Оба продолжали путь по гористой дороге, что тянулась через цепь довольно высоких холмов. Под ногами путников и перед ними расстилался ряд глубоких плодородных долин.

Так далеко, как только можно было окинуть взглядом, виднелись разбросанные то тут, то там деревни, уединенные усадьбы, за ними совсем вдали виднелись цветущие города.

Но странная вещь! Вечер был ясен, но на пастбищах не видно было больших стад быков и овец, остававшихся обыкновенно на них до ночи. На полях не видно было ни одного земледельца, хотя это был час, когда по всем тропинкам, по всем дорогам сельские жители возвращаются в свои жилища. Эта страна, еще накануне столь оживленная, теперь точно превратилась в пустыню.

Оба супруга остановились, задумчиво глядя на эти плодоносные земли, на эти богатства природы, на цветущий город, на пригороды, дома. Затем, вспомнив о том, что должно случиться через несколько мгновений, лишь только скроется солнце и взойдет луна, Альбиник и Мерое затрепетали от горя и ужаса. Слезы потекли из их глаз, они упали на колени, с тоской устремив взоры в глубину этих долин, которые все более и более окутывал мрак.

Солнце скрылось, но луна, бывшая на ущербе, еще не показывалась.

Между закатом солнца и восходом луны прошло довольно много времени. Это пугало супругов, наполняя их сердца предчувствием какого-то большого несчастья.

— Видишь, Альбиник, — проговорила тихо молодая женщина, — видишь— ни одного огонька? Ни одного огонька в этих жилищах, в этих деревнях, в этом городе. Спустилась ночь, и все эти жилища мрачнее ее.

— Обитатели этой страны оказались достойными своих братьев, — с уважением ответил Альбиник. — Они тоже откликнулись на призыв наших друидов и вождя ста долин.

— Да, меня охватывает ужас, я чувствую, что мы сейчас увидим то, чего никто дотоле не видел. Чего никто, быть может, никогда не увидит.

— Мерое, видишь ты там, далеко, за тем лесом… Какой-то слабый отблеск.

— Да, вижу… Сейчас взойдет луна. Приближается минута… Я поражена ужасом… Бедные женщины… бедные дети!..

— Бедные земледельцы!.. Они столько лет счастливо жили на этой земле своих отцов! На этой земле, сделавшейся плодородной благодаря труду стольких поколений! Бедные ремесленники! Они зарабатывали свой достаток тяжелыми ремеслами! О, несчастные, несчастные… Несчастье равно их героизму! Мерое, Мерое! — воскликнул Альбиник. — Луна восходит! Это священное светило Галлии дает знак, что пора приступить к жертвоприношению.

— О Гезу! Гезу! — произнесла молодая женщина с мокрым от слез лицом. — Гнев твой никогда не утихнет, если его не укротит последняя теперешняя жертва…

Луна поднялась. Она изливала потоки столь ослепительного света, что оба супруга видели отчетливо, точно при дневном свете, всю страну, лежавшую у их ног до самых далеких краев горизонта.

Внезапно над одной из деревень, рассеянных по равнине, поднялось легкое облако дыма, сначала беловатое, затем черное, вскоре окрасившееся багровым отблеском начинающегося пожара.

— О Гезу! Гезу! — воскликнула Мерое, спрятав лицо на груди супруга, стоявшего подле нее на коленях. — Альбиник, ты сказал правду! Священное светило Галлии подало знак к жертвоприношению, оно свершается…

— О свобода! — воскликнул Альбиник— Священная свобода!

Он не мог закончить. Рыдания прервали его голос, он сжимал плачущую жену в своих объятиях.

Когда Мерое, подняв голову, решилась взглянуть вдаль, облака черного дыма, окрашенные багровым отблеском пожара, окутывали уже не одно жилище, не одну деревню — огонь охватил все посады, все города во всех окрестных долинах.

Пылало все пространство от севера до юга, от востока до запада! Казалось, что реки текли огненными волнами под нагруженными зерном, бочками и припасами судами, тоже подожженными и медленно тонувшими в водах.

Небо попеременно то омрачалось от бесчисленных облаков дыма, то пылало багровым отблеском огня.

