— Секретарь главврача.

— Там лучше, чем здесь?

— Это уже четвертый вопрос, но я отвечу... Там нет ночных смен...

— Разве? — обронил Овсов.

— Там нет обязательных ночных смен, если тебе так больше нравится, — Валя растрепала седые волосы Овсова. — Не думай об этом, Овес, не давай волю воображению.

— Если бы я давал волю воображению, то я, наверное, дал бы волю и рукам.

— У тебя руки и так заняты, — усмехнулась Валя. — Не отвлекайся. Мне пора,она поднялась. — Не вздумайте мне звонить, Павел Николаевич. У нас это не поощряется. Будьте осторожны, берегите себя.

Мужчины молча проводили взглядом девушку, одновременно вздохнули, посмотрели друг на друга. Валя уже от двери махнула им рукой, улыбнулась подбадривающе и плотно закрыла за собой дверь.

— Ну что, Паша, — проговорил Овсов, встряхивая почти опустевшую бутылку виски. — Надо бы по глоточку... Как сейчас говорят, за успех нашего безнадежного предприятия. Не возражаешь?

— Девочка в самом деле жива?

— Да, с ней все в порядке. Оклемалась.

— Тогда наливай, — устало проговорил Пафнутьев.

Может быть, Пафнутьев не был тонким и проницательным человеком, тонким и проницательным следователем, может быть. Но шкуру он имел чрезвычайно чувствительную и ощущал приближение событий задолго до того, как они созревали и валились ему на голову. Покидая выгороженную шкафами конурку Овсова, он вспоминал не жутковатый рассказ Вали, не девочку, которую чуть было не купил за несколько бутьшок водки, и даже не виски, которым потчевал его хирург. Сидя рядом с Андреем и вдыхая весенний воздух, свежей струей врывающийся в салон машины, он мучительно пытался вспомнить несколько слов, которые больно царапнули его сознание. Произнес ли он их сам, или лениво и хмельно обронил Овсов, а может, Валя скороговоркой выпустила их на волю...

И Пафнутьев начал перебирать весь разговор с начала до конца, потом еще раз, и, наконец, нащупал он эти царапающие слова, нащупал в самом конце беседы с Валей. И, облегченно откинувшись на спинку сиденья, с блаженной улыбкой закрыл глаза. Теперь он ни за что не забудет их ни при каких обстоятельствах.

Это были последние слова, которые произнесла Валя, уже прощаясь. «Берегите себя», — сказала она.

Слишком часто эти слова звучали последние дни, чтобы можно было пройти мимо них, не услышав, не оценив. Несколько раз их повторил Шаланда, он просил беречь старика Чувыорова, пьяницу Самохина, младенца, который спал гак крепко и беспробудно, что мог и в самом деле не проснуться. На сегодняшний день только младенец пока и уцелел, остальных Пафнутьеву спасти не удалось. Теперь, дай Бог, выжить самому. Что-то последнее время слишком часто ему советуют беречь то одного, то другого... Теперь вот и сам получил серьезное предупреждение...

— Слишком часто, — пробормотал Пафнутьев вслух.

— Не понял? — спросил Андрей, скосив глаза в сторону начальства.

— Это я с собой все отношения выясняю, это все с собой треплюсь, никак не успокоюсь.

— Я тоже могу вставить словечко... Слишком много трупов столпилось последнее время вокруг нас, Павел Николаевич.

— Да, многовато. На каждом шагу, можно сказать.

— Боюсь, еще появятся.

— Очень даже может быть.

— Причем, что самое интересное, Павел Николаевич... Трупы-то с обеих сторон... И противная сторона несет потери.

— Какие? — встрепенулся Пафнутьев.

— А эти амбалы...

— Крутовато с ними, старик, обошелся, крутовато.

— Есть еще и третья сторона, самая печальная...

— Ты о чем? — не понял Пафнутьев.

— Я ведь выполнил ваше задание, Павел Николаевич, сходил в домоуправление.

Семь стариков и старух завещали свои квартиры фирме «Фокус». Пятеро из них умерли.

— От чего умерли? — почти без интереса спросил Пафнутьев, уже зная ответ, старик Чувьюров подробно рассказал ему об этом, успел рассказать.

