше, чем ему нужно. Или не умеет пользоваться тем, что у него есть, а так же не дает это делать другим. Или людей поразила лень пополам с глупостью, а так же десяток других ответов — на фантазию они не жаловались.
Вместо правильного варианта, им повторили давно известный урок об устройстве Владения, вроде как, поделенного на семь территорий, во главе каждой из которых стоит Повелитель, что думает о благе всего Владения, вместе с другими братьями–союзниками. После чего добавили, что это — неправда. Каждая территория была раздроблена куда мельче, на тысячи земель, хозяева которых думали только о себе. Зачем выращивать много продуктов? Они же упадут в цене! Хотите доступ к рудам или арендовать землю? Платите ренту, которая в два раза повысит стоимость добытого или сделает ее бессмысленной. Всех интересовало золото, а не благополучие людей. Вполне цинично и понятно каждому ученику, с их‑то прошлым.
Что можно сделать, чтобы это изменить? Дать территории единого хозяина. Но как это сделать? Им указали путь — неблизкий, на долгие года, через трудности и превозмогание. Каждый из выпускников поместья отправился искать служения в храмах Волка, и, что характерно — каждый был принят храмом в служки, хоть и самого низкого ранга. На следующий год храмы пополнились еще десятком служек, а через год — новым пополнением выбравших мечту. За полтора десятка лет все храмы Волка были во власти учеников. Не было предательства и осечек — учителя умели выбирать достойных.
Всего пару лет назад, сам храмовник, вместе с должностью храмового боевика, получил ответ на самый важный вопрос — как будет достигнута цель. Он был уверен, что человек, которому они служили, не допустит глупой резни и крови сограждан. Так и вышло — пострадают только виновники, бесконечная плеяда благородных аристо и представителей дома волка, что отгородились высокими стенами богатых особняков от нищеты остального города. И что самое приятное — они перегрызут друг другу глотки сами. В мире власти был только один куш, достаточный для открытия охоты все против всех — еще большая власть. Господин всех верных храмовников, тот самый человек, что некогда дал ему выбор — Повелитель дома Волка — дал своей стае кость, вполне логично рассчитывая, что распаленная грызней свора переключится на своих же подранков, превращая рядовую схватку в кровавую бойню — но только меж своими.
Погибнет старый маг семейства, серебряный медальон магии перейдет к потомку. Что будет после его смерти? Еще один представитель рода прибежит в академию в поисках силы и власти, дабы отомстить врагам и защитить свое. Так что же он выберет? Шесть лет полноценного обучения или годовой курс бойца, в пору, когда остатки рода дорезают семьи с магами? Естественно, быстрый курс — и вот, свежее мясо летит в новую схватку, дабы остаться там хладным трупом. А после него — новый кандидат, пока не останется никого.
По традиции, пластина вернется к Повелителю, который должен решить — кому же ее выдать из числа тех, кто уничтожал прежнего владельца.
Так и будет происходить, пока участники событий внезапно не заметят, что пластин выдается куда меньше, чем было утеряно родами.
Вот тогда придет час храмовников. Именно на них, верных, обученных, готовых идти по трупам ради великой цели, будут привязываться освобожденные пластины магии. И именно храмовники завершат резню между родами, отправив в историю раздробленность территории, голод и жадность аристократов. Во славу Повелителя.
Глава 11
Я забыл про время, стараясь идеально воспроизвести звуки. Глаза перебегали от одного заполненного листа к другому из полотна заведомо расположенных передо мной, чтобы не тратить время на перелистывание. Знаки сменялись знаками, песня–заклинание впервые за несколько тысячелетий звучала в этих стенах.
Последние слова слетели с губ, руки рубанули в жесте–активаторе. Тишина. Еле слышное гудение лампы, слабый шум парка за окном, легкий стук часов. В отчаянии потянулся к силе браслета, вспоминая, воссоздавая ощущения и эмоции, которые чувствовал на испытании академии. Ничего не произошло. Я горько улыбнулся своему отражению в окне — прощай — чтобы в следующий миг скрутиться от судороги боли во всем теле. Последняя мысль перед мраком беспамятства показалась настоящим откровением — а кто сказал, что это будет не больно? Под звон разбитого стекла я отключился.