Все это хозяйство требовало постоянного присмотра и попечения. Лошади имели привычку дохнуть, кирасиры — напиваться и продавать казенное имущество, а седла — исчезать в неизвестном направлении, словно у них ночью отрастали копыта и хвосты, уносившие на ближайший базар эти изделия из бездушной кожи.
Пока у власти находился принц Антон Ульрих, одновременно командовавший Брауншвейгским кирасирским полком, где служил его бывший паж, барон быстро рос в чинах. Всего за год из корнетов он стал подпоручиком и поручиком, прыгнув на две.ступени вверх. Впереди маячила хлебная должность ротмистра. Но радости жизни это не добавило. Вся служебная переписка Мюнхгаузена в основном заполнена повседневными хозяйственными и военно-уголовными вопросами.
К примеру, 5 января 1741 года поручик Мюнхгаузен доносил в полковую канцелярию: «Сим же репортую: кирасир Федор Лебедев украл бывши на конюшне на карауле овса четыре четверика». И подпись по-немецки: «Lieutenant von Munchhausen».
А 17 февраля того же года уже полковая канцелярия строго приказывала поручику Мюнхгаузену: «Старые кирасирские седла изволите, собрав в одно место, содержать в бережении впредь до ордера».
А еще 4 января 1741 года «лейтенант фон Мюнхгаузен» напоминал начальству, что из покойного ротмистра князя Сибирского вычтено «два рубли сорок копеек» за проступок кирасира Ивана Кудрявцева, потерявшего «на Украинской линии кирас» (то есть, кирасу — металлический нагрудник), «которые и по сие число деньги с него в роту не получены. Того ради полковую канцелярию покорно прошу о вычете с него Сибирского помянутых де-нех зчинить свое благорасмотрительное определение ».
Последнее донесение было, так сказать, эхом прошедшей русско-турецкой войны. Полк Мюнхгаузена Зоке стоял в Риге, кираса была утрачена под Богодуховым на Украине, а деньги за нее до сих пор (два года уже прошло!) так и не были компенсированы в ротное хозяйство, за которое отвечал теперь барон, временно исполнявший обязанности командира роты. Даже с покойным русским разгильдяем князем Сибирским, недосмотревшим за кирасиром Кудрявцевым, приходилось воевать!
Некоторые же документы веселят нас даже сами по себе — одними только фамилиями. Вроде бы обычная служебная переписка, а читаешь и буквально за живот хватаешься. Да и как не схватиться, если 25 января 1741 года все та же неугомонная полковая канцелярия приказывает поручику Мюнхгаузену отправить в Ригу получившего отставку рядового Василия... Пердунова! Не медля отправить! Как будто не было в Российской империи дела важнее, чем срочно дать героическому Пердунову долгожданный дембель! Замечу, что отставку Пердунов мог получить, только окончательно «просрав» свое здоровье на царской службе — в те годы служили даже не 25 лет, а пожизненно — пока хватит сил. До полного изнеможения. Крепкие были люди! Железные! Не то, что нынче, когда, простите, пукнуть солдат не успеет, а уже служба кончилась — год отдал Родине, строя кому-то «секретный объект» — то есть, командирскую дачу, и домой! Не тот теперь Пердунов пошел... Куда ему до прежнего!
Мюнхгаузен командовал элитной первой ротой полка — лейб-компанией. Именно это подразделение встречало в Риге будущую императрицу Екатерину II, когда ее еще девочкой везли выдавать замуж в Россию. Но приятные церемониальные обязанности были исключением. В остальном же Карл Иероним должен был беспокоиться о ветеринаре Фаншмите, который уехал из полка и лошадям «лекарства никакого не оставил» («Того ради покорно прошу для пользования вышеозначенных лошадей прислать Фаншмита, и чтоб оному повелено быть при лейб-компании до излечения оных лошадей»), и отчитываться, сколько лошадей сдохло за три года и куда делись их породистые шкуры? («Коликое число с начала 738 сего 741 году майя по 17-е число пало государевых кирасирских, нестроевых и подъемных, також драгунских и в упряжку лошедей, и что со оных шкур снято и где по какой цене проданы, и за негодностию что не снято, о том при сем ведомость сообщаетца. А за проданныя шкуры имеющиеся деньги впредь для отдачи в козначе<й>ство чрез нарочного неумедля присланы будут»).