Вскоре вся долина от одного конца до другого представляла лишь сплошное море пламени…

И не только жилища, посады и города одних этих долин были преданы опустошениям пожара, но та же участь постигла и все те земли, которые в течение следующих суток прошли Альбиник и Мерое, направляясь от Ванна к устью Луары, где был расположен стан Цезаря.

Да, все эти земли были подожжены их обитателями, покинувшими пылающие развалины своих жилищ, чтобы присоединиться к галльской армии, собранной в окрестностях Ванна.

Так было исполнено повеление вождя ста долин, передававшееся от селения к селению, от деревни к деревне, от города к городу: «Через три дня, в тот час, когда взойдет луна, это священное светило Галлии, пусть будет вся страна от Ванна до Луары предана огню! Пусть Цезарь и его войско при своем прохождении не найдут ни людей, ни крова, ни пищи, но повсюду, повсюду лишь пепел, голод, пустыню и смерть».

Все было сделано так, как повелели друиды и вождь ста долин.

Те, кто был свидетелем этого героического самопожертвования каждого и всех во имя спасения отечества, видели то, чего никто не видел, то, чего никто, быть может, никогда не увидит. Эта жертва искупила роковые раздоры и соперничество провинций друг с другом, раздоры, которые слишком долго разделяли галлов и способствовали торжеству их врагов.

Миновала ночь, миновал также день, и оба супруга прошли всю сожженную страну от Ванна до устья Луары. К заходу солнца они подошли к месту, где дорога разветвлялась надвое.

— Которую из двух этих дорог выбрать? — спросил Альбиник. — Которая из них ведет к стану Цезаря?

Подумав с минуту, молодая женщина ответила:

— Надо влезть на это дерево, огни римского стана укажут нам путь.

— Верно, — ответил моряк и, приученный к ловкости своей профессией, собрался влезть на дерево, но, внезапно остановившись, сказал: — Я забыл, что у меня нет одной руки… Я не могу влезть.

Прекрасное лицо молодой женщины омрачилось печалью, и она спросила:

— Ты страдаешь, Альбиник? Увы, ты сам так изувечил себя!

— Приманка для зверя всегда должна быть естественна, а если ловля будет удачна, — возразил Альбиник, — я не буду жалеть о том, что пожертвовал своей рукой для приманки….

Молодая женщина вздохнула и, посмотрев на дерево, сказала своему мужу:

— Прислонись к этому дубу, я поставлю ногу на твою руку, потом на плечо, а с твоего плеча я взберусь на ту толстую ветвь…

Прислонившись к дереву, Альбиник взял в свою здоровую руку маленькую ножку своей подруги и поддержал ее, пока она ставила другую ногу на его плечо. Отсюда она влезла на первую толстую ветвь и, поднимаясь с ветки на ветку, достигла верхушки дуба, устремила вдаль взоры и заметила на южной стороне под группой из семи звезд свет многочисленных огней. Она спустилась, ловкая, как птица, прыгающая с ветки на ветку, и, поставив ноги на плечо моряка, спрыгнула на землю, сказав:

— Нам надо идти на юг, по направлению к тем семи звездам. Огни римского стана находятся в той стороне.

— В таком случае пойдем по этой дороге, — проговорил моряк, указав на более узкую.

И оба путника продолжили свое странствие.

Пройдя несколько шагов, молодая женщина остановилась и начала что-то искать в своей одежде.

— Что с тобой, Мерое?

— Подожди… Влезая на дерево, я уронила свой кинжал. Он, верно, отвязался от пояса из-под хитона.

— Во имя Гезу! Нам надо найти этот кинжал, — сказал Альбиник, возвращаясь к дереву. — Оружие тебе необходимо, а этот кинжал выковал мой брат Микаэль и собственноручно закалил его, им можно пробить медную монету.

— О, я разыщу его, Альбиник! Этот маленький стальной клинок даст ответ на все… и на всех языках.

После непродолжительных поисков у подножия дуба она разыскала крошечный вложенный в ножны кинжал! Мерое прикрепила его к поясу под хитоном и снова отправилась в путь с супругом.

Пройдя довольно долгое время по пустынным дорогам, путники вышли на равнину. Вдали слышался сильный шум моря, на одном холме виден был свет многочисленных огней.