Это был очень складный, красивый мальчуган лет десяти, с умным, сообразительным личиком, бледноватым для степняка, и с узкой, костлявой, какой-то птичьей грудью.

— Замечательная какая книжка! — повторил он, прищелкивая языком. — Мы ее на громких читках, брат, почти наизусть выучили. А что ж, — объясняя свое увлечение, добавил он, откладывая книгу и берясь за чайник, — каждому Героем охота быть, верно? У нас есть один дядька, Мищенко по фамилии, без ног с фронта вернулся. Хоть в гроб его клади да на кладбище. «Не хочу, говорит, жить — и все». Ну, мы ему и давай ту книжку о Мересьеве вбивать в голову. И что ж ты думаешь — вбили! Гончарук, комбайнер, и Семенов из райкома — знаешь его? — где-то заказали ему протезы, а мы давай его тренировать на ходьбу. Сейчас сторожем на пасеке. Такой агитатор — куда нам до него!

Повозившись с костром и чайником, он смущенно взглянул на Сергея и, кашлянув, спросил:

— А у вас, откуда вы прибыли, тоже Герои есть?

— Есть, — нерешительно ответил Сергей, не зная, так ли это.

— А твой отец — не Герой, нет?

— Шоферам не дают.

— Почему? Всем дают, кто заслуживает. У нас вот в нынешнем году надежда была на трех Героев: на женькина отца, бригадира, на одну колхозницу да на эту нашу Светлану. Но только никто не дотянется. Председатель Наталья Ивановна обещала нам, ребятам, экскурсию в Москву, если колхоз на первое место выйдет. «Свезу, говорит, на неделю». Ну, мы было уж и план составили, куда пойти, что посмотреть, и так, знаешь, с душой в уборку вошли, — а не выходит. Женька оттого и злой. Жалко, ей-богу! Ты, небось, в Москве был?

— Нет. Отец был, а я нет, — ответил Сергей.

— Эх, я бы с удовольствием съездил! Охота мне самому везде побывать. Может, и Сталина где-либо встречу. А что? Вполне же может быть. Как считаешь! Я его сразу узнал бы.

— Я тоже узнал бы, только где его встретишь! — Сергей никак не мог представить, каким образом он мог бы встретиться со Сталиным, и развел руками, потому что ничего не приходило в голову.

— Ну-у, мне бы только в Москву… да чтоб наш колхоз передовым был… я б все организовал, — не унимался Алик.

Где-то по темной дороге прогромыхала подвода.

— Алешка возчиков погнал. Заснули, должно.

Подводы промчались, но кто-то, тяжко дыша, подходил к огню со стороны степи.

— Кто там? — крикнул Алик, морща лоб и делая лицо строгим и враждебным. — Ты, Алеш?

— Это я, — раздался в ответ голос Крутикова; он сбросил у огня сырое полотно и отдышался.

— Там тебя ваш механик требует, — сказал Крутиков Сергею. — Сбегай к нему. А ты ложись, спи! — приказал он Алику. — Этот танкист, видать, здоров работать. «До самого утра, говорит, смолить буду, всех вас, говорит, замотаю, никому покою не дам».

Сергей понял, что ему придется итти одному, и невольно замешкался.

— А как итти? Прямо так? — спросил он в тайной надежде, что Алик все-таки проводит его, но никто из мальчиков даже не догадался, что ему страшновато.

— Возьми курс на комбайн и сыпь прямиком, — сказал Крутиков, расстилая полотно и не глядя на Сергея.

В двух шагах от костра стало так темно, что хотелось вытянуть вперед руки и итти, как слепому. В черном омуте ночи чудились опасности, неожиданные препятствия, ужасы.

Когда глаза Сергея привыкли к темноте, он стал различать край неба над степью и черные — чернее, чем ночь — пятна соломенных скирд, прицепных вагончиков, где, должно быть, жили тракторные бригады. Встревоженная птица вылетела из-под самых ног Сергея. Он испуганно отскочил в сторону. Шуршали соломой полевые мыши. Кто-то невидимый сладко и безмятежно храпел.

— Не воду несете? — спросили сиплым шопотом. — Ходют, ходют, покоя нет! — будто дело происходило в укромной спальне, а не в открытой степи.