Такую, с позволения сказать, жизнь, вынуждавщую его вникать в дела коней и рядовых Пердуновых, Мюнхгаузен терпел одиннадцать лет! Бывший его принц гнил в своих Холмогорах. Замолвить за экс-пажа словечко было некому. Поэтому Карл Иероним дослужился только до ротмистра и ни разу больше не поучаствовав в войне. Только успел в 1744 году жениться в Риге, чтобы уж совсем не скучать, на местной дворянке Якобине фон Дунтен. А потом в Германии поумирали его старшие братья, не оставив других наследников, и наш бравый герой вернулся в родной Боденвердер, чтобы отныне и до конца дней вести жизнь помещика.
«Русский опыт» Мюнхгаузена оказался весьма востребованным на немецкой почве, и он сразу же стал «пересаживать» его прямо в уши соседей. Бывший кирасир вдохновенно врал о шубе, которая сошла с ума в Петербурге, так что ее пришлось пристрелить; о глупых русских утках, пробитых одним шомполом, вылетевшим из ружья, и зажаренных прямо на нем, как на вертеле; о волке, которого барон вывернул наизнанку, засунув ему руку в пасть; о том, как пришлось вытаскивать себя за волосы из болота вместе с конем во время войны с турками (причем, в Крыму, где ни Мюнхгаузен не был, ни болот, кроме побережья Сиваша, нет!), в общем — обо всем, кроме своей реальной службы, отнюдь не заполненной подвигами.
Все это было так называемыми «ветеранскими байками». В медицине даже существует термин «синдром Мюнхгаузена» — явление, когда суженное от пережитого шока сознание заполняется фантастико-героическими историями. Видимо, во время своего единственного похода в Бендеры еще восемнадцатилетним пажом барон крепко перетрухнул! Или был контужен. А, может, просто от природы он имел склонность к бескорыстному неудержимому вранью и мощной фантазии. Но, как бы то ни было, а слава о «бароне-историке» разнеслась по всем немецкоязычным странам, на которые делилась тогда еще не объединенная Германия.
Правда, сам Мюнхгаузен меньше всего мечтал о такой скандальной славе. Барон просто развлекал под пиво приятелей байками о похождениях на сказочном Востоке, где даже лошадь можно сшить из двух половинок. И-в результате стал жертвой скандала, который превратил его — ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА -— в самого известного персонажа немецкой литературы.
У прославленного барона был дядюшка — основатель Геттингенского университета и премьер-министр Ганновера Герлах Адольф фон Мюнхгаузен. Дядя Мюнхгаузена имел конфликт с литератором и финансовым мошенником Эрихом Распе. Распе продал часть старинных монет из университетской коллекции, а потом убежал в Англию (страну всех любителей «свободы слова»), спасаясь от ареста в Ганновере.
В Лондоне он решил отомстить дяде Мюнхгаузена и анонимно издал в 1785 году книгу-пасквиль про его племянника. Книга называлась «Рассказы барона Мюнхгаузена о его необычайных путешествиях и походах в России». Мол, смотрите, какой ИДИОТ имеет честь быть "ближайшим родственником премьер-министра Ганновера и как плохо идут дела в нашей-деспотической Германии! К тому же, сочинение Распе замечательно вписалось еще и в британский политический контекст. Англией в то время правила Ганноверская династия и ее представитель король Георг III сошел с ума, отчего его приходилось время от времени закрывать прямо во дворце, чтобы он не бросался на окружающих. А принц Уэльский, правивший вместо короля, прогуливался от веселой жизни без папы-придурка так, что его дом даже опечатывали по суду за долги. «В Ганновере все такие!» — решили читающие и думающие англичане. Пасквиль на племянника главы ганноверского правительства сразу же стал бестселлером и за год выдержал аж четыре издания! Анонимка Распе и явилась тем ядром, верхом на котором Мюнхгаузен полетел к мировой славе, чтобы вернуться к нам уже через литературу.
Мюнхгаузена (и это уже без всяких преувеличений!) можно назвать самым знаменитым иностранцем, когда-либо посетившим Киев. Замечательно и то, что тот полк русской армии, в котором он служил, тоже некоторым образом связан с Киевом! Родной полк Мюнхгаузена назывался Брауншвейгским кирасирским. В XIX веке после переименования он стал Лейб-Гвардии Кирасирским Его Величества (так называемые «желтые кирасиры», дислоцировавшиеся в Царском Селе). В 1917 году, во время Первой мировой войны этот полк находился в Киеве и был расформирован под новый 1918 год в Свя-тошине, за отказ от... украинизации. Духовные потомки Мюнхгаузена, до последней минуты храня кирасирские традиции, отказались одеть шаровары. Такому издевательству над своей природой они предпочли уход в вечность.