Джулия перешла дорогу перед лошадьми в плюмажах, взошла по ступеням здания Военного департамента и спросила клерка в приемной, находится ли в здании майор Адам Фалконер из штаба генерала Джонстона. Клерк даже не потрудился заглянуть в книгу.

- Весь штаб генерала выехал из города, мисс. Мы не видели майора Фалконера уже целый месяц.

- Он не отправлял мне письма? - спросила Джулия. Иногда штабные офицеры действовали в обход почтовой службы, используя военных курьеров для доставки их личных писем в город.

- Для мисс Гордон? - добавила Джулия. Клерк порылся в письмах на столе, но для Джулии там ничего не было. Она поблагодарила его и направилась вверх по улице, в сторону холма, повернув на Франклин-стрит и пытаясь понять, была ли она разочарована молчанием Адама, или оно явилось для нее облегчением.

Джулия написала Адаму, что у нее есть для него сообщение, но не получила ответа и начала подозревать, что, возможно, молчание Адама было признаком перемены в чувствах.

Джулия была удивлена, когда Адам начал за ней ухаживать, и в то же время польщена ухаживанием исключительно красивого мужчины, известного своей честностью и благородством.

Адам также являлся - и Джулия не была настолько неискренней, чтобы делать вид, будто не замечает этого преимущества - единственным наследником одного из самых больших состояний в Виргинии, и в ту минуту, когда Джулия призналась себе, что ее чувство к Адаму никоим образом не изменилось под воздействием этого обстоятельства, она также поняла, что это обстоятельство, должно быть, имеет столь же сильное и неизменное влияние, как и скрытое для глаз воздействие солнца на приливы и отливы.

Мать Джулии жила с постоянным чувством стыда за свою бедность, стыда, превратившим жизнь ее мужа в страдание, и Джулия знала, что войдя в семью Фалконеров, она могла сделать обоих родителей счастливее.

И всё же, как поняла Джулия, предаваясь размышлениям во время этой медленной прогулки по городу, существовало нечто неискреннее в ее чувствах к Адаму.

Слово "любовь" подумала она, так неточно. Любила ли она Адама? Она была уверена, что любила, и представляла себе замужнюю жизнь с ее далеко простиравшимися, даже на следующее столетие, благими и благотворительными делами, но всякий раз, когда она думала об этой прекрасной жизни, то видела ее в свете оживленных хлопот, но никак не в свете собственного счастья.

Нет, несомненно, несчастной она не будет, но и счастливой тоже, и тогда ей придется винить себя в неподобающем для христианки эгоизме и даже в желании найти свое счастье. Счастье, убеждала она себя, не плод доставляющих удовольствие поисков, а результат, приносимый непрерывным творением добрых дел.

И всё же иногда посреди ночи, просыпаясь от завывания разгуливающего по крышам ветра и звуков дождя, журчащего в желобах, она чувствовала печаль из-за недостатка радостных мгновений.

Разве Адам, думала она, когда-либо заботится о радости? Он казался таким мрачным, полным высоких целей и бездонных тревог. Он говорил, что причиной угнетенного состояния его души была война, но Джулия была не слепа и видела, что для других юношей любовь и жизнерадостность стояли выше войны.

Джулия осознала, что идет к западной стороне Франклин-стрит, что значило, скоро она должна пройти мимо дома, где жила Салли. Джулия еще не набралась храбрости, чтобы нанести ей визит, и стыдилась этого. Она прошла мимо дома по другой стороне улицы и была повергнута в смятение его великолепием.

Хмурое солнце, отражавшееся в окнах, не могло скрыть висевшие в комнатах за их створками канделябры. Парадная дверь сияла в непривычном для глаз солнечном свете. У нее возникло неожиданное желание перейти улицу и дернуть за надраенную ручку звонка, но затем она решила, что внести двух окровавленных кроликов в дом, пусть даже с плохой репутацией, едва ли было лучшим способом спасти душу. А это, убедила она себя, и было причиной, по которой ей хотелось навестить Салли.