Потом услышал он звук отбиваемой косы и у самого комбайна наткнулся грудью на грузовик Еремушкина, старик сладко спал, а какая-то немолодая женщина с рыже-седыми волосами, выбивающимися из-под темного в крапинках шелкового платочка, при свете электрического фонаря принимала рапорты бригадиров. Это была Наталья Ивановна, председатель колхоза, как сразу же догадался Сергей. Решительные движения ее полных рук, громкий, командирский голос с низкими, мужскими нотами и багровое, темное на электрическом свету, жесткое и плотное лицо — все выражало сильный характер и непреклонность.

— Третья бригада у нас нынче отстала, — говорила она, взглядывая то на сводку, то на стоящих перед нею людей. — Если завтра не выравняешься, возьмем тебя, Крутиков, на буксир, так и знай.

Крутиков-отец молча развел руками.

— Воду кто сегодня доставлял в поле?

— Я доставлял, — осторожно выступил вперед крохотный худенький старичок с бородкой хвостиком.

— Скощу наполовину твои трудодни, Иван Данилыч. Люди неумытые, чаю скипятить нельзя, ужинали всухую. Что за пустыню Сахару развел?

— При чем тут, Наталья Ивановна, пустыня Сахара, если Крутиков у меня последнюю кобыленку забрал! Не на себе ж носить, как вы считаете?

— А хоть бы и на себе, — спокойно ответила Наталья Ивановна, что-то отмечая в бумажке. — Мог бы на зерновозках подбросить, попутные машины использовать. Не болеешь ты душой за воду, вот что!

Сергей не слышал, что ответил Иван Данилович: грохот комбайна заглушил все на свете.

Светлана стояла у штурвала, а Вольтановский следил за выгрузкой бункера в зерновозки. Жестом руки он велел Сергею подняться на мостик. Растопырив руки и осторожно оглядываясь, Сергей кое-как вскарабкался наверх. Ох, и трясло же!

— Отец где? — крикнул в самое ухо Вольтановский и, узнав, что спит, недовольно крякнул. — Пойди разбуди его, скажи, что я тут до утра проканителюсь, пусть на первую ездку меня не планирует.

— А вы тут останетесь?

— Не бросать же! Видишь, как дело пошло.

Держась за сырые поручни, Сергей осторожно прошел к штурвалу. Трактор и комбайн, трясясь и покачиваясь, валили в глубину мрака, лишь с самого края скупо освещенного лампами. Стоять на мостике было замечательно. Дрожь неясного восторга заставила Сергея поежиться. Ах, как тут было интересно, жутко и удивительно!

Проходили небольшой склон. Светлана тревожно спросила Вольтановского:

— Петя, убавить ход, как думаешь?

Вольтановский, нахмурясь, поглядел вперед:

— Не надо. Я еще скорость ножа, пожалуй, увеличу — хлеб сыроват.

Комбайн, занося вверх левый бок, покачнулся, как на волне.

Никогда еще не испытывал Сергей такого головокружительного волнения. Ухватившись обеими руками за поручни и для устойчивости немного расставив ноги, он вдыхал дым трактора, как самый праздничный запах. Вот так бы и стоять сутками и не отрываясь по-хозяйски оглядывать степь.

«Попрошу Вольтановского взять до утра в связные», — мелькнуло у него.

— Дядя Петечка, — сказал он как можно ласковее, — ну, пожалуйста, ну, возьмите меня до утра связным!

— А чего связывать? — словно не поняв его, спросил Вольтановский. — Нечего тут болтаться. Беги к отцу.

— Может, чаю принести, а? У нас целый чайник сейчас закипит, — вспомнил Сергей.

На одно мгновенье лицо Вольтановского подобрело.

— Чаю? — переспросил он, соглашаясь, но потом быстро взглянул на Светлану и, вспомнив или сообразив что-то, отмахнулся: — Беги скорей, какой там еще чай! Беги!

Сергей заморгал и, посапывая носом, спрыгнул с комбайна и побежал. Он бежал, не разбирая пути: ему думалось, что он обязательно выскочит на огонь костра, куда б ни бежал; и в самом деле, какой-то свет скоро оказался на его пути. Но странно, это был совсем не костер. Человек десять женщин, одетых просто, но явно по-городскому, сидя и лежа вокруг грузовика с зажженными фарами, готовились ужинать. Они вынимали из рюкзаков и плетенок вяленую воблу, огурцы, яйца, помидоры и все это вкусно раскладывали на газетах. Они, должно быть, недавно приехали и наперебой обменивались впечатлениями.

— Мальчик, ты не из молодежной бригады?

— А что? — растерянно сказал Сергей.