— По разным... Двое на даче угорели... Второй во сне умер, по старости, даже вскрытие не делали. Сосед Чувьюрова просто пропал, одна рука нашлась, и та в неважном состоянии... Все они почему-то умирали... И «фокусники» на полном и законном основании вступали во владение их квартирами.

— И сами там поселялись?

— Нет, сначала ремонт делают по высшему разряду, а потом продают, сдают.

Цены несусветные.

— Представляю, — проговорил Пафнутьев и вдруг почувствовал, как что-то в нем еле слышно зазвенело, как будильник за тремя дверями, что-то тихонько заскулило, как при воспоминании о давней любви, что-то застонало, будто сквозь сон... Квартиры, ремонт, продажа, бешеные деньги, европейский стандарт... И вдруг, как вспышка фонарика в темной комнате — Халандовский! Ха! Опять Аркашка на горизонте, да какой там горизонт, прямо под ногами путается.

И Пафнутьев, не раздумывая, прямо в машине набрал номер гастронома. Трубку подняли тут же, и Пафнутьев радостно узнал голос самого надежного своего друга и собутыльника.

— Здравствуй, Аркаша! — проговорил он вкрадчиво.

— Здравствуй, Паша. Давно жду твоего звонка. И вот радость нечаянная — дождался.

— И о чем я собирался с тобой поговорить?

— О моих квартирах.

— Да? — озадаченно пробормотал Пафнутьев, сбитый с толку нечеловеческой проницательностью Халандовского. — Надо же... Я сам об этом не знал минуту назад...

— Значит, медленно доходит, — усмехнулся Халандовский.

— Скажи, Аркаша...

— Не скажу, — перебил Халандовский. — Приезжай, поговорим. С некоторых пор я избегаю говорить по телефону. И тебе не советую.

— Буду через пять минут, — сказал Пафнутьев...

Когда он вошел в кабинет директора гастронома, у того на столе стояли две запотевшие бутылки пива, а на тарелке лежали совершенно потрясающие куски вяленой рыбы. Сам Халандовский возвышался на обычном своем месте в углу комнаты, и глаза его сверкали радостно и возбужденно.

— Здравствуй, Паша, — приподнявшись, он протянул мохнатую свою ладонь, и рука Пафнутьева утонула в ней, как в громадной постели может утонуть уставшее тело. — Если бы ты знал, как я рад видеть тебя молодым, красивым, здоровым... А главное — как я рад видеть тебя живым, Паша. Ты любишь пиво?

— Я тебя, Аркаша, люблю, — Пафнутьев тяжело опустился в продавленное кресло, потер ладонями лицо, подержался за бутылку и, убедившись, что она влажная, холодная, готовая поделиться всем, что имеет, отставил ее в сторону.Ты купил свои квартиры у «фокусников»?

— Да, Паша, — Халандовский смиренно потупил глаза.

— Почему же не сказал этого раньше?

— Ты меня не спрашивал, Паша, — укоризненно произнес Халандовский. — Знаешь, Паша, я много чего такого знаю, о чем ты меня не спрашиваешь... Если бы я начал тебе все это выкладывать... Мы бы с тобой, Паша, никогда не расстались, даже на пять минут, чтобы посетить жизненно важные места.

— Что за места? — хмуро спросил Пафнутьев.

— Туалет, — смущенно ответил Халандовский, разливая пиво в высокие узкие бокалы. Пена поднялась до самого верха, но, подчиняясь воле хозяина, чуть приподнявшись над краем стакана, остановилась.

— Ты знаешь, откуда у «фокусников» квартиры?

— Догадываюсь. Они заключают договоры с престарелыми гражданами, с теми, кто злоупотребляют спиртными напитками, наркотиками и вообще ведут нездоровый образ жизни. И получают эти квартиры по наследству в случае смерти хозяина.

— А что происходит с этими гражданами после заключения договора?

— С ними происходит то, что обычно случается со всеми людьми, Паша... Они умирают.

— Они умирают со страшной скоростью! Они умирают так быстро, будто их кто-то очень торопит.

— Пей пиво, Паша, пока пена стоит... Без пены пиво теряет свой вкус, запах и цвет. И пить его становится неприятно. А при наличии пены в организме происходят очень благотворные превращения.

— Аркаша... Из семерых стариков и старух пятеро в могиле. Все договоры с ними заключены в прошлом году.

— Да? — удивился Халандовский и придвинул стакан к Пафнутьеву. — Надо же...