Она продолжила свой путь домой мимо запертыми на замок зданий с плотно прикрытыми ставнями, потому что их обитатели сбежали от приближающихся янки. В городе теперь было безопасней, с выводом войск увеличилось количество военных патрулей для защиты никем не охраняемого имущества.

Другие патрули прочесывали беднейшие кварталы города в поисках дезертиров, а газеты объявили, что власти ищут еще и шпионов, которые хотят предать Конфедерацию. Город наполнился слухами и страхом, а теперь еще и вздрагивал от звуков стрельбы.

Враг стоял у ворот.

Джулия добралась до родительского дома. Она на мгновение застыла, прислушиваясь к приглушенному грохоту тяжелых орудий, стреляющих у реки, и закрыла глаза, молясь, чтобы все юноши вернулись домой невредимыми. Сам собой в ее голове всплыл образ Старбака, его появление было таким неожиданным, что она рассмеялась. Джулия внесла кроликов в дом и закрыла дверь, отгородившись от звуков войны.

Письмо Бельведера Дилейни подполковнику Торну целую неделю было спрятано в сапожной мастерской на станции Катлетт. Ежедневно сапожник добавлял в тайник новые письма, пока, наконец, их накопилось достаточно, чтобы его путешествие окупилось.

Тогда он положил шестнадцать писем полковнику Уайльду в один большой конверт, закрыл мастерскую и объявил знакомым, что собирается доставить законченную обувь живущим вдалеке клиентам.

С тяжелой сумкой, наполненной залатанными ботинками, и нелегальной почтой, спрятанной за ее подкладкой, он направился на север. Миновав свой округ, он шел только по ночам, стараясь избегать партизанских патрулей - всадников, которые были известны тем, что вешали освобожденных негров на ближайшем суку, был ли у них паспорт или нет. Ему потребовалось две ночи, чтобы добраться до расположения федералистов к югу от Потомака, где он просто вошел в палаточный лагерь пенсильванской пехоты.

- Работу ищешь, черномазый? - окликнул его сержант.

- Почтальона, сэр, - сапожник стянул шляпу и пригладил волосы в знак уважения.

- У хижины маркитанта стоит почтовый фургон, но учти, я за тобой наблюдаю! Свистнешь что-нибудь, черный ублюдок, и мои солдаты потренируются на тебе в стрельбе.

- Да, сэр! Я буду вести себя как следует, сэр! Спасибо, сэр!

Почтальон взял большой конверт, наклеил марку, бросил на прилавок сдачу и велел сапожнику убираться. На следующий день на стол подполковника Уайльда в департаменте генеральной инспекции в Вашингтоне положили шестнадцать писем, где они ожидали внимания подполковника вместе с еще сотней других.

В конторе подполковника ощущалась прискорбная нехватка персонала, поскольку в результате быстрого продвижения армии США департамент стал тем местом, куда сваливались задачи, которые другие департаменты не могли или не желали выполнять.

Среди этих задач была и оценка поступающих из Конфедерации разведданных, с которой гораздо лучше могла бы справиться Секретная служба, но не все в правительстве США разделяли веру генерала Макклелана в детектива Пинкертона, и таким образом в Вашингтоне образовалась отдельная разведслужба, чьи обязанности, как все дела без твердой принадлежности, были возложены на Департамент генеральной инспекции.

Именно из-за этих случайно возложенных обязанностей предложение об услугах, направленное Бельведером Дилейни в начале войны, оказалось на столе у подполковника Торна. С тех пор Дилейни, как и множество других сочувствующих северянам жителей Конфедерации, посылал свои материалы Торну, а тот добавлял эти письма к огромному потоку подобной корреспонденции, которая угрожала в один прекрасный день затопить контору, и так уже перегруженную совершенно посторонними задачами.

Таким образом, когда письмо Дилейни попало в контору Торна, того не было в Вашингтоне, он находился в Массачусетсе в инспекционной поездке по северным морским фортам, и не планировал вернуться ранее мая, так что письмо Дилейни дожидалось в Вашингтоне, пока полковник Торн подсчитает все пожарные ведра и сортиры в форте Уоррен.