ЗУММЕР, Всеволод Михайлович (1885–1970) — историк искусства, археолог, ориенталист, коллега В. И. в Бакинском ун — те. Ему посвящено стихотворение В. И. 1926 г. «Уж расставались мы…» (IV, 94).

ИВАНОВ, Вячеслав Иванович (16–28 февраля 1866 — 16 июля 1949) —

«20 января. Я принес В. И. маленький свой экспромт, где писал:

У тебя, родимого,

Слово есть любимое,

Слово — СЛАВА.

Мне оно незримое,

Но тобой палимое,

Благовонный дым его

Чую в гимнов сплаве…

— Да, да, — сказал В. И., — я люблю это слово. И у меня оно означает не то, что у Пушкина. У него ”слава“ в сфере слуховой (”шeпот глупца“, ”похвала льстеца“, ”слух обо мне пройдет…“), а для меня же она нечто зримое, некий ореол, нимб лучей вокруг предметов» («Беседы», с. 307).

«25 января. Я сказал Вячеславу Ивановичу, что имя соответствует ему, фамилия же — Иванов — недоразумение: какой это Иванов? Но Вячеслав Иванович с этим не согласился:

— Я нахожу, что моя фамилия, в связи с моим ”соборным“ мировоззрением, мне весьма подходит. ”Иванов“ встречается среди всех наших сословий, оно всерусское, старинное и вместе с моим именем и отчеством звучит хорошо: Вячеслав — сын Иванов. Кроме того, фамилия эта мне еще приятна по духовному моему родству с художником Ивановым, которого все больше начинают должным образом понимать и ценить. Сочетание ”Вячеслав Иванов“ так же хорошо звучит, как сочетание ”Владимир Соловьев“. /…/ Добавим еще, что имя Вячеслав мать мне дала вопреки воле отца (была она славянофилка), и это имя, думаю, в значительной степени определило всю мою жизнь. А будучи беременной, она постоянно смотрела то на портрет Пушкина, то на висевший у нее на стене портрет некоего многознающего и трудолюбивого немца. И вот у меня есть кое‑что от Пушкина, а еще больше, пожалуй, от этого немца» («Беседы», с. 309).

Отец В. И. — Иван Тихонович Иванов (1816–1871); мать — Александра Дмитриевна, урожд. Преображенская (1824–1896).

«20 декабря. Я очень, как Вы знаете, люблю слово ”слава“ и ценю свое славянское имя — Вячеслав. Но о личной, так называемой славе всегда очень мало думал, а теперь и вовсе не думаю. Вот я получил из Тифлиса предложение приехать к ним. Предложение исполнено самых лестных для меня комплиментов (вроде того, что я ”славянский Гете“ и т. п.), но мне это безразлично. Я теперь своей ”славой“ интересуюсь ну столько же, сколько, скажем, славой Аполлона Майкова, или Полонского. Какой‑то центр у меня сдвинулся, и менее всего мне хочется быть «выставочным»; напротив, я б хотел уйти в тень. Впрочем, я и раньше не столько думал о современниках, сколько о потомках.

Мне кажется, что никто из моих современников так не живет чувством мифа, как я. Вот в чем моя сила, вот в чем я человек нового начинающегося периода. Если, по Огюсту Конту, человечество в своем развитии прошло через три фазы: мифологическую, теологическую и научную, то ныне наступают сроки новой мифологической эпохи. И тогда, когда она настанет, меня впервые должным образом оценят». («Беседы», с. 321).

«12 февраля. — Нужно, — сказал В. И., — чтобы всякий творческий человек испытывал известное самообольщение, что он в каком‑то отношении в своем творчестве первый из современников. Так, в нашем кругу это чувство первенства испытывали Бальмонт, Брюсов, Блок, Белый и я. Да, и я. И если я писал, что первую пальму и лавр предоставляю Бальмонту, то этим я отнюдь не хотел сказать, что считаю его выше себя: нет, я как жюри — вне сравнения, он первый среди всех остальных, не считая меня. То же — хваля Брюсова, я этим говорил, что сам‑то я еще больше. И так же, как я, думал каждый из нас. И так было всегда. Леонардо да Винчи, Микель — Анджело и Рафаэль — каждый считал себя первым. Так глядели на себя Эсхил, Софокл и Эврипид, так же — Пушкин и Баратынский. И иначе быть не может. Сознавая себя вторым во всех отношениях, я бы не мог больше писать. Пусть Бальмонт обильнее и благозвучнее меня, а Блок задушевнее, я все же считаю себя в некоем отношении первым. Но это относится, конечно, только к современникам. Смерть канонизирует, обращает в героев. И, клянусь, ни одной минуты в жизни я не считал себя выше Пушкина. Мне чуждо подобное заявление: ”Предо мною другие поэты — предтечи“ (Бальмонт). Я почитаю своих литературных предков, а кто почитает отца своего и мать свою, будет многолетним на земле, т. е. в данном случае — славен. Гений не может не ценить своих предшественников уже потому, что он их необычайно любит. Но признавать себя во всех отношения уступающим своим современникам было бы со стороны поэта оскорблением своей музы и подобно тому, как если бы кто‑нибудь сказал о своей возлюбленной, что она во всех отношениях уступает другой. Это было бы нехорошо. И уж гораздо лучше тенденция, столь наивно выраженная у Дон — Кихота (да и, вообще, у рыцарства), что его Дульцинея — первая в мире, и он вызывает всякого, кто это не признает, на бой. Конечно, это было весьма глупо, когда каждый рыцарь провозглашал свою даму первой и готов был сцепиться со всяким, в этом сомневающимся. Но человеческая глупость бывает и очаровательной. Человек должен быть мудрым и глупым, всего хуже умники, и они‑то наибольшие… дураки». («Беседы», с. 310).

ИВАНОВ, Димитрий Вячеславович (р. 1912) — сын В. И. по браку с В. Е. Шварсалон, журналист, писатель (псевд., по месту, где он родился во Франции, в Haute Savoie — Jean Neuvecelle), один из редакторов брюссельского Собрания сочинений В. И. Ему посвящено стихотворение В. И. «Время» (III, 544).

ИВАНОВ, Сергей Петрович (1894–1983) — художник, график, иллюстратор, жанрист, портретист. Студент Академии Художеств в Петрограде. В 1922 бежал в Финляндию, переселился в Париж, где жил и работал до смерти. О нем см. брошюру «Atelier Serge Ivanoff», изданную в связи с выставкой в Hôtel Drouot в Париже в октябре 1988 г. Его портрет, работы З. Е. Серебряковой — помещен в кн.: З. Серебрякова. Каталог выставки. М., 1986, С. 241.

ИВНЕВ, Рюрик (Ковалев, Михаил Александрович, 1891–1981) — поэт, писатель. «27 августа. Рюрик Ивнев читал свои стихи из сборника ”Солнце во гробе“. — Вы талантливы, — сказал ему В. И. — сильны в мелодиях, но у меня впечатление, что Вы себя к чему‑то нудите, как если бы человек заставлял себя ради какой‑то особенной каллиграфии писать не своим почерком. Вот теперь Вы — имажинист, но по природе своей вся ваша группа не однородная. Есенин ближе к мифотворчеству, он, конечно, талантлив, хотя его учителя, Клюева, я квалифицирую выше. Мариенгоф тоже талантлив, но Смердяков. Шершеневича я знаю меньше, мне он представляется скорее с преобладанием ума и воли, чем чувства. Да и ваша эмоциональность не совсем соответствует, по — моему, имажинизму.

Ивнев продолжал читать свои стихи. Один стих особенно остановил наше внимание: ”Песни — как бритва, от этих песен весь рот в крови“. — Это не забудется, — сказал В. И., — я не знаю, хорошо ли это, но это режется. Если бы мне пришел в голову подобный образ, я бы его не написал: я бы пожалел себя. Я понимаю Гете, сказавшего: ”Я никогда не напишу трагедии, я бы ее не пережил“…» («Беседы», с. 314).

ИГУМНОВ, Константин Николаевич (1873–1948) — пианист и педагог, профессор Московской консерватори с 1899. Народный артист СССР (1946).

ИЛЬИН, Иван Александрович (1882–1954) — философ, профессор Московского ун — та. Выслан из Советской России в 1922. О нем см.

Воспоминанания Евгении Герцык (Париж, 1973, с. 153–155) и Между двух революций А. Белого (М., 1934, с. 312–313).

КАВИКЬОЛИ (Caviccholi, Giovanni, 1894–1964) — итальянский поэт, романист, драматург, театральный критик, журналист. Родился и умер в г. Мирандола. Антропософ.

КАЗЕЛЛА (Casella, Alfredo, 1883–1947) — итальянский композитор, пианист, дирижер, представитель неоклассицизма.

КАЛЬИ (Cagli, Corrado, 1910–1976) — итальянский художник, уехал из Италии в 1938 из‑за расовых законов, во Францию, затем, в 1940, — в США. Вернулся в Рим в 1948.

КАЛЬЦА (Calza, Guido, 1888–1946) — итальянский археолог, специалист по истории древнего Рима. О нем см.: G. Becatti, «Commemorazione di Guido Calza», — Rendiconti della Pontificia Accademia di archeologia, XXII, 1946, c. 23–